Русь. Том I
Шрифт:
Митенька, чувствуя робость, стоял у двери и не знал, как себя держать, — обидеться и уйти или в дальнейшем дать почувствовать, что он, Дмитрий Ильич Воейков, не из того класса и разряда людей, которые должны безропотно дожидаться у притолоки.
Наконец член суда кончил писать, промокнул пружинным пресс-папье, слегка отклонив голову назад и набок, и, отложив бумагу в правый угол стола, только тогда взглянул на вошедшего.
— Прошу садиться. В чем ваше дело?
Митенька сел так же, как у поверенного, в кресло, стоявшее боком перед столом, с кожаной спинкой много выше его головы, и, неловко повернувшись,
Он говорил это, а откуда-то, перебивая, лезли другие мысли о том, что совсем не нужно было говорить про эту 1.000 десятин, что член суда, наверное, подумает: «У человека тысяча десятин, и притом у человека интеллигентного и, наверное, идейного, а он подводит под суд несчастных мужиков, перед которыми на самом же лежит великая историческая вина».
— Что же вы хотите? — спросил член суда, глядя не на просителя, а на бумагу, лежавшую перед ним. — Хотите подать жалобу? — Он поднял при этом на Митеньку свои холодные, безразличные, как бы усталые глаза.
— Видите ли… мне совсем не хотелось заводить этой истории, и я все время не обращал внимания, — сказал Митенька, покраснев при слове жалоба, — но они, право же, не понимают хороших отношений и мягкость учитывают как слабость. Сначала только пускали на луг скот, а теперь уже построили на моей земле этот амбарчик на каточках… — Он улыбнулся, ожидая от члена суда такой же улыбки и заинтересованного вопроса о каточках или возмущения наглостью и неблагодарностью мужиков.
Но член суда не возмутился и не улыбнулся. Его лицо оставалось сухо и неподвижно, с оттенком усталости, которую он, как человек долга, не хотел бы показывать, но она против воли проглядывает в его равнодушии и бесстрастии, с которым им воспринимается все, о чем бы ему ни говорили.
— Вы как хотите искать? В гражданском или уголовном порядке? — спросил он, подняв голову и опять глядя на Митеньку своими безразличными, но прямыми до остроты, до неловкости глазами.
Митенька, не зная, какая разница между порядком уголовным и гражданским, замялся.
— Мне, собственно, все равно…
— Да, но им-то не все равно. То они заплатят деньгами, а то будут сидеть в тюрьме.
— Нет, ради бога!.. Тогда не нужно в уголовном, — сказал поспешно Митенька, весь покраснев при этом. — Я, собственно, и не хотел… и деньги их мне не нужны. Может быть, прекратить?… — прибавил он, делая опять попытку мягко улыбнуться и вызвать такую же улыбку у члена суда. Но лицо его оставалось попрежнему сухо, спокойно и далеко от желания улыбаться.
— Это вам лучше знать, — сказал член суда, чуть пожав плечами и приподняв несколько удивленно брови на странность такого вопроса. — Мне казалось бы, что, раз вы пришли сюда, вы имели веские причины…
— Ну, хорошо, я подам, — сказал поспешно Митенька, сидя боком на краю кресла и взволнованно приглаживая волосы рукой. — А прекратить это дело можно будет, когда оно уже начнется?
— Если от вас поступит соответствующее заявление об этом.
— Видите ли, я вовсе не хочу их сажать в тюрьму, я хочу только противопоставить их бессознательности свое законное право… но так, чтобы
— Позвольте ваше прошение, — сказал член суда, оставляя последнюю фразу без всякого внимания.
— У меня его еще нет, я хотел посоветоваться с вами. И теперь, конечно, вижу, что необходимо подать. Можно мне написать здесь?…
— Пожалуйста, — сказал член суда, опять слегка пожав плечами. Он дал Митеньке лист бумаги и указал стол у стены с чернильницей.
Митенька сел и почувствовал себя точно так же, как бывало на экзамене, где сажают всегда за отдельный столик и дают задачу, определив на нее час времени. Здесь было еще хуже в том отношении, что нужно было не задерживать члена суда и писать как можно скорее. А он положительно не знал, что ему писать, какой нужен заголовок, и все думал о том, что у него только один лист бумаги, и если он ошибется или посадит кляксу, то придется идти просить второй лист у этого сухого господина, что выйдет уже совсем глупо.
Кое-как написав, он отдал лист члену суда, который, не читая, отложил его на левую сторону стола.
— Я простил бы их, но Валентин Иванович настаивает на жалобе… Елагин, — прибавил он в пояснение, так как член суда поднял на него вопросительно глаза. — Он разве не был у вас? — спросил Митенька, умышленно упомянув имя Валентина, как их общего знакомого, и остановился, ожидая, что член суда удивится, что перед ним стоит близкий друг Валентина Ивановича, встанет, обрадованно пожмет руку и скажет: «Так вот вы кто!.. Курите, пожалуйста, вот папиросы».
Но член суда не вскочил, не обрадовался и папирос не предложил. Он только спокойно сказал, что Валентин Иванович к нему не обращался. И даже при упоминании имени общего знакомого его лицо осталось так же сухо и безразлично.
«Наверное, немец, — подумал Митенька, — у него нет к человеку никакого отношения, кроме формального».
Он вышел. И хотя у него сейчас было особенно сильно презрение ко всему этому глупому учреждению с его никому не нужной работой, все-таки, вопреки всякой логике, было возбужденно-радостное чувство подъема от сознания, что он сам добился и сделал дело. Валентин, наверное, удивится, как он скоро все устроил.
Правда, дело было сделано именно то, которое он принципиально не хотел делать.
— Но начал его не я, — сказал Митенька, — а раз уже начато, нужно доводить до конца. И я рад, что все так легко и скоро вышло. — Но тут он вдруг вскинулся и с досадой хлопнул себя по лбу:
— Подписаться забыл!
Митенька, упустив из вида, что он на многолюдной улице, неожиданно быстро повернулся и нос к носу столкнулся с какой-то спешившей старушкой с керосинной жестянкой, которая у нее вылетела от неожиданного толчка, и она только успела поймать ее в воздухе обеими руками.
— Ну, не стоит возвращаться, — сказал вслух Митенька, — все к лучшему… — И пошел в гостиницу.
Старуха, обтирая рукав, только со злобой посмотрела ему вслед.
Валентин, как ни в чем не бывало, сидел в номере за портвейном.
— Что же ты?… — закричал Митенька, бросив фуражку на кресло.
— А что? — спросил Валентин.
— Как что?… В суде-то не был?
— В каком суде? — спросил Валентин.
— Да все в том же, насчет жалобы…
— Да, это я, оказывается, каким-то образом забыл. Ну, завтра схожу.