Русь не поставить на колени
Шрифт:
Хотя поет проклятая чертовка надо признать словно сирена, хорошо и завораживающе. Даже за душу берет раскаленными клещами;
Прогресс конечно - тяжкий труд,
Но разум людям, как Отец!
Истории суровый суд,
Кто глуп, печальный ждет конец!
Кольчуга прочная моя,
Сумеет сердце защитить!
И под покровом бытия,
Не превращусь в пичужку - дичь!
А что такое эльфов ум?
Смекалка, хитрость, обман!
Влюбленным песня в свете лун,
Как сердце есть хитрец-гурман!
Мой
Свалил стрелою кабана!
А чтобы вепрь в раз не протух,
Намазал густо чеснока!
Воительница-дьяволица крушила и разрушала все подряд и ни разу не послала мимо ни одного снаряда и пули мимо. Он типичная аннигиляция и воплощение зла в оболочке обольстительной сатанинской красоты.
Затем и пушки родились,
Конечно, их непросто лить!
Но залп и ядра рвутся ввысь,
Чтоб супостата поразить!
Вот это значит, рвет прогресс,
Ядро сменил тот час снаряд!
Как феникс эльфов дух воскрес,
Их стал куда суровей взгляд!
Но где-то пушку гладит тролль,
Он тоже править миром!
И превратить всех эльфов в ноль,
В трагедии Вильям Шекспира!
Но мир конечно не кино,
Сюжет мы сами расписали!
Ведь нам совсем не все равно,
Кто первый устремиться в дали!
Ведь у людей бурлит прогресс,
Руины, слезы Хиросимы!
Кровавый марш солдат - эсес,
Сгорело все, что было мило!
Но верю кончится, кошмар,
Настанет время - где нет смерти!
И сгинет смрадная орда,
В безбрежном счастье будут дети!
. ГЛАВА ? 20.
Владимир Рыбаченко очнулся вокруг темно в подвале... Было холодно и сыро... Мальчишка с трудом пошевелился. Звякнула цепочка... Пацан содрогнулся... Правая лодыжка оказалась скована, сам он чувствовал себя достаточно скверно. Пощупал себя... Кожаной из натуральной кожи аллигатора куртки на нем уже не было. Содрали и свитер с часами. Хорошо еще хоть обувку оставили. Тут явно холодновато, даже кости стало ломить... Невтерпеж лежать!
Вова заступал ногами по полу и проорал:
– Ой, ой, ой! Раскуйте меня! Обижают ребенка!
Мальчишка дернулся и вскрикнул, стальное кольцо больно впилось в лодыжку. Владимир Рыбаченко разревелся по-настоящему. Кроме того из-за проклятого вина сильно разболелась голова. Ну, просто ад... Да еще и темно... Типичный погреб. Перед глазами мельтешило... И мерещились всякие чудовища: крысы, пауки, змеи и даже драконы. Они казалось, тянули к мальчику свои щупальца и лапы. Острые, мохнатые, скользкие ласты, колючие клещи... И вот, вот вцепляться в самое горло!
Послышалось скрипение, звуки поворачиваемого в двери ключа.
Мальчишка замолчал. Ему вдруг стало очень страшно: какие злые люди посмели закрыть пацана в погребе?
Дверь с хриплым скрежетом раскрылась. По глазам болезненно резануло светом. Появилась фигура громадного мужчины. Одного, затем другого. Две гигантов в пятнистой
Руки держали мальчика жестко. Его несли, не становя на ноги. Владимир неожиданно рассмеялся, он счел это забавным. Поднялись на верхний этаж, где пацана ввели в специальную комнату с белым потолком, и зеркалами на стенах. Сверху горели прожектора ламп. Очень светло в комнате, и глазки у Володьки заслезились.
Две крупные широкоплечие женщины неторопливо натягивали резиновые перчатки. Еще одна в белом халате механическим голосом ученого скворца произнесла:
– Раздевайся!
Владимир оторопел:
– Чего?
Женщина в белом халате кивнул и повторила:
– Раздевайся, будем проводить обыск!
Владимир оторопел, он не ожидал подобного обращения.
– Он ваш, можете его кастрировать!
– Захохотали охранники-эсесовцы.
– Раздевайся! Быстрее щенок!
– "Гориллоподобные" дивы-надзирательницы подняли его за волосы.
– Похоже мальчик не в себе!
– Давай поможем ему!
– И начали грубо срывать одежду. Ошарашенный Владимир лишь вяло сопротивлялся, майку порвали, ботинки сдернули вместе с носками, а когда попытались стащить трусы, он рывком вырвался и ринулся бежать. Несколько охранников ринулось ему наперерез, мальчик поднырнул и проскользнул между ног. После прибавил прыти, но далеко уйти не удалось, навстречу ему выскочила крупная оскаленная овчарка, а за ней и бульдог. Владимир Рыбаченко не выдержал и повернул назад. Тут-то на него и налетела свора надзирателей. Они принялись месить заключенного пацана пластиковыми, со стальным стрежнем, дубинками. Возможно, они бы забили его, если бы грозный окрик не остановил:
– Этот клоп еще может пригодиться для следствия, прекратить!
Мальчика подняли, плеснули в лицо холодной водой, затем повернули, бросили на живот. Главный эсесовец ревел:
– По пяткам его, чтобы не бегал, только не покалечить!
Ребенку-заключенному врезали по босым пяткам несколько раз с оттяжкой. Владимир вскрикнул и заскулил, по полным щекам лились слезы.
Вместо сочувствия, ядовитое шипение:
– Это еще цветочки, а когда тебя допросит следователь, ты еще не так запоешь.
Мальчика подняли и подвергли унизительному и дотошному обыску. Надавили пальцем на пупок, от чего в животе возникли судорожные спазмы. Заглянули в рот, уши, ноздри, обыскали с головы до пят, грубо ощупав даже срамные места. При этом еще включили фонари, хотя и так било четыре ярких прожектора с разных мест. Рыбаченко-младшему, разумеется, было стыдно и страшно, а когда ковырялись в теле, вставляя зонды и шланги: противно и очень больно. Невольно пищишь в этом тюремном аду.
Он перестал считаться за человека, все говорило, что он арестант, бесправная личность. Его бросало то в жар, то в холод: лицо бледнело, как у мертвеца и тут наливалось вишневым цветом. Потом вот голышом его повели к парикмахеру. Несколько босоногих девушек, в полосатых робах и легких кандалах, захихикали, видя, как пацан краснеет и пытает укрыть срам, но руки живая проволока держит сзади. Запястья немеют от напряжения.