Русь нерусская: Как рождалась «Рiдна мова»

Каревин Александр

«Шевченкознавцы» советской закваски очень не любят вспоминать об этом, и если иногда проговариваются, то тут же делают оговорку: дескать, выкупая Тараса из рабства, царственные особы просто таким образом развлекались, им, мол, было абсолютно все равно, куда пойдут деньги, полученные от лотереи, в которой члены царской семьи принимали участие. Факты, однако, свидетельствуют о другом.

Как известно, хозяин Шевченко, помещик П.В. Энгельгардт, был чужд порывов душевного благородства. Ему совсем не улыбалась мысль ради каких-то «интересов искусства» отпустить на волю талантливого крепостного, бесплатно рисовавшего для него портреты. Ни Карл Брюллов, ни другой великий художник —

А.Г. Венецианов, не смогли склонить помещика к освобождению Тараса. Брюллов обратился за содействием к своему другу, поэту В.А. Жуковскому, бывшему тогда воспитателем наследника престола. Жуковский рассказал обо всем императрице Александре Федоровне, а та, в свою очередь, сообщила о крепостном художнике супругу.

По приказу Николая I в дело вмешались министр императорского двора князь П.М. Волконский и президент Академии художеств А.Н. Оленин. Но Энгельгардт неожиданно заартачился. Он заявил, что и сам царь не имеет права принудить его расстаться с частью собственности и категорически отказался освободить Шевченко.

Император оказался в затруднительном положении. У нас привыкли изображать российских царей эдакими самодурами, из одной лишь прихоти отправляющими своих подданных в ссылку, а то и на эшафот. Действительность (по крайней мере, в XIX веке) была далека от таких картин. Русские государи, в том числе и Николай I, рассматривали свою самодержавную власть как особый вид ответственности перед Богом. Монарх не забывал, что на него направлены взоры миллионов людей, которым он обязан подавать пример в исполнении законов. И хотя Николай I прекрасно сознавал необходимость ликвидации крепостничества (все царствование его прошло в подготовке к великой крестьянской реформе, осуществленной уже его сыном), на тот момент крепостное право существовало. Царь мог бы самым суровым образом наказать Энгельгардта, если бы тот нарушил закон, но просто так отнять у помещика хотя бы одного крепостного, даже во имя самых благих побуждений, он не имел юридических оснований.

С другой стороны, и Энгельгардт, поостыв, сообразил, что ссора с царем ничего хорошего ему не принесет. Он предпочел пойти на попятную и согласился отпустить Шевченко за 2500 рублей — огромную в то время сумму, во много раз превышающую среднюю цену крепостного крестьянина. Даже далеко не бедствовавшие Брюллов и Жуковский не могли запросто выложить такие деньги из своего кармана. Им пришлось вновь обратиться к императрице. Александра Федоровна согласилась заплатить, но с условием, чтобы Брюллов нарисовал для нее давно обещанный портрет Жуковского. Художник приступил к работе.

А тем временем известие о талантливом крепостном художнике распространялось по Петербургу, и некоторые представители высшего света были не прочь иметь у себя его работы. Среди заинтересовавшихся Шевченко аристократов оказался и некий генерал, заказавший художнику свой портрет, за который обещал приличные деньги. Но то ли портрет вышел не очень удачным, то ли заказчик слишком уж придирался, а только забирать собственное изображение и оплачивать труд художника генерал отказался.

Обиженный Тарас решил отомстить. Он замазал мундир и эполеты, дорисовал взамен белую рубаху, полотенце и бритвенные принадлежности и продал картину в качестве вывески в цирюльню, куда имел обыкновение ходить бриться его обидчик.

Можно представить себе гнев генерала, узревшего себя изображенным в роли зазывалы у цирюльника. Он тут же приобрел вывеску, а затем поехал к Энгельгардту, объявив о желании купить у него дерзкого крепостного.

Помещик, наверное, про себя посмеялся над покупателем, но отказывать ему не стал, тем более,

что генерал соглашался заплатить большую сумму, чем условленные с Брюлловым 2,5 тысячи. Торги быстро близились к завершению и, вероятно, Шевченко ожидала незавидная участь, если бы не новое вмешательство императрицы.

Дело в том, что, узнав о предполагаемой своей продаже, Тарас бросился к Брюллову, тот немедленно сообщил новость Жуковскому, а последний — Александре Федоровне. Из дворца Энгельгардту было передано высочайшее неудовольствие нарушением достигнутых ранее договоренностей, и сделка расстроилась.

Вскоре Брюллов закончил обещанный портрет Жуковского, который разыграли в лотерею среди членов царской семьи. Вырученные за лотерейные билеты деньги были переданы Энгельгардту, и Шевченко получил, наконец, отпускную. Произошло это знаменательное событие 22 апреля 1838 года.

Справедливости ради следует заметить, что историю с генералом некоторые исследователи считают вымыслом, из рода анекдотов, неизбежно преследующих жизнеописания всех выдающихся людей. Учитывая, однако, что правдивость «анекдота» отстаивалась некоторыми весьма близкими к поэту людьми, можно признать его правдивым.

Но если эта история и вызывает у кого-то недоверие, то роль царской семьи в освобождении Шевченко из крепостной зависимости никакому сомнению не подлежит. Сам Тарас Григорьевич упоминает об этом факте в собственноручно написанной автобиографии (есть еще и другая «автобиография» поэта, написанная его другом П.А. Кулишом), а также в автобиографической повести «Художник». Кроме того, имеются другие свидетельства и сохранившиеся в архивах документы.

Дальнейшая судьба Т.Г. Шевченко известна. Учеба в Академии художеств, издание «Кобзаря», литературная известность. Имя Николая I помогло бывшему крепостному еще раз, когда он выполнил иллюстрации к роскошному изданию подготовленной известным историком Н.А. Полевым книги «Русские полководцы», посвященной царствовавшему императору. Участие Шевченко в таком издании стало лучшей рекомендацией для киевского генерал-губернатора Д.Г. Бибикова, которому он после переезда в Украину подал прошение о зачислении художником во Временную комиссию для разбора древних актов, существовавшую при канцелярии генерал-губернатора.

Во время работы в комиссии Тарас Григорьевич близко сошелся с группой оппозиционно настроенных интеллигентов, образовавших тайное Кирилло-Мефодиевское общество. В этом окружении поощрительно воспринимались его «вольнолюбивые поэзии», в частности, написанная еще в Петербурге поэма «Сон», где в карикатурном виде изображался не только Николай I, но и Александра Федоровна:

Цариця небогаМов опеньок засушений,Тонка, довгонога,Та ще, на лихо, сердешнеХита головою.Так оце-то та богиня!Лишенько з тобою… и т. п.

Это сочинение сыграло роковую роль в жизни Шевченко. При разгроме Кирилло-Мефодиевского общества экземпляры текста поэмы вместе с другими его произведениями были обнаружены у многих членов организации и представлены императору.

Говорят, Николай I от души смеялся, читая строки, направленные против себя, и хотя называл поэта дураком, но совсем не был расположен наказывать его. Однако, дойдя до поэмы «Сон», где поливалась грязью его жена, царь пришел в ярость. «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но ее-то за что?» — спрашивал разгневанный монарх.