Русалки-оборотни
Шрифт:
Все это радушная Полина Кондратьевна поведала гостям за роскошным ужином.
За завтраком же Серафим Степанович услышал от нее полную историю ее скромной жизни и жестокой судьбы.
Они сидели на широкой веранде, хоть и расположенной на солнечной стороне, утопающей в приятной тени буйно разросшегося по перилам и забравшегося на крышу вьюна.
С цветка на цветок порхали белые и лимонно-желтые бабочки, степенно перебирались полосатые шмели.
Накрытый вышитой скатертью стол был сплошь заставлен блюдами и вазочками — с крендельками, пирожками, пышками и ватрушками, с бубликами и пряниками, с медом, колотым сахаром, пастилой и мармеладом. А
Феликс на затянувшемся завтраке не присутствовал — с утра пораньше отправился изучать окрестности.
— Ничего, — утешил Серафим Степанович огорчившуюся хозяйку. — Он же не знал, какие расстегайчики его здесь ждут! — И отважно попросил налить еще чашечку чая.
Итак, под уютный шум закипающего самовара, под мелодичный звон фарфора, под мирное жужжание шмелей рассказала Полина Кондратьевна о своем житье-бытье:
— Вы, должно быть, увидев все это, — она обвела рукой вокруг, — решили, будто я одна из этих благородных городских барышень, что одержимы модой на патриотизм: бросила семью, уехала в глушь просвещать деревенских. Ах, не спорьте! Наверное, так и подумали… И в чем-то вы будете правы, я действительно по мере сил стараюсь помогать соседям, обучаю ребятишек грамоте — но и только. Никого и никогда я не пыталась учить жизни, как говорят, уму-разуму. Я ведь и сама из простых. А все, что у меня есть, честным трудом заработал мой покойный супруг. И дом построил своими собственными руками…
Серафим Степанович машинально кивал, размешивая ложечкой сахар в остывающем чае. Сквозь листву склоненных ветвей вишен посверкивало слепящими искрами солнце. Далеко, за деревенскими сараями зычно прокричал петух. Благодать портила лишь муха, назойливо носившаяся над столом.
Судьба в общем, как считала хозяйка терема, не сложилась. В раннем возрасте оставшуюся круглой сиротой дочку дворовой девушки из милости взяли на воспитание в помещичий дом. Росла она названой сестренкой ровесницы-барышни, ни в чем отказа не знала. Но когда пришла пора и стала она невестой на выданье, названый батюшка внезапно скончался, не отказав пригретой сироте никакого приданого. Без гроша за душой, безродная, кому она нужна? В обществе не примут, приличные женихи не посмотрят даже в ее сторону. А красота, хорошие манеры, привычка к изящным занятиям совсем не подходят крестьянской жене. Да и не смогла б она вернуться к такой жизни, давно ставшей ей совершенно чуждой. Идти в приживалки, гувернантки гордость не позволила. Оставалось либо в монастырь, либо в омут. Но тут фортуна вновь повернула свое колесо, и бесприданница встретила своего суженого, человека простого, но с душой и с достатком. А главное, полюбил он ее безмерно, весь мир был готов кинуть к ее ногам.
— Ведь встретились-то случайно! — предавалась воспоминаниям Полина Кондратьевна. — Как сейчас помню — пошли мы на ярмарку, на медведя ученого смотреть. Сестра едва уговорила меня из дома выйти, жарко было очень, почти как нынче…
Серафим Степанович изо всех сил боролся с подступившей зевотой. После плотной трапезы не грех бы и соснуть где-нибудь на холодке. А тут, как назло, эта муха привязалась… Вон, на изумрудном от листвы столбе бабочка крылышки сложила, забилась в цветок вьюнка, розовый раструб закачался на тоненьком стебельке — да
Серафим Степанович усмехнулся в седую бороду — взгляд его скользнул от цветов дальше, к стелющемуся вольным ковром зеленому лугу, покрывающему пологие горбы холмов и неглубокие ложбинки. Чуждым черным пятном маячила на нем появившаяся из леса долговязая фигурка. Серафим Степанович проводил своего помощника глазами, пока тот не пропал из виду, спустившись в невидимую отсюда ложбинку. Более поэтическая натура, чем старый черноризец, подумала б, будто высокие травы расступились и он сошел под землю. Хотя отчасти оно так и было. Неожиданно, спустя короткое время, помощник старца объявился совсем с другой стороны, неподалеку от самой веранды.
— Феликс Тимофеевич! — завидев его, воскликнула хозяйка. — Ну где ж вы все пропадаете? Самовар вот уж скоро простынет! Подите к себе, освежитесь и пожалуйте к столу.
Молодой человек молча поклонился и вновь скрылся с глаз.
— Наверно, из меня получилась бы строгая мать, — чуть смущенно сказала она, посчитав необходимым объяснить свой строгий тон. — Я не сторонница модного либерального воспитания. Молодежь всегда готова найти себе развлечение, а о деле забыть. Вот Игорь Сидорович считает, что главная задача родителей привить детям уважение к порядку…
— Вы знакомы с господином Антиповым? — перебил Серафим Степанович, улыбнувшись подобным рассуждениям — мадам Ямина была ненамного старше Феликса и сгодилась бы тому разве что в сестры, но никак не в воспитатели.
— Да, — кивнула хозяйка, и отчего-то щеки ее порозовели. — Он часто заходит по-соседски на чай. Поместье, где он служит управляющим, недалеко отсюда. Коли не по дороге, а напрямик по берегу озера, всего с четверть часа ходьбы будет. Я гостям рада, Игорь Сидорович — человек образованный, с ним любому поговорить приятно.
Серафим Степанович неопределенно покачал головой. Ему что-то соседский управляющий не показался особенно приятной в общении персоной. Впрочем, то дело вкуса.
— Он ведь не женат? — поинтересовался старец.
— Холост… Ах, вон Глаша идет! — обрадовалась Ямина возможности сменить тему.
Действительно, стукнула садовая калитка, и на аллейке среди цветочных грядок появилась Глафира, звонкая, как весенняя птичка. Издали завидев хозяйку терема, направилась по дорожке к веранде, да от нетерпения то и дело срывалась с шага на бег.
— Такой казус, Полиночка Кондратьевна! — объявила она, хохоча еще от калитки. — Вы себе не представляете!
А подбежав к веранде, с разбега вскарабкалась по бревнам и повисла на перилах, обхватив в обнимку столб, подпирающий козырек крыши.
— Ах, Полиночка, такой курьез!.. — воскликнула она. Серафим Степанович залюбовался на пышущее румянцем личико, на вьющуюся своенравной змеей косу с распустившейся алой лентой. — Ой, вы тоже здесь? — выглянув из-за вьюнка, заметила Глаша монаха. — Добрый день!
— Глаша, как можно? — ужаснулась ее поведению Полина Кондратьевна. — Ты ведешь себя словно мальчишка! Немедленно слезай и будь добра войти в дверь, как положено.
— Ага, — кивнула Глафира. — Серафим Степанович, я вот чего спросить хотела… Даже не знаю, как сказать. Всю ночь думала-думала…
Подтянувшись, сунула ступню в сквозную резьбу балясин, как по лесенке, взобралась верхом на перила и, свесив ноги, уселась. Причем длинный подол сарафана ничуть не помешал этим упражнениям и ни за что не зацепился.