Русофобия: антироссийское лобби в США

Цыганков Андрей Павлович

Несмотря на время от времени случающиеся приступы паранойи у России, значительную долю ответственности за кризис в американо-российских отношениях несут США и лобби. Как заметил один обозреватель, хотя Вашингтон не хочет второй «холодной войны», «он не хочет и отказываться от геополитических приобретений, полученных США за десятилетие или более длительное время, прошедшее после окончания «холодной войны»¹¹². Другой эксперт задал вопрос: «Как можно объяснить, что сегодня, когда США и Россия сталкиваются с общей угрозой исламистского терроризма, сторонники жесткой линии в администрации Буша, особенно в аппарате вице-президента Дика Чейни, призывают к ужесточению политики в отношении Москвы и к сползанию в ослабленный вариант холодной войны?»¹¹³ Еще один специалист писал: «При окончании холодной войны США получили одну из величайших возможностей в истории — возможность признать Россию, крупнейшую страну мира, как партнера, друга, союзника.

Взаимные интересы США и России сочетались почти идеальным образом. После похорон коммунистической идеологии между США и Россией не было идеологических, территориальных, исторических или экономических споров. Мы, американцы, уничтожили это состояние политической стабильности. Мы подвели НАТО к самому порогу России, пренебрегли ее реальными и законными интересами и тревогами, рассматривали Россию с присущим нам высокомерием «исключительной и необходимой» страны как побежденную державу, подобно обращению Франции с Веймарской Германией после заключения Версальского договора»¹¹⁴.

Глава 4

«Угнетательница» Чечни и цели США на Кавказе

[Русские] сражаются жестоко, ибо жестокость — часть российского военного духа, традиции тотальной войны, которую ведут всеми средствами и способами и без моральных ограничений.

The Los Angeles Times, Editorial, 1999

Проблема Чечни задерживает, откладывает постимперскую трансформацию России. И не только откладывает эту трансформацию, но обращает ее вспять. Именно поэтому о проблеме Чечни и стоит заботиться.

Zbigniew Brzezinski. «Catastrophe in Chechnya: Escaping the Quaqmire», 2004

В Чечне на карту поставлены основы нашей морали… Правительство России подавляет свободы, обретенные при развале советской империи? Война в Чечне маскирует восстановление центральной власти в России и одновременно побуждает к такому восстановлению.

Andre Glucksmann et al. «End the Silence Over Chechnya», 2006

1. Деколонизация или государственное строительство?

Дискурс деколонизации

Один способ понимания проблем России на Кавказе — рассмотрение их как продолжения развала империи, запущенного реформами Михаила Горбачева. Сторонники этой интерпретации на Западе часто исходят из убеждения в том, что не только Советский Союз, но и Россия несет ответственность за угнетение нерусских национальностей и религий, в частности ислама. Россию рассматривают как страну без принципиальных отличий от британской, французской или португальской колониальных империй, а в Чечне видят проявление широкой тенденции к развалу российской империи. Такая трактовка пользуется популярностью в СМИ и академических кругах Запада, видимо, вызывая воспоминания о героическом сопротивлении чеченцев России в XIX веке¹. Для многих наблюдателей, придерживающихся левых воззрений, насилие даже оправдано, если оно направлено против англо-саксонских и европейских угнетателей, а также если к нему прибегают для достижения самоопределения, в котором отказывают подданным империй. Для американцев этот довод имеет дополнительный вес, ведь США непосредственно не вовлекались в колониальную политику Запада.

Ярким примером деколонизационного дискурса является книга Тони Вуда, заместителя редактора журнала New Left Review. Вуд выступает за независимость Чечни². Он приводит документы по истории чеченского сопротивления с начала XIX века и утверждает, что, как это было и в Алжире при французах, важные должности на Северном Кавказе занимали этнические русские, контролировавшие все ключевые политические назначения³. Далее Вуд приводит следующий довод: хотя при советской власти чеченцам не удалось создать собственные институты и элиты, в 90-х годах ситуация в Чечне едва ли характеризовалась большей коррупцией или была хаотичней, чем в других частях бывшего СССР, а потому угрозу исламистского терроризма на Северном Кавказе преувеличивают⁴. Чеченцам не хватало человечного отношения со стороны России и готовности этой страны договариваться о международном признании независимости Чечни. В результате чеченцы получили войну. Вуд утверждает, что если бы Запад вовремя оказал поддержку требованию независимости Чечни, возможно, удалось бы предотвратить кошмарное военное вмешательство Москвы и попытки экономической изоляции Чечни.

Консервативный вариант тезиса о деколонизации похож на описанную выше трактовку, но консерваторы сильнее подчеркивают «угнетательскую и империалистическую» политическую культуру русского народа, его склонность к угнетению и экспансии и рассматривают колониальные институты как непосредственно воплощение этого империалистического склада мышления. Например, Ричард Пайпс, также сравнивавший Чечню с Алжиром, настаивал на предоставлении Чечне независимости как

на единственном способе предотвращения дальнейшего территориального распада России⁵. Еще резче высказывался Збигнев Бжезинский, возлагавший на «русских» ответственность за то, что чеченцы не имели собственных политических институтов⁶. Кроме того, Бжезинский считал, что отношение России к чеченцам, другим национальностям, как и национальная политика СССР (а потом и России), в целом после смерти Сталина не претерпели изменений. По словам Анатоля Ливена, «осуждение сталинизма Никитой Хрущевым, реформы Михаила Горбачева, мирный уход СССР из Польши, признание Россией независимости бывших советских республик — всем этим пренебрегли»⁷. По-видимому, западные геополитики особенно озабочены возможным возрождением российской государственности, якобы эквивалента империи⁸.

При пристальном изучении обнаруживается, что тезис о деколонизации отстаивать трудно. Подход, предписывающий так называемую нулевую сумму результатов и сводящийся к возможности построить или империю, или полную независимость, не может признать самый главный вызов, с которым сталкивается современное государство. Вызов таков: как устроить меньшинства и гарантировать их права, но при этом не подорвать политическую стабильность и территориальную целостность государства. Как утверждают ученые, международный порядок признает право на выход из состава государства, хотя крайне негативно относится к одностороннему пересмотру границ⁹. Самоопределение нежизнеспособно, если оно происходит ценой политической нестабильности, развала государства и массовых нарушений прав человека, а совершенно очевидно, в Чечне все это имело место. Еще проблематичней является исходное предположение о культурной несовместимости русских и чеченцев, или, как сформулировал один ученый, «трудно вспомнить или придумать пару других вероятных кандидатов на историческую вражду, чем российское правительство и чеченцы»¹⁰.

Императивы государственного строительства и Россия как слабое государство

Иной, продуктивный подход к пониманию России заключается в представлении об отказе от советской модели государства и борьбы за утверждение новых политических и экономических основ российской государственности. Постсоветская Россия — новое государство, поскольку она действует в новых международных условиях, не приемлющих традиционные модели имперского господства. Однако долгая история Российской империи и сложные отношения с нерусскими национальностями делают создание механизма разделения власти в регионе проблемой.

История отношений России с Чечней включает в себя затяжную войну, которую Россия вела в XIX веке за подчинение чеченских тейпов империи, а также организованную Сталиным массовую депортацию чеченцев в Среднюю Азию в 1944 году. Все же было бы ошибкой представлять эти отношения исключительно как историческую конфронтацию¹¹. Например, вопреки сталинистским представлениям большинство чеченцев не сотрудничало с Гитлером во время Второй мировой войны, а на самом деле многие из них отважно сражались на стороне СССР. Российские цари питали к чеченцам достаточное доверие для того, чтобы нанимать их в свою личную охрану, и представители этого народа служили в некоторых отборных частях Советской армии. Многие чеченские интеллектуалы разделяли представления Михаила Горбачева о демократических реформах и мирном сосуществовании разных национальностей в рамках единого советского государства. Общая история отношений русских и чеченцев слишком сложна, и ее вряд ли можно описать как «конфликт цивилизаций» — или, говоря словами бывшего президента Чечни Аслана Масхадова, «войну, продолжающуюся более 400 лет»¹².

В годы перестройки, по мнению некоторых чеченцев, идею демократии похитили криминальные элиты и этнические националисты, увидевшие в упадке советского государства возможность сецессии. Этим силам удалось возобладать и навязать чеченскому народу свою политическую программу. Лидер этнических националистов Джохар Дудаев, в прошлом — советский генерал, смог свергнуть Доку Завгаева, тяготевшего к союзу с Россией. Во всем регионе набирал силу сепаратизм, а Горбачев проявлял медлительность и не предлагал сильной, объединяющей альтернативы. Когда в 1991 году Дудаев в одностороннем порядке провозгласил независимость Чечни, новый российский лидер Борис Ельцин игнорировал этот акт, так как сам пришел к власти на основе сецессионистской платформы. Занимаясь подрывом устоев советского государства и отстранением Михаила Горбачева от власти, Ельцин зашел слишком далеко и уже не мог управлять процессом¹³. В качестве революционера, способствовавшего развалу Советского Союза, Ельцин попросту не мог инициировать процессы примирения и восстановления единого государства. Вместо попыток восстановить государство он за спиной Горбачева плел интригу, направленную на демонтаж единства, и дошел до обещания дать входившим в состав России столько суверенитета, сколько они «могли взять»¹⁴. В то же время были посеяны семена сецессии Чечни.