Русь и Орда Книга 2
Шрифт:
– Вестимо, сам я литовского войска не видел, княже, но другие видели, и ты тому верь. Мне сказывали люди надежные, на их правде я крест целовать готов!
– А о татарах тебе довелось ли что услышать? – спросил присутствовавший при этом разговоре боярин Вельяминов, пользуясь тем, что Михаила Александрович замолчал и погрузился в тяжелое раздумье.
– Слыхал лишь то, что в Сарае спова замятия, – ответил Чагин. – Сказывают, будто хана Айбека убил Арапша, но только и его самого сразу же согнал с царства еще какой-то
– Да я не о них тебя пытаю, – с досадою промолвил Вельяминов, – Эти пускай себе режутся! Ты мне о Мамае скажи.
– О Мамае ничего не слыхал, боярин. Надо быть, стоит на Волге. Говорят, нонешним летом там вновь озоруют ушкуйники.
– Ладно, коли ничего больше нет, ступай отдохни, – устало сказал князь Михаила. – А за службу твою спаси тебя Христос.
*Арапшой на Руси называли царевича Араб-шаха.
Чагин поклонился и хотел идти, по тут к нему снова обратился Вильяминов;
– Погоди, молодец, еще слово; ты даве сказал, что подплыл к кремлю на челноке?
– Точно, боярин.
– А что ты с тем челноком сделал?
– Схоронил его недалече, в камышах. Может, еще сгодится.
– Вельми разумно ты поступил, за это хвалю! Ну, иди теперь с Богом.
– Пошто тебе дался челнок? – вяло спросил Михайла Александрович, когда они остались одни.
– Может, в нем теперь наше спасение, княже.
– Это как же так?
– Надобно тебе, нимало не медля, посылать гонца к Ольгерду.
– К Ольгерду?! Да будь ему трижды анафема, литовской собаке! Нешто ты не слыхал, что Чагин сказывал?
– Слыхал, Михаила Александрович. И все же нам не на кого больше надеяться. Надо уговорить его, или Твери конец.
– Где его уговорить, коли он уже тут был и от одного духа московского убег, как заяц!
– Ты не всякому слову верь, княже. Может, то не сам он был, а кто-либо из его сподручных князей или воевод, с невеликим войском. А такому что оставалось делать, когда увидел он, какая у Дмитрея сила?
– А и правда, Иван Васильевич, так оно, наверное, – воскликнул князь Михаила, с легковерием обреченного отдаваясь этой повой надежде, – Не верится мне, чтобы Ольгерд Гедиминович мог меня, своего зятя и друга, столь подло предать!
– Я и говорю, Михаила Александрович, тут что-то такое было. И нам теперь надобно если уж не поднять Ольгерда, по крайности, хоть разведать все толком, дабы знать, что дальше-то делать.
– Сдаваться ли Дмитрею али еще стоять?
– Так, княже? Только о сдаче помышлять тебе рано. Коли за Ольгерда с умом взяться, он выручит.
– Кого пошлешь-то? Надобно, чтобы человек не убоялся голову поставить на кон, а к тому был бы ловок и мудр.
– Меня пошли. Я сделаю.
– Тебя, боярин?!
– Ну, да, меня! Нешто я тебе не добыл ярлык от Мамая? И Ольгреда обломаю не хуже. Я уж знаю, что и как ему сказать.
– Да я не к тому! Сам ведаю, что лучше
– То истина, княже. Но ведь так меня еще словить надо, а коли останусь я здесь и придется тебе просить у Дмитрея миру, – он допрежь всего потребует, чтобы ты мепя выдал.
– Я тебя не выдам, боярин, – с достоинством ответил князь Михаила. – Я не Иуда!
– Знаю, что ты не схочешь выдать, Михаила Александрович, да ведь принудят. За меня, за одного, целый город губить негоже. Такого я и сам не попущу.
– Может, еще и не придется сдавать город-то…
– Коли я не приведу литовцев, беспременно придется, княже. Кто еще поможет? На татар надеяться нечего, – кабы они сюда шли, давно бы о том вся Русь знала и Дмитрей не стоял бы тут столь спокойно. Сам видишь: как ни поверни, а надобно мне ехать.
– Ну, что ж, Иван Васильевич, коли так, – с Богом! – помолчав, сказал князь Михаила. – На тебя возлагаю последнее упование мое. А учить тебя нечего: сам знаешь, что надо говорить Ольгерду и чем его улестить можно.
– Будь спокоен, князь. Дал бы только Господь добраться! Коли я счастливо миную московский стаи, почитай дело сделанным. Я так мыслю, что в Вильну мне ехать не придется, ибо Ольгерд Гедиминович ныне беспременно находится при своем войске, где-то подле наших рубежей. Он осторожен и, покуда Дмитрей отселе не ушел, будет стоять наготове, дабы, в случе чего, не пустить его в Литву. А ежели так, я его борзо сыщу.
– Помоги тебе в том Христос, боярин. Так когда же в путь?
– Завтра днем Чагин покажет мне со стены – где схоронен челнок, а в полночь спустите меня на веревке вниз.
– Добро. Только как узнаю о тебе?
– Да ежели меня схватят, небось шум подымется, – стоя на стене, услышишь. А коли все будет тихо, значит, я ушел.
– Это так, Иван Васильевич, да я не о том: после бы получить от тебя весть, – как дело-то обернулось с Ольгер-дом?
Вельяминов немного подумал, потом сказал:
– Коли он окажется поблизости и я с ним столкуюсь, почто к тебе и весть посылать? Сам увидишь: не минует седмицы, сюда подойдет Ольгердово войско, – ведь от литовского рубежа до Твери нет и восьмидесяти верст. Ну, а ежели выйдет какая заминка, к примеру, придется мне в Вильну ехать либо литовский князь нам в помощи откажет, – тогда я тебя упрежу. Начиная с восьмой ночи, от завтрашней, бдите на стене, точно где я спущусь: мой человек кинет наверх камень с подвязанной грамоткой. Чтобы он то место нашел, загодя сбросьте под стену три лошадиных черепа. Для верности пошлю двух вестников, через ночь.