Русалочьи сказки
Шрифт:
Я потянулась, блаженно хрустнула всеми косточками и села легко и упруго.
Шторы были оранжевого цвета, я специально выбирала такой, чтобы по утрам солнце заливало спальню апельсиновым соком. Чтобы все преображалось, становилось теплее и уютнее, а главное - веселее. Веселый шкаф-купе с зеркалами от пола до потолка, веселый макияжный столик со стоящей на нем пузатой вазой, заполненной пышными пахучими пионами. Веселые тапочки с перышками - когда их надеваешь, кажется, что на ногах устроились две птички.
Я вспорхнула с кровати, покружилась, напевая, накинула шелковый розовый пеньюар и пошла на кухню.
– Проснулась, соня?
– ласково
На столе уже стоял кофейник с горячим напитком богов, две кружечки из тонкого фарфора, на красивой тарелке лежали поджаренные тосты, в хрустальной икорнице светилась солнечными зайчиками красная икра.
«Достану масло», - шепнула я любимому на ухо, игриво погладив его по крепкой мускулистой спине.
И пошла к холодильнику. А тот принялся играть со мной в догонялки. Я к нему, он от меня. Перепрыгивает, дразнится, хохочет грубым басом, звенит бутылочками и контейнерами с едой.
И я смеюсь, и муж смеется. Но у меня растет глухое раздражение, переходящее в бешенство. Я все яростнее охочусь за противным холодильником, но он ловко отпрыгивает и уже не смеется, а натурально ржет надо мной, прихрюкивая и гогоча. Со всех сил несусь за ним, теряя перья с тапочек, путаясь в пеньюаре, падаю…
И просыпаюсь.
«Приснится же такое!» - с тяжело бьющимся сердцем я ощупала себя.
Все нормально, это настоящая я, в старой растянутой футболке, шторы у меня, как и были, коричнево-серые, кровать все та же, тети Валина, за окном тот же октябрь, и никакого солнца уже давно здесь не водится.
«Плохой сон, смеяться во сне - плакать наяву», кисло подумала я. Хотя, куда уж больше, третий день в соплях.
Как в считалке, первый день отрицание, надеялась, что все наладится само собой и прямо сейчас. Второй день попытка все наладить, позвонила дочери, та сухо ответила, я мялась и мямлила, что люблю, прошу прощения за все в чем виновата, рассудив, что от меня не отвалится, в силу того, что я старше и мудрее. А ситуация авось разрешится, и дочь ко мне потянется, снова станет приходить, как раньше и я уже начну с ней говорить обо всем и интересоваться ее жизнью. Но она коротко ответила, что не обижается, извинилась, что не может говорить, ей некогда, надо собираться, скоро уезжать. Напомнила, что мне нужно явиться в деканат, подписать бумаги, что не возражаю против проживания у себя некой Афанасьевой Л.Н. (Лена? Лариса? Люба?) Да, впрочем, какая разница?
В общем, все остается, как было, только еще хуже стало от унижения и ощущения мерзости происходящего.
Третий день - депрессия и психоз, грустно вписала я в свой воображаемый дневник и поплелась на кухню.
А самое обидное, что никакого мужа, никакого масла и икры в кухне меня не ждало.
Но, кстати. Муж был какой-то новый. Не Санек, не Сергей, (хотя, с чего это я его в мужья записала), ни кто другой из известных мне мужчин. Разве что Серкан Болат? Хм, возможно.
– Крыша едет, - подытожила я.
– Скоро ждет меня казенный дом с трехразовым питанием и бесплатным проживанием и лечением. А диагноз сообщат.
На работу я, конечно же, не пошла. Позвонила Елене Сергеевне, сказалась больной, клятвенно пообещала не уходить на больничный, отваляться пару дней, и все.
Телефон отключила. В дверь кто-то стучал, я не открыла. Звонок не работает, нужно поменять батарейки, но зачем? Никого не хочу видеть.
Пила чай, смотрела в окно. И беседовала с психологом.
–
Психолог сегодня был в клетчатом костюме и похож на Шерлока Холмса. Кивнул.
– Это кабздец. Хуже и не придумаешь.
Повисла пауза, я грела руки о кружку с чаем, за окном шел дождь, причем давно. Люди пробегали редко, под зонтами. Под их ногами хлюпала серая жижа из прелых листьев, смешанных с грязью.
– Если и кончать с собой, то как раз самое время, - грустно продолжила я.
– А что еще? Впереди одинокая старость, нищая пенсия, болезни и вот такие пустые, долгие дни…
Глаза наполнились слезами.
– Да и не в этом дело. У меня уже были потери. Когда умерла мама, мне некогда было горевать - муж, ребенок маленький. Хоть и горевала, конечно. Но… как-то это естественно было, нормально. Старшие уходят, младшие остаются. К тому же, я была обижена на маму. Считала, что она сама виновата в своей - такой - жизни. Что не завела себе мужа, по своей же глупости. Слишком гордая была, характер говно. Сама никогда не звонила, не просила ни о чем. Не говорила, что болеет. И ушла по-английски. Не сказав мне главного: зачем все в жизни?
Психолог, казалось, спит в своем кресле.
– Потом ушел муж, и снова я была в таком шоке, что толком не страдала. Все было будто не со мной, и он - не он, другой. Как будто инопланетяне выкрали того, кого я любила, и подсунули жука в его шкуре. Как в «Людях в черном». И все ждала, что он осознает, вернется. Не ради меня - ради дочери. Ведь это его плоть и кровь.А почему сама ему не звонила, не писала?
– задала себе вопрос за психолога.
– Мамин характер, - пожала плечами.
– Такое же говно. Гордая. Или стремно было звонить, как будто просить о алиментах, клянчить, чтобы посмотрел на дочку. Надо же было жить. Работать, выкручиваться. И как-то быстро прошло время. Еще вчера она была школьницей, а сейчас - вот, на электричке едет… Живет своей жизнью, может уже и мужчина есть у нее…
Я задумалась, представляя Малька с каким-то абстрактным мужиком, щуплым, низким, высоким, потом огромным, блондином, брюнетом, лысым, его рука у нее на талии, она положила голову на его грудь, он берет ее лицо руками, поднимает за подбородок и тянется к ней слюнявыми толстыми губами…
Бррр!
Нет, не может быть!
Она бы мне сказала!
Или не сказала?
– Ничего не понимаю!
– я села, поджала ноги и обхватила их руками.
– Объясните мне, кто-нибудь, срочно! Где моя Амалька, смешная малышка с косичками и вечно содранными коленками?! Как, почему она стала такой жестокой? Может, снова переходный возраст?
Психолог покачал головой.
– Где был тот момент, когда я перестала для нее существовать? Вроде вчера еще водила ее в садик, потом в школу, потом родительские собрания, деньги на шторы сдавать, форма на заказ, от всего класса, десять тысяч, плюс туфли еще три. А она эту форму в первый же день порвала. Мальчик за соседней партой приклеил ее суперклеем к стулу, она встала - и все, дыра. И какие там игрушки, когда то портфель порвет, то учебник потеряет? И она права, конечно. Я ничего ей не давала. Ни моря, ни путешествий, ни модных шмоток. Все думала, успею, а потом находилось что-то более важное. То сапоги развалились, то куртка порвалась. А потом уже и не нужны были игрушки. Нужен был ноутбук. Стоимостью в мою зарплату. И думала: ладно, к старшим классам скоплю. А, нет, хватило только на телефон. А нужны уже джинсы. И сумка, и куртка кожаная. И вот как-то так…