Русь и Орда Книга 2
Шрифт:
*Устюжский летописный свод в числе участников этой коалиции называет даже князя Туровского.
Город окружала поставленная на земляном валу пятисаженная стена из заполненных землею бревенчатых срубов – городниц, снаружи, для предохранения от огня, обмазанных толстым слоем глины. Над стеной, по всему ее протяжению, через каждые тридцать – сорок сажен высились приземистые плосковерхие башни, с прорезанными на все стороны бойницами.
На одной из таких башен и стоял сейчас великий князь Михаила Александрович, окруженный группой своих бояр и воевод. Но он смотрел не на город, – сегодня такой же, как и всегда, – а на то необычное и жуткое зрелище, которое открывалось с внешней стороны стен; вокруг городского кремля, охватывая
Спереди, между крепостной стеной и берегом Волги, где построек было сравнительно мало, пожар уже кончился; лишь чуть правее, у речных причалов, догорало несколько больших стругов. Огромные лошадиные и птичьи головы, завершающие их высоко поднятые носы, будто искаженные болью и яростью, иногда показывались из облаков зеленоватого дыма. С этой стороны, на расстоянии, чуть превышающем дальность полета стрелы, кипела работа: пользуясь сложенным на берегу лесом и другими материалами, которые воины носили сюда со всех сторон, тут мастерили тараны, сколачивали туры, лестницы и передвижные щиты – заборала. Чуть поодаль наводили наплавной мост через Волгу, которая в этом месте была не шире восьмидесяти сажен.
*Гнза – торговый союз вольных германских городов, интенсивно торговавший с западными областями Руси, в особенности с Новгородом и Псковом
**Струги – большие гребные суда. Тогда их делали с высоко поднятой кормой н носом, причем последний завершался обычно бушпритом из головы какого-нибудь животного или птицы.
На том берегу Воши тоже было немало строений, но их осаждающие не жгли: там разместился их главный лагерь. Со стены был хорошо виден поставленный на пригорке и окруженный шатрами других князей большой белый шатер великого князя Дмитрия. Возле него, на высоком древке развевался желтый стяг с изображением святого Георгия Победоносца.
Правее, у моста через речку Тьмаку, будто вылизывая небо языками оранжевого пламени, факелом пылала стоявшая здесь сторожевая башня. Она была хорошо укреплена, и засевшая в пей полусотня тверичей успешно отбивала все приступы, покуда озлобленные столь упорным сопротивлением москвичи не подожгли ее, обложив предварительно сухой соломой. Черные фигурки защитников метались теперь по единственной стене, еще не охваченной пламенем, как муравьи, выползали из бойниц и прыгали вниз.
Самого кремля штурмовать еще не пробовали, – мешал полыхавший вокруг огонь. Но к Волжским воротам, вокруг которых уже все выгорело, – под прикрытием нескольких сот лучников теперь начали подводить законченные туры и таран. Однако князя Михаилу больше беспокоило сейчас другое: с западной стороны пламя бушевало у самых стен, от жара их глиняная обмазка местами растрескалась и начинала опадать, – того и гляди загорятся городницы!
– А ну, Гаврила Юрьевич, – обратился князь к стоявшему рядом боярину Бороздину, – пойди-ка туда да пригляди… Вели поднять на стену, какие вблизи сыщутся, чаны и кадки да подавать наверх воду, чтобы, чуть где займется, тотчас и залить. На тебя полагаю.
Бороздин, поклонившись, ушел, а князь и остальные снова обратили взоры в сторону Волжских ворот. К ним по-черепашьи медленно, но неуклонно приближался огромный таран, подталкиваемый сотней воинов, скрытых под передвижным дубовым навесом, а по бокам двигались две туры, верхушки которых достигали уровня городских стен. Пока остановить их было невозможно, ибо катившие их люди были надежно защищены от стрел. Оставалось ждать, когда расстояние позволит проломить навес, прикрывающий таран, заготовленными наверху тяжелыми камнями, а туры попытаться опрокинуть, упираясь в их верхушки длинными шестами. На стене, под личным наблюдением самого тысяцкого, боярина
* Тура – высокая деревянная башня, передвижная и полая внутри, на особых катках или колесах находящиеся внутри люди подкатывали ее к крепости, перебрасывали на стену мостки и бросались на приступ.
Москвичи, со своей стороны, придвинули шагов на тридцать к стене переносные щиты-заборала, готовясь из-за этого прикрытия поражать стрелами всякого, кто покажется наверху.
– Пойди, Афоня, скажи там, чтобы получше были готовы, – сказал Михаила Александрович находившемуся при нем сыну боярскому Коробову. – Тарас Никитич пусть прикажет, чтобы подали наверх десятка три соломенных снопов да побольше пакли. Как подойдут туры ближе, – метать в них стрелы с горящей паклей да валить солому, – авось подожжем.
– Тура что? – заметил боярин Вельяминов, сопровождавший князя. – Она хоть и присунется, пусть даже мост перекинет на стену, – людей с него посбрасывать не столь уж трудное дело. А вот ежели учнет эдакий таран бить по воротам, им, пожалуй, не устоять. Они у тебя как, каяже?
– Дубовые ворота, обшитые железом, – ответил князь Михаила. – Все помышлял заказать литые, из цельного Железа, да, вишь, не успел.
– Эх, Михаила Александрович, не гневайся, а только все у вас в Твери так… Прежде портков пояс покупаете, да не какой-нибудь, а золотом шитый! Ну, что бы тебе сперва скрепить свой город, как подобает, а уж тогда поделать медные с серебром двери для твоего дворца и для Спасова храма да повыкладывать мрамолем полы? У Дмитрея не так.
– Думал я тоже каменный кремль поставить, да ведь времени не улучишь: всякий год война. Начнешь разбирать старую стену, новой еще не подымешь, а тут Москва и нагрянет!
– Вот она и нагрянула. И коли Тверь против нее не выстоит, сам знаешь, что будет.
– Небось выстоит! – бодрясь, ответил князь Михаила. – Людей и запасов, в городе много, коли надобно будет, в месяц, и два продержимся. Но еще прежде того беспременно подойдет Ольгерд Гедиминович, а может, и Мамай на Москву ударит. Ачи-ходжа обещался о том просить.
– Дай-то Бог, чтобы так, – вздохнул Иван Васильевич, у которого скверно делалось па душе при мысли, что он может попасть в руки Дмитрия.
Между тем Коробов успел передать приказание князя, и вскоре со стены, над воротами, полетели стрелы, обернутые возле острия просмоленной и зажженной паклей. Но крыша тарана и обе туры былп густо обмазаны мокрой глиной и не загорались. Орудия москвичей медленно ползли вперед, но, приблизившись к стене саженей на пять, вдруг остановились. До тарана, стоявшего прямо против ворот, теперь уже долетали со стены камни, но недостаточно тяжелые, чтобы проломить его крышу, – они отскакивали от нее, как горох, не причиняя вреда. До тур тоже нельзя было дотянуться шестами.
Так прошло довольно много времени. Осаждавшие не двигались с места, и только их лучники метко били снизу по бойницам, едва в них кто-нибудь показывался. На стене уже было несколько убитых и раненых, – первых значительно больше: почти все бойцы были в кольчугах и единственным уязвимым для стрелы местом оставалось лицо.
– Что за притча? – промолвил наконец князь Михаила. – То не просто они остановились. Видать, чего-то ждут.
Кажись, я знаю, чего они ждут, – отозвался Вельяминов, уже несколько минут не отрывавший глаз от берега, – Погляди сюда, княже – видишь, разбирают они поделанные утром лестницы? А вон, сбоку, угадываешь, что подымают?