Русь. Том II
Шрифт:
Мирное настроение было разбито. Все, потеряв нить разговора, ждали возвращения командующего.
Минут через десять он пришёл и, не садясь за стол, а только взявшись за спинку своего стула, некоторое время молчал, как бы собираясь с мыслями. Все тоже молча смотрели на него.
— Господа, — сказал командующий, нервно перебирая рукой слабо свисавший с его большого живота пояс, — господа, Первый корпус атакован двумя германскими дивизиями, и третья двигается ему во фланг со стороны Лаутенберга… Вы понимаете всё значение этого? Если мы будем продолжать движение центральными Тринадцатым и Пятнадцатым корпусами
Последовало напряжённое молчание.
— Дайте карту…
Поручик Кавершинский принёс и развернул на соседнем столе карту.
Все подошли к ней. Самсонов оперся толстым животом и локтем на стол, склонившись над картой.
— Ваше превосходительство, — сказал Постовский, — мы имеем возможность не прерывать движения центральных корпусов на север.
— Каким образом?
— Мы можем Первый корпус усилить Третьей гвардейской дивизией, Первой стрелковой бригадой, тяжёлым артиллерийским дивизионом и, если хотите, ещё Шестой и Пятнадцатой кавалерийскими дивизиями. Это вполне обеспечит нам стойкость фланга и даст возможность не нарушать первоначального плана движения.
Самсонов, не поднимаясь с локтя от карты и только повернув одутловатое, покрасневшее лицо к своему начальнику штаба, слушал его; потом, ничего не ответив, опять склонился над картой.
— Я мыслю себе так, — проговорил он наконец, — наш правый фланг — Шестой корпус — находится у Бишофсбурга, он идёт на Алленштейн для соединения с Тринадцатым корпусом, который, в свою очередь, соединится с Пятнадцатым, и мы, поворачивая теперь уже правым плечом, заходим во фланг противнику, который стремится прорвать Первый корпус и прорваться к Нейденбургу. Перерезав его корпуса, мы выводим свои корпуса на Млаву к югу.
Говоря это, командующий с лупой в руке карандашом проводил линии на карте. На последней точке карандаш сломался. Самсонов, вздрогнув, отбросил его на стол и тяжело выпрямился.
— Я считаю положение трудным. Это один из таких случаев, когда командующий посылает самый последний резерв своим корпусам — самого себя… Если положение не улучшится, пятнадцатого утром я выезжаю к месту сражения в Надрау к Тринадцатому и Пятнадцатому корпусам, чтобы лично руководить операциями.
Все опять сели за стол. Но настроение было уже сорвано. Командующий, очевидно, принуждая себя, кое-как досидел до конца обеда, потом ушёл к себе.
На другой день Самсонов отдал приказ Первому корпусу во что бы то ни стало держаться впереди Сольдау для обеспечения левого фланга армии, а Тринадцатому и Пятнадцатому корпусам вместо северного направления наступить на Лаутенберг, то есть на юго-запад.
И вместо захода левым плечом вперёд на север Вторая армия действительно делала неожиданный крутой поворот правым на юг.
А через час Самсонов имел сообщение об отступлении Первого корпуса.
Это отступление было весьма загадочного характера. В то время левый фланг корпуса очень успешно отражал атаки Второй германской дивизии, в русских войсках распространился слух о якобы данном приказе корпусного командира отступать, а наша Двадцать вторая дивизия стала отходить. Какой-то поручик Струзер будто бы услышал передачу этого приказания с телефонной станции.
К вечеру Первый корпус отступил даже южнее Сольдау.
На рассвете 15 августа командующего армией разбудили. Получено было известие о непосредственной близости германцев к Нейденбургу.
Он испуганно поднялся на постели и, опустив ноги, некоторое время сидел неподвижно, потом с помощью денщика стал одеваться.
Вошёл, очевидно совсем не спавший, генерал Постовский. Самсонов в брюках и мотавшихся сзади подтяжках, широко расставив ноги, умывался над тазом, потом стал вытирать лицо и волосатую грудь мохнатым полотенцем.
Лицо командующего с седеющей, смятой от лежанья бородой было опухшее и с тем выражением, какое бывает, когда человека спешно разбудили и он не выспался и не пришёл ещё в себя.
— Распорядитесь о переезде в штаб Пятнадцатого корпуса, — сказал он хриплым голосом. — Главнокомандующему послать телеграмму… аппараты снять. Временно будем без связи, потому что противник может занять Нейденбург. Где же этот мерзавец со своей конницей? — сказал генерал, бросив полотенце на пол. — Он упустил их после Гумбинена и дал возможность опять собраться… Подлецы! Да, запросите опять Тринадцатый корпус, где витает Шестой. О нём ни слуху, ни духу.
Командующий несколько минут ходил по комнате с всклокоченными волосами. Денщик принёс стакан чаю. Генерал его не замечал. Потом, надев тужурку и на ходу застёгивая её, вышел на крыльцо.
В лицо ему через крышу дома напротив ударили первые лучи яркого солнца. На деревьях блестела роса. Воздух был тих и тёпел.
Он отдал приказ готовиться к отъезду, и в восемь часов из ворот штаба армии выехали три легковых автомобиля с запасными колёсами назади, в сопровождении сотни казаков.
Тяжёлая фигура командующего в походной шинели с топорщившимися погонами глубоко сидела в машине. Он молчал и смотрел прямо перед собой, видимо, желая избежать разговоров и вопросов.
Утро было ясное, одно из тех, когда в садах краснеют на солнце зреющие яблоки и по улице летит паутина. Но город был мёртв. Изредка навстречу попадались и испуганно сворачивали одинокие жители.
А за городом раскинулись, насколько видел глаз, поля из разноцветных кусочков — зелёных и коричневых, — как бывает ранней осенью, когда рожь и овёс убраны и остаются только гречиха и картошка.
— Где Шестой корпус? — сказал генерал. — Это становится положительно необъяснимым.
— Я посылал уже два раза запрос в Тринадцатый корпус об этом и одновременно получил от них запрос о том же самом, — сказал Постовский.
Самсонов молчал. Потом поднял голову, посмотрел, обвёл глазами горизонт и уже другим тоном сказал:
— В такое утро умирать не хотелось бы… Впрочем, если Шестой корпус придёт на место вовремя, об этом можно будет не думать.
Он замолчал и всматривался вперёд, где на пересечении двух дорог показались повернувшие на шоссе какие-то всадники. Всадники, — видимо, на заморенных лошадях, — ехали навстречу.
Машины остановились. Всадники подъехали.
— Командующему Второй армией генералу Самсонову от командира Шестого корпуса генерала Благовещенского, — сказал соскочивший с лошади поручик с небритыми щеками и грязными руками. Он протянул командующему пакет и приложил к козырьку грязную дрожащую руку.