Русанов
Шрифт:
Чтобы понять логику его научного поиска, следовало ознакомиться поближе с теми полярными местностями, где он трудился, и даже немного побывать в его шкуре — у специалистов подобная методика называется моделированием. Судя по отзывам, тогда мне это в известной мере удалось.
Возможно, самое интересное — когда и каким образом герой этой книги ощутил зов Арктики. Выбор профессии, определение призвания обычно происходят на основе скрытого внутреннего осознания собственных возможностей, чтобы проявить себя достойным образом в избранной сфере деятельности, нередко вызывая удивление современников, руководствовавшихся совсем иными жизненными критериями. Иногда это именуют озарением, нередко в собственное оправдание. У кого-то это происходит внешне само собой, порой вопреки мнению и советам окружающих, у других — уходят годы, а третьи спокойно плывут по течению всю жизнь… Трудно ожидать, что орловские обыватели конца XIX века оценили в достойной
Есть еще один важный показатель значимости человека такого масштаба — его личные, общественные и научные связи. В самом начале жизненного пути эти связи у Русанова отслеживала полиция, благодаря которой мы знаем многое о его друзьях-революционерах. Хотя иногда и говорят о его возможной встрече с Ульяновым (Лениным), но это скорее дань советскому времени. В Париже, разумеется — эмигрантские демократические круги, но больше научные, включая ученых с мировым именем среди преподавателей Сорбонны. В России в связях прослеживается определенный «путь наверх», начиная по крайней мере с военных событий 1905 года, когда Русанов обращался к военному министру, но затем общение с официальными российскими кругами прекратилось и возобновилось, видимо, лишь в 1909 году в связи с исследованиями на Новой Земле уже на губернаторском уровне, поднявшись к 1912 году вплоть до правительственного в связи с экспедицией на Шпицберген. Более того, формально можно даже говорить о связях (хотя и односторонних) героя настоящей книги с самим российским самодержцем, поскольку тот визировал документы, связанные с высылкой в Вологодскую губернию, и наградные листы после экспедиции 1910 года. В любом случае, с точки зрения связей Русанов — весьма показательная личность для характеристики своего времени и состояния российского общества той поры в целом. Есть и другие источники для характеристики таких связей — фотографии, газетные статьи, письма. Они использованы в настоящей книге, хотя и не отвечают на все возникающие вопросы.
Если мне удалось убедить читателя в правильности выбора героя, последуем же за ним на страницах этой книги из российской глубинки на рубеже XIX–XX веков через печорскую ссыльную глухомань в славный город Париж, а затем в белые просторы Арктики навстречу преждевременной гибели и бессмертию.
Глава 2. Молодость в Орле
Без Орла на рубеже XIX и XX веков понять становление молодого Русанова невозможно. Старый купеческий город не помог ему в этом. Скорее наоборот — в стремлении избавиться от окружающей орловской действительности герой этой книги, однажды оказавшись в северной глуши, обнаружил в себе способности, которые сделали его полярным исследователем, — вот такая сложная диалектика. Да и сам город очень непростой: находится в местности, где на протяжении последних столетий происходили судьбоносные события российской истории — от известной «сцены под Кромами» из Смутного времени до переломов в Гражданской войне осенью 1919-го и жарким летом 1943 года с «лебединой песнью» вермахта на Восточном фронте во Второй мировой.
Попробуем увидеть этот город во времена юности Русанова вместе с русским классиком, причем очень наблюдательным, каким был Иван Бунин: «Выйдя в Орле, я велел везти себя в лучшую гостиницу… Были пыльно-сиреневые сумерки, везде вечерние огни, за рекой, в городском саду, духовая музыка… Известны те неопределенные, сладковолнующие чувства, что испытываешь вечером в незнакомом городе, в полном одиночестве. С этим чувством я и обедал в пустой зале той старой и почтенной губернской гостиницы, в которую привезли меня, и сидел потом на железном балкончике своего номера, над уличным фонарем, горевшим под деревом, сквозившая зелень которого казалась металлической. Внизу взад и вперед шли с говором, смехом и огоньками папирос гуляющие, напротив, в больших домах, были открыты окна, а за ними были видны освещенные комнаты, люди, сидящие за чайным столом или что-то делающие, чья-то чужая, манящая жизнь, на которую глядишь в такие часы с особенно обостренной наблюдательностью…
Утро было жаркое. Главная улица,
Упомянутая в этом описании гостиница — скорее всего Троицкая, сыгравшая в биографии Русанова свою роль. На старом плане города несложно найти и другие характерные места в этом бунинском тексте, относящемся к центру города, тогда как герой нашей книги рос и формировался на городской окраине, внешне совсем иной, чем картина, на-рисрванная Буниным, в чем легко убедиться по старой фотографии 2-го Мацневского переулка (ныне улица Русанова) с унылой панорамой деревянных одноэтажных домов за высокими деревянными заборами и пыльной проезжей немощеной мостовой. Тем не менее бунинский текст и старая фотография относятся к одному и тому же российскому губернскому городу с населением 70 тысяч обывателей, так что пересечь его пешком можно было всего за час. В нем-то 3 ноября (старого стиля) 1875 года появился на свет будущий полярный исследователь.
Почти наверняка можно утверждать, что восприятие родного города для скрытного и упрямого, не всегда понятного даже для родных мальчишки, выросшего в доме с надстройкой-мезонином и красными ставнями, за глухим деревянным забором, было иным, чем у начинающего классика русской, литературы, помимо разницы в возрасте (И. А. Бунин был старше В. А. Русанова на пять лет) и происхождении. Единственная общность — оба, вырастая, тяготились окружающим, но каждый искал свой выход из него по-своему и на этом сходство их кончается, даже если они могли оказаться свидетелями одних и тех же событий, например, описанных Буниным в «Жизни Арсеньева» сцен на железнодорожном вокзале в связи с возвращением тела умершего императора Александра III в столицу империи. Для героя Бунина это одно из запомнившихся событий молодости, а для Русанова, скорее всего, повод продемонстрировать отрицание существующих общественных и государственных устоев, если, конечно, не победило элементарное любопытство. Но чего не знаем, того не знаем… В социальной среде того, ушедшего Орла они не совпадали, это достаточно очевидно.
Чтобы ознакомиться по профессиональной привычке с ситуацией на местности, автор настоящей книги более четверти века назад посетил ту часть города, где прошли юность и молодость Русанова, и, надо сказать, с пользой. Это посещение по времени совпало с интенсивным жилищным строительством в городе, когда новая блочная, лишенная индивидуальности застройка неумолимо вытесняла потускневшую обветшалую старину и вдруг остановилась перед самым домом-музеем Русанова, который, таким образом, оказался на границе двух разных эпох, поскольку за ним еще оставалась часть старого города с массой ветхих деревянных домиков, переживших Революцию, Гражданскую войну и даже уцелевших непонятным образом в огне Великой Отечественной, от которой немало пострадал Орел.
Дом, как известно, принадлежал Любови Дмитриевне, матери юного Володи, в бывшем 2-м Мацневском переулке и находился между 1-й и 2-й Курскими улицами, а прилегающая старая часть города выглядела местами так же, как и в XIX веке. Состояние обеих улиц еще сохраняло облик старого Орла — сонный, в меру ленивый и одновременно незлобливый, без сегодняшнего суетливого напряжения — движение на этих окраинных улицах было настолько слабым, что лопухи и трава наступали на проезжую часть. Почерневшие от времени домики, иные покосившиеся, порой вросшие в землю, со ставнями, прикрывающими три-четыре окна на улицу, помнили еще семейство Русановых. Завалинки и скамейки у ворот, заросли сирени и развесистые кроны столетних вязов, пышные заросли акации, припудренной пылью, стройные очертания южных тополей и мелодия «Не корите меня, не браните» под гармошку откуда-то из глубины одного из дворов, — все это было оттуда, из эпохи молодого Русанова. Диссонансом из нашего времени выглядели джинсы на молодежи и рок-музыка в жаркой послеполуденной истоме, как и редкая машина, грузно переваливающаяся на колдобинах. Сама улица Русанова оказалась заасфальтированной лишь частично, и к железнодорожному техникуму, помещавшемуся в здании бывшей духовной семинарии о шести классических колоннах на фронтоне, можно было добраться пешком минут за пятнадцать по обычной грунтовой дороге. Кажется, мне удалось прикоснуться к былому, и я старался задержаться в нем намеренно, избегая чересчур деятельной и шумной современности.