Русалочка
Шрифт:
«Что за Самойлов такой, мать его?» – уже не в первый раз подумал я.
– Так что, – заключила Елена Владимировна, – у нас так. Хочешь – бери и живи. Никто слова не скажет. Самойлов ведь так же заселился когда-то. Он из Князевки сам. Да и пущай живет. И ты вот поживи.
Так вот, нежданно-негаданно и совершенно задаром я стал обладателем домика в деревне. И это было странно и необъяснимо для меня. Я абсолютно к такому не привык. И вообще. Все эти отношения. Радушный, открытый прием, приветливость и участие без какой-либо корысти. Это было чем-то новым, и заставляло меня испытывать неловкость и стеснение. Захотелось даже чем-то оправдать подобное к себе отношение. Дать как-то понять, что я действительно нормальный парень, не держащий за пазухой камень, не жулик какой-нибудь,
– Ну что, – предложила Елена Владимировна, когда я покончил с трапезой, отдохнул, слушая ее рассказы, посмотрел фотографии на стене (усатые казаки, девушки в платках и при нарядах, люди в шинелях, парадные портреты – все снимки не по случаю в быту, а видно, что люди готовились, приходили в студию на фотосессию, так сказать; на некоторых карточках даже оттиснуто, какое именно это было фотоателье), – пошли посмотрим твои хоромы?
4
Познакомился со своим жилищем. Я, конечно, все равно не мог думать о нем, как о своем собственном доме. Что бы там Елена Владимировна ни говорила, а все равно ерунда это. Какой уж там мой дом? Так, пристанище на день, на два, может быть. К тому же в воображении моем дух загадочных сестер Поляковых все еще витал над этим местом. Почему-то образ рисовался мне несколько зловещим. Я, само собой, знать не знал, кем они были, как вообще выглядели, но тем таинственней (и темнее) разворачивалась картинка в моей голове.
Но моя история совсем не об этом, и, возможно, это вас разочарует. Что поделать.
Моя история о ком-то.
Сейчас, многое время спустя, я вспоминаю этот домик, себя тогдашнего, свои впечатления, и понимаю, что никогда уже не вернется и не оживет в полной мере (пусть даже на этих страницах) тот молодой человек, которым я был в ту пору. Нет его больше. Он стал как призрак. Я ведь и разговаривал и даже думал тогда не совсем так, как о том сейчас описываю. Я это понимаю, и я пытаюсь вернуть ему голос, но никак не получается заглушить себя настоящего. Я опираюсь на зыбкую память, но ведь это не то, не совсем то, или совсем не то. Иногда он (я) кажется мне совсем посторонним. Потерян, почти потерян. Это грустно. Возможно, я нарочно от него (себя) отдалился. Бессознательно, но нарочно.
Но тогда выходит, что и она потеряна.
Тогда я постараюсь. Я изо всех сил постараюсь. Потому что, как я уже сказал в самом начале, эти времена не ушли далеко. Все это где-то здесь, близко. В сущности, ничто не бывает слишком далеким. Если не бояться протянуть руку. Наверное, только мой страх пытается укрыть от меня прошлое спасительной пеленой забвения. Но я никогда не умел подчиниться этому в полной мере. А значит, все былое еще где-то живет во времени.
Такие вот парадоксы.
Закончим с отступлением.
Итак, мое жилище на ближайшие летние дни.
Невысокое крыльцо, темное, просевшее и хлипкая старая дверь с дужками для навесного замка, но покосившаяся так, что никакой замок уже не навесишь; за дверью что-то вроде сеней или веранды – справа когда-то была небольшая кладовка с полками по стенам, а впереди еще одна дверь – собственно, вход в дом, в жилое пространство.
Здесь я обернулся и с непонятной мне самому робостью посмотрел через заросший дворик. Елена Владимировна осталась на улице за хлипкой калиткой, отчего-то не пожелав заходить со мной. Сейчас она с неопределенной улыбкой провожала меня взглядом, опираясь на трость – простую ветку, отполированную руками до лакированного блеска. «Батожок», – как она его назвала.
В легком сумраке веранды я немного помедлил, но потом все же открыл вторую дверь, которая натужно поддалась – без скрипа, но словно с негромким вздохом. Не уверен, но кажется, по загривку таки пробежали холодные мурашки. Я вошел. Что я ожидал увидеть? В принципе ничего особенного, и это я и увидел. Не совсем пустая, но – как бы это сказать? – опустевшая комната, отчего-то погруженная в полумрак, хотя на противоположной от входа
Но странным образом мне вдруг представилось, как бы это все выглядело живым, я даже вообразил себя сидящим за этим столом – не знаю – с кружкой молока и краюхой домашнего хлеба. Не самая плохая получалась картина, и я неожиданно почувствовал себя как-то спокойней. В душе еще оставались сомнения, и все казалось странной, плохой игрой, но на улицу я вышел в довольно приподнятом настроении.
– Ну как? – спросила меня Елена Владимировна из-за хиленькой ограды.
– Неплохо, – отвечал я, щурясь от света.
Солнце шпарило вовсю, но откуда-то временами поддувал приятный ветерок. Там в доме, меня окружили пустота и безмолвие, но как легко они изгоняются солнечным светом и распахнутой дверью. «Останусь пока», – решил я. Я даже не задумался, каково это будет провести здесь ночь, но вместо этого вдруг отчетливо осознал, что все последнее время жил в перманентном стрессе, что давно нуждаюсь в покое и что именно сейчас могу позволить себе небольшой отдых. Времени вагон, почему бы и нет?
– Вот и ладно, – кивнула бабушка. – Пошли обратно. Обед уж скоро. Самойлов обещался заглянуть, он тебя с утра видал.
Пока мы медленно-медленно брели эти пару десятков метров до ее дома, бабулька не умолкала, перескакивая с одного на другое:
– Матрас, перину, еще там чего я тебе дам. Устроишься. Поможем, чего ж не помочь. Алиска прибежит, так заставлю ее прибраться. Не спорь, она баба здоровая, молодая. А у сестер-то, у Поляковых я редко бывала. В последние годы совсем нет, а по молодости иногда захаживала. Не скажу, что дружила с ними, а так – по-соседски. Они и сами-то ни с кем не дружили. Здрасте да здрасте. Неуютно у них было, как щас помню. Вот посадят тебя, чаем поят, а сами сидят, молчат и смотрят. Ух. Но дом-то не виноват, правда? Просто дом, и ты ничего не бойся.
– Чего бояться? – спросил я.
– Не знаю. Может, ты суеверный.
«Ого!» – подумал я, внутренне улыбнувшись.
– А чего? – рассмеялась бабулька. – Алиска моя всегда «фигу» прятала, когда сестер видела. Ведьмы, говорит, они.
– Все в порядке, – покачал головой я, так и не поняв про «фигу». – Я не верю в ведьм… и в призраков. Мне здесь нравится.
– Значит, оставайся.
– Погощу пока, коли не гоните, – сказал я, сам заметив, что перехожу на какой-то «былинный» язык. Попытался тут же исправиться. – Меня скоро ждут вообще-то, но немного времени есть.