Русь и Орда Книга 2
Шрифт:
– Благодарение Богу, боярин здоров и ныне в Орде покупает лошадей. Оттеля он и этих тебе прислал.
– И жена, и детки его здоровы?
– Господь их хранит, боярин.
– А на словах что еще велел он передать?
– Велел сказать, что всех вас вспоминает часто и имеет надежду еще когда-нибудь свидеться.
– А еще что?
– Еще наказывал он тебе довести, госпожа, – ответил Илья, обращаясь к Ирине, – что николи не забудет, как ты его, раненного, выходила, и просит тебя принять вот это, как приняла бы ты от родного брата. – С этими словами он протянул радостно взволнованной Ирине небольшую сафьяновую коробочку, в которой оказался золотой перстень с крупным
Целый вечер ломал Михаила Андреевич голову, думая, чем бы отблагодарить боярина Снежина за его царские дары, и наконец решил послать ему в подарок единственную свою драгоценность, – оправленную золотом саблю, унаследованную от отца. Но когда, начистив ее как следует, утром он отправился искать боярского стремянного, оказалось, что того уже и след простыл.
Ирина была предусмотрительней. Еще с вечера, отыскав Илью у коновязи, она ему сказала:
– Передай князю своему низкий от меня поклон и скажи ему, что с перстнем, им присланным, доколе жива буду, не расстанусь. А ему дай вот это, – добавила она, снимая с себя золотой нательный крестик, – скажи, что то от сестры и что молитва ее с ним повсюду.
Глава 33
Не отъехав от Кашаевки и десяти верст, Карач-мурза понял, что пустился в путь слишком рано: он был еще очень слаб.
Вначале он этого почти не ощущал и даже довольно долго вел коня рысью; но уже к полудню острые боли в груди и внезапные приступы головокружения едва позволяли ему удерживаться в седле.
Дорога шла безлюдной местностью, и полуденный привал сделали прямо в лесу, на берегу небольшого ручья. Видя, в каком состоянии находится боярин, встревоженный Макар предложил съездить на поиски какого-нибудь села, где можно было бы раздобыть повозку и на ней отвезти его обратно в Ка-шаевку. Но Карач-мурза о возвращении не хотел и слышать. Отлежавшись на прохладной траве и подкрепившись едой, часа через два он почувствовал себя гораздо лучше и снова смог сесть на коня.
Превозмогая слабость и жестокую боль в едва зарубцевавшихся ранах, он продержался в седле до захода солнца, но без посторонней помощи уже не смог сойти на землю, когда, заметив в стороне от дороги одинокую избушку, приютившуюся в гуще деревьев, путники подъехали к ней и попросили ночлега.
Хозяин избы, – высокий старик с белою бородой по пояс, – несмотря на глубокую старость, еще был крепок и подвижен. Молча поглядев на то, как слуги снимали с седла боярина, а потом, уложив его в избе на лавку, расстегнули кафтан, намереваясь перевязывать раны, он выступил вперед:
– А ну, ребята, дайте-кось мне поглядеть. В таких делах я, пожалуй, поболе вашего смыслю.
Внимательно осмотрев больного и не задав ему ни одного вопроса, он присел сбоку на лавку и промолвил: Да… Сохатый добре над тобою поработал, боярин, ехать тебе далее нипочем нельзя: вишь, раны-то снова понабрякли, а одна и вовсе открылась! Лежать бы тебе с этим седмицы две, ну да счастье твое, что сюда заехал. Я тебя в три дня на ноги поставлю. А уж тогда смело скачи в Звенигород.
– Отколе ты знаешь, что еду я в Звенигород? – удивился Карач-мурза.
– Я много чего знаю, боярин, – уклончиво ответил старик. – Проживешь с мое, может, и ты столько знать будешь.
– А сколько же ты прожил?
– Годы мои у Отца небесного записаны. А только князя Мстислава Михайловича я хорошо помню.
– Мстислава Михайловича! Так тебе уже годов девяносто!
– Нет, боярин, как бы за сто не перевалило. Когда преставился князь Мстислав, я уже отцом семейства был.
– А как звать тебя, дедушка?
– Люди зовут Ипатом.
За этими
Проснулся он на следующий день лишь к полудню и, чувствуя себя значительно окрепшим, хотел было встать, но старик Ипат этому решительно воспротивился.
– Э, нет, боярин, – сказал он, – коли хочешь вовсе оздороветь и доехать, куды тебе надобно, лежи три дня, как было говорено. Инако я за твою жизнь не ответчик: не отъедешь отселева и пяти верст, как все раны полопаются. Мое лечение таково, что ежели не довести его до конца, – от него только пуще расхвораешься.
Подождав, пока раненый пополдничает зажаренным на вертеле тетеревом, которого застрелил из лука Илья, – старик дал ему выпить вчерашнего отвара, после чего Карач-мурза, как и накануне, тотчас заснул и спал до вечера, когда все это повторилось снова. И так продолжалось еще два дня: больной просыпался только для того, чтобы поесть, а потом, выпив ковшик горького зелья, вновь погружался в сон. С каждым новым пробуждением он чувствовал себя все лучше, и наконец, на третий день, после ужина Ипат больше не дал ему своего снотворного питья, а, осмотрев его раны, удовлетворенно промолвил:
*Мстислав Михайлович – первый князь Карачевский и Козельский, – сын св. Михаила Всеволодовича, великого князя Черниговского, прадед Карач-мурзы. Он умер в конце восьмидесятых или в начале девяностых годов тринадцатого столетия.
– Ну, вот, княже, теперь ты здоров, ровно бы тебя сохатый и вовсе не бодал. И завтра можешь смело пускаться в путь: доедешь без помехи не то что до Звенигорода, а хоть до самой Орды.
Карач-мурза посмотрел на старика с нескрываемым удивлением. В избе они находились одни, – Илья и Макар предпочитали спать на свежем воздухе, благо время стояло сухое и теплое.
– Почто ты назвал меня князем? – спросил он.
– Зову, как тебя по рождению твоему и по сану звать положено.
– Отколе ты это знаешь?
– Да ведь не за зря же меня все окрест колдуном почитают, – усмехнулся Ипат. – Хотя для этого случая колдовства и не надобно: я тебя враз признал, – больно уж похож ты на родителя своего покойного, на князя Василея Пантелеевича.
– А ты его так близко знавал, что доселе помнишь?
– Я кого раз увидел, того вовек не забуду, княже. А родителя твоего и весь род ваш знаю я добре. Еще деда твоего, князя великого Пантелея Мстиславича, врачевал я от хвори, вот как ноне тебя.
– А отколе знаешь, что путь мой отсюда в Звенигород, а после в Орду? – помолчав, спросил Карач-мурза.
– Иному бы сказал, что мне духи открыли, ну, а тебя морочить не стану: ведь раны-то твои леча, видел я, что креста у тебя на шее нету, – стало быть, ты не русской веры. Да так оно и быть должно: князь Василей-то отселе утек в Белую Орду и в обрат не воротился. Значит, коли есть у него сын, – там ему было и родиться.
– Ну, а Звенигород?
– И тут колдуном быть не нужно, а только лишь иметь разум: не зря же ты из Орды в наши края приехал. Ну, а теперь, к примеру, был бы я на твоем месте, – с чего бы тут начал? Вестимо, допрежь всего, стал бы искать грамоту, украденную у твоего родителя, в коей сказано о твоем праве на княжение в Карачеве. А где же ей быть, той грамоте, коли не Звенигороде?