Русь (Часть 1)
Шрифт:
– Я еду не один...
– повторил Валентин, - все трудности путешествия пожелал разделить со мною наш общий друг Дмитрий Ильич, для которого это, кстати, является новой полосой жизни и отрешением от старой.
– Браво!
– крикнул Федюков.
– Еще герой!
– Браво!..
– закричали все. А баронесса Нина живо и удивленно оглянулась на Митеньку и смотрела на него некоторое время почти с выражением восторга и благодарности, как смотрит осужденная жертва на человека, идущего вместо нее на заклание.
– Вот благородный человек, Андрэ. Ты понял что-нибудь?
– сказала она, обращаясь к мужу.
Внимание
Авенир вскочил, как будто сказанное Митенькой озарило и зажгло его.
– Я ждал этого!
– крикнул он, подняв вверх руку.
– Я говорил уже и еще раз повторю, что мы - сфинксы. От нас не знаешь, чего ждать, и нам предстоит великое будущее. Мы принесли миру такое новое слово, которое перевернет все вверх тормашками и не оставит камня на камне от всей ветоши старой жизни. Отречься в один момент от всего проклятого наследства, накопленного кропотливой тупостью веков, найти новую светлую дорогу и от нее даже отречься - на это не способен ни один народ в мире.
– Верно!
– крикнул Владимир, держа наготове свой стакан и думая своим восклицанием поставить точку и закрепить это хорошим глотком доброго вина.
Но Авенир точки не поставил, а, подняв свой стакан еще выше и для удобства несколько отойдя от ковра, продолжал тоном пророка, предсказания которого начинают сбываться на глазах у всех:
– Для нас нет ни прошлого, ни настоящего. Действительность для нас ерунда, сплошная ошибка или сырой материал. Ей мы никогда не сделаем никаких уступок и пойдем таким путем, каким не шел еще ни один народ в мире. А почему? Потому что в нас свежесть и самобытность, которая перевернет все к черту. У нас вера в идею, в порыв. У нас только какой-нибудь мерзавец будет заботиться об улучшении существования своей собственной персоны, о комфорте да о красоте, будь они трижды прокляты! Потому что мы настоящим не живем, а смотрим в будущее. Вся сила наша в будущем, когда мы всему миру покажем, на какие шутки мы способны!..
Он поперхнулся и, откашлявшись, крикнул с новой силой, широким жестом руки указывая на Валентина и Митеньку:
– Вот плоть от плоти и кость от костей наших! Они бросают всё и уходят... Куда? Неизвестно. На Урал? Не верю: они с полдороги повернут куда-нибудь, потому что Урал - это определенность, это точка. А наш дух в стремлении к беспредельности, а не в точках.
Идите же с богом, друзья!
– воскликнул Авенир, издали протянув по направлению к ним руку.
– А мы останемся у старых очагов и будем ждать, когда с рук спадут тяжелые оковы, и мы разбросаем эти очаги ко всем чертям.
– Верно!
– крикнул Федюков.
Авенир, вошедший во вкус, не обратил на него внимания. Он как только добрался до возможности говорить, да еще впал в свой обычный тон пророчества, так остановить его было уже трудно. А спорить с ним и вовсе было невозможно, потому что он не слушал никаких возражений, громил всех и ходил по головам, не разбирая ни врагов,
– Нам дана великая земля!
– продолжал он, став на кочку и подняв стакан еще выше.
– И, если только внешние условия переменятся и с рук спадут оковы, прогнивший Запад с его механикой, культурой и этой своей красотой - будь она проклята!
– только ахнет от того, как мы мимо культуры и прочей дребедени сразу шагнем лет на тысячу вперед.
Профессор, предупрежденный Валентином относительно сильного природного ума Авени-ра, сидя против него на своем стульчике и моргая, смотрел через очки на Авенира, не отрываясь, и слушал с величайшим вниманием. Но при последней фразе он счел своим долгом вмешаться.
– Мы должны, как и все, идти путем эволюции к истине, а она одна для всех.
– Да на что нам нужна ваша истина?
– крикнул Авенир.
– Нам правду подай, и такую правду, чтобы спасла весь мир. Вот тогда мы, может быть, еще поговорим с вами. Да и то еще только может быть, - прибавил он, подняв над головой руку и погрозив указательным паль-цем.
– А этих всяких погремушек нам даром не надо.
– Верно, голубчик, верно, - сказал Александр Павлович, не потому, что он понял и оценил мысли Авенира по существу, а потому, что ему хотелось чем-нибудь поощрить Авенира, который начал уже хрипнуть и два раза вытирал пот со лба.
Авенир действительно охрип. Он взялся за горло одной рукой, а другой сделал жест, обоз-начавший, что, если бы не ограниченность сил в голосовых связках, он говорил бы с удовольст-вием хоть еще два часа.
После его громкого голоса наступила тишина. Некоторое время все молчали.
– А ночь-то, ночь-то...
– сказал кто-то.
Все невольно посмотрели кругом. И действительно, ночь была хороша: внизу под лесом, совсем черным с теневой стороны, над речкой-ручьем залег плотный туман, растянувшийся седым валом по всей лощине. Дальше, за лощиной, стоял темнеющий лес, и над ним вдали тоже белел туман, расстелившийся кое-где легкой пеленой над серыми чащами. А направо по лощине без конца уходили и стелились дали лугов, подернутые мглистой прозрачной дымкой, освещен-ной сверху светом луны. Виднелись разбросанные деревни, спавшие глубоким сном в месячном сиянии, и в сырой росистой траве неумолкаемо трещали ночные кузнечики.
Митя Воейков лежал, слушал и пил, с наслаждением отдаваясь легкому приятному опьяне-нию и от вина, и от близости женщины, и от неясного лунного полусвета, в котором, казалось, что-то жило и шевелилось.
Он лег на спину, лицом к небу, - так что его откинувшаяся рука лежала на платье баронес-сы, - и смотрел вверх. Фосфорический, точно движущийся сам в себе, лунный свет был разбит над всей бесконечной далью лесов, полей и лугов, спавших в ночном покое.
Ночное летнее небо, с редкими и бледными, как бы ослепленными светом луны звездами, точно таило в себе какую-то бесконечную жизнь. И было странно и приятно думать, что, может быть, на этой неизмеримой высоте есть другие существования. И это необъяснимое блаженное чувство слияния со всем как бы погружало в эту бесконечность горевших и мерцавших вверху миров.