Русь книжная
Шрифт:
Менее чем через год царь снова обращается в монастырь: «К нашему книг печатному делу, для справки и свидетельства, взять прологов и миней четьих добрых, старых, переводов харатейных книг».
Через 13 лет Кирилло-Белозерский монастырь поставляет литературу, необходимую для исправления богослужебных книг, предпринятого патриархом Никоном. На экземпляре «Бесед евангельских» Иоанна Златоуста есть надпись, свидетельствующая, что этот экземпляр выслан «для справы книжной», и дата — 6 октября 1653 года.
Наконец, в 1682 году из библиотеки было затребовано девять летописцев в Палату строения книг, — на этот раз для того, чтобы дополнить «Степенную книгу». — Как правило, все, что хотела Москва, отдавалось безоговорочно и в монастырь уже не возвращалось…
В заключение отметим, что Никону пришлось столкнуться с библиотекой Кирилло-Белозерского монастыря еще раз, правда, уже в качестве… читателя. Снятый с патриаршества, после объявления ему приговора церковного собора, он был отправлен на заточение в близлежащий Ферапонтов монастырь. Здесь низложенный
Осматривал библиотеку и Петр I. Это произошло во время его путешествия на Олонецкие марциальные воды. Увидев древнее евангелие на пергаменте, он приказал забрать его в Синодальную библиотеку и хранить вместе с «нужнейшими старинными книгами».
В настоящее время некогда богатые монастырские фонды в большинстве своем собраны в Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Легендарная либерея
Пожалуй, никакая другая библиотека не вызывала такого жгучего интереса, как книжное собрание московских князей. Оно издавна было окружено ореолом таинственности, романтической загадочности и породило множество всевозможных легенд о подземельях, где за тридевятые замками спрятаны неслыханные сокровища. Об этой либерее (то есть библиотеке) ожесточенно спорят специалисты. Одни из них посвятили всю свою жизнь, чтобы доказать, что ее не было и быть не могло. Другие посвятили всю свою жизнь, чтобы доказать, что она не только существовала полтысячи лет назад, но и сохранилась до наших дней.
Что же в действительности известно науке? Кто и когда видел либерею, какие свидетельские показания сохранились, кто занимался ее поисками? Наконец, немаловажен и вопрос ее происхождения.
Начнем с самого первого упоминания, с самого раннего сообщения. Оно содержится в «Житии Максима Грека». Максим Грек — образованный человек, полиглот, книжный знаток, подлинный ученый-энциклопедист. Светское имя его Михаил Триволис. Родился он в семье албанского воеводы. Молодость провел в Италии. Здесь на протяжении многих лет слушал лекции в высших школах Болоньи, Падуи, Милана, во Флоренции изучал философию у прославленного гуманиста Иоанна Ласкариса, принимал участие в движении Савонароллы; в Венеции познакомился с выдающимся типографом Альдом Мануцием. [13]
13
один из шрифтов до наших дней сохранил название «альдине».
В 1505 году Михаил Триволис постригся в монахи в Ватопедском монастыре на Афоне и получил имя Максим Грек. Монастырь этот славился тем, что ему достались коллекции книг двух византийских императоров — Андроника Палеолога и Иоанна Кантакузена.
Максим Грек с увлечением читал, самую разнообразную литературу. Своей эрудицией и глубоким умом он вскоре завоевал уважение всей братии.
В марте 1515 года на Афон пришла грамота московского великого князя. Василий Иванович просил прислать для разбора княжеской библиотеки старца Савву. Но Савва был слишком дряхл для такой далекой поездки, и выбор пал на Максима Грека. В грамоте с Афона указывалось на него как на «искусного божественному писанию и на сказание или толкование всяких книг и церковных, и глаголемых еллинских».
В Москву Максим прибыл в 1518 году и оставался на Руси до конца жизни. Порой считают, что он нужен был только для перевода на русский язык греческих книг, что никакой библиотеки в Москве не было. (Хотя уже сам факт вызова переводчика подтверждает наличие литературы на греческом языке.) Но в некоторых сказаниях о Максиме Греке прямо говорится, что он был призван для разбора богатейшей библиотеки московских князей и для составления каталога.
Ученый монах был принят с почетом, князь обласкал его и поместил в кремлевском Чудове монастыре. Так длилось девять лет. Потом Грека обвинили в ереси и в сношениях с турецким султаном, заключили в Иосифо-Волоколамский монастырь, где его «морили голодом, стужею и угаром». И все его дальнейшие годы проходили в темницах и под надзором, пока он не попал в Троице-Сергиев монастырь, где получил относительную свободу. Страдания Максима сделали его в глазах современников святым, и уже в XVI веке стали возникать сказания о Максиме-философе. В одном из них рассказывается: «По меле же времени великий государь приснопамятный Василий Иоанович сего инока Максима призвав и вводит его во свою царскую книгохранительницу и показа ему бесчисленное множество греческих книг. Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, яко ни в Грецех толиков множество книг сподобихся видети… Аз же, — сказал Максим Грек, — ныне, православный государь, Василий самодержьче, никогда только видех греческого любомудриа, яко же ваше сие царское рачительство о божественном сокровище. Великий же государь Василий Ивановичь в сладость послуша те его и преда ему книги на рассмотрение разбрати, которые будет еще непреложены на русский язык». [14]
14
Вольный перевод этого текста Н. М. Карамзин включил
В «Сказании» нет сведений о том, составил ли Максим Грек каталог, какие книги были в библиотеке, какие произвели особенно сильное впечатление. Известно, однако, что он перевел вначале «Толковую псалтырь», а потом, по просьбе Василия III, занимался переводом и исправлением других богослужебных книг…
Сообщение «Сказания о Максиме Греке» почти ни у кого не вызывает сомнений. Лишь С. Белокуров считал его недостоверным. Даже выпустил объемную книгу (вышла в свет в конце прошлого столетия), в которой утверждал, что не только библиотеки, но и вообще никаких греческих книг в Москве в то время не было, так как русские-де не доросли до понимания греческих и латинских ценностей. Возражение же против «Сказания» у него одно — оно создано слишком поздно. Но ведь при жизни к святым никого не причисляли и биографий о них не писали, так что и «Сказание» не могло появиться раньше второй половины XVI века (Максим Грек умер в 1556 году).
Надо признать, что свидетельство это все же носит общий характер.
Второе сообщение о московской библиотеке уже записано со слов очевидца; оно отличается большей обстоятельностью и конкретными деталями о тройных замках и о двух сводчатых подвалах. Кто же этот очевидец? И кто записал его «показания»?
Бывший рижский бургомистр Франц Ниенштедт в том же XVI веке составил «Ливонскую хронику». В ней есть рассказ о выселении в 1565 году немцев из Дерпта в русские города. Эта мера была вызвана тем, что Иван Грозный подозревал жителей в тайных связях с врагами России. Среди выселенных в Москву оказался и пастор одной из церквей Дерпта — магистр Иоганн Веттерман вместе с некоторыми своими прихожанами. В «Ливонской хронике» приводится такая история. «Его [15] как ученого человека очень уважал великий князь, который даже велел в Москве показать ему свою либерею, которая состояла из книг на еврейском, греческом и латинском языках и которую великий князь в древние времена получил от константинопольского патриарха, когда предки его (царя) приняли христианскую веру по греческому исповеданию. Эти книги как драгоценное сокровище хранились замурованными в двух сводчатых подвалах. Так как великий князь слышал об этом отличном и ученом человеке, Иоганне Веттермане, много хорошего про его добродетели и знания, потому велел отворить свою великолепную либерею, которую не открывали более ста лет с лишком, и пригласил через своего высшего канцлера и дьяка Андрея Солкана, Никиту Висровату и Фунику, вышеозначенного Иоганна Веттермана и с ним еще несколько лиц, которые знали московитский язык, как-то: Томаса Шреффера, Иохима Шредера и Даниэля Браккеля, и в их присутствии велел вынести несколько из этих книг. Эти книги были переданы в руки магистра Иоганна Веттермана для осмотра. Он нашел там много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет, так как они сожжены и разрознены при войнах, как то было с Птолемеевой и другими либереями.
15
т. е. Веттермана. — А. Г.
Веттерман заявил, что, хотя он беден, он отдал бы все свое имущество, даже всех своих детей, чтобы только эти книги были в протестантских университетах, так как, по его мнению, эти книги принесли бы много пользы христианству. Канцлер и дьяк великого князя предложили Веттерману перевести какую-нибудь из этих книг на русский язык, а если согласится, то они предоставят в его распоряжение трех вышеупомянутых лиц и еще других людей великого князя и несколько хороших писцов, кроме того, постараются, чтобы Веттерман с товарищами получали от великого князя кормы и хорошие напитки в большом изобилии, а также хорошее помещение и жалованье и почет, а если они только останутся у великого князя, то будут в состоянии хлопотать и за своих».
Бесхитростно и неторопливо ведет свое повествование автор хроники. Веттерман и его товарищи решили день посовещаться. Предложение было очень уж заманчивым. Но тут взяло их раздумье: «Как только они кончат одну книгу, то им сейчас же дадут переводить другую, и, таким образом, им придется заниматься работой до самой своей смерти».
Немцы отказались, но отказ свой облекли в такую форму: «Когда первосвященник Онаний прислал Птолемею из Иерусалима в Египет 72 толковника, то к ним присоединили наиученнейших людей, которые знали писание и были весьма мудры; для успешного окончания дела по переводу книг следует, чтобы при совершении перевода присутствовали не простые миряне, а наумнейшие, знающие писание и начитанные люди». Этот вымышленный предлог немцы и просили передать Ивану Грозному. «При таком ответе, — продолжает хроникер, — Солкан, Фуника и Висровата покачали головами и подумали, что если передать такой ответ великому князю, то он может им прямо навязать эту работу (так как велит всем им присутствовать при переводе), и тогда для них ничего хорошего из этого не выйдет; им придется тогда, что и наверное случится, умереть при такой работе, точно в цепях. Поэтому они донесли великому князю, будто немцы сами сказали, что поп их слишком несведущ, не настолько знает языки, чтобы выполнить такое предприятие. Так они все и избавились от подобной службы. Веттерман с товарищами просили одолжить им одну книгу на шесть недель; но Солкан ответил, что если узнает про это великий князь, то им плохо придется, потому что великий князь подумает, будто они уклоняются от работы».