Русская Арктика 2050 (сборник)

Панов Вадим Юрьевич

Александра распахнула глаза и с испугом посмотрела на Берецкого. Самойлов дернулся, как будто захотел отпрыгнуть прочь. Порох вздрогнул.

– Вы ведь это хотели услышать, не так ли? Хотели указать мне место? Так я его знаю. Я все о себе знаю. – Тонкий палец прочертил невидимую линию по потрепанной сумке, в которую ликтор убрал планшет. – Абсолютно все…

– Как вы с этим живете? – прошептала женщина. – С такой виной…

– Ваш супруг ремонтировал самолеты, и на его совести наверняка есть хотя бы одна катастрофа. – Туман усмехнулся. –

Ведь есть?

Григорий понял, что промолчать не получится, и буркнул:

– То была случайность.

– Верно: вы убили случайно, по недосмотру, – согласился Берецкий. – Возможно, не проверив подчиненных, которые праздновали день рождения сестры механика, явились на работу с больными головами и не выполнили все пункты инструкции. Или же вы не заменили вовремя деталь, решив, что она еще послужит, но сыграл шанс на миллион и металл разрушился… Случайность… В моем же деле случайностей нет, меня сознательно обманывают и подбрасывают улики. А теперь вопрос: кто виновен больше? Вы, отдавший свою ответственность на волю случая, или я, которого целенаправленно вводят в заблуждение изворотливые преступники? В каком случае речь действительно идет об ошибке?

Несколько секунд в купе царила тишина, прерываемая лишь равномерным постукиванием колес по рельсам, после чего Александра тихо ответила:

– Я об этом не думала.

– Никто не думает. – Берецкий рывком поднялся на ноги. – Всего хорошего.

Это был самый омерзительный сон, какой только можно представить. Страшный, как месть анархиста. Противный, как плененный падальщик. Отчетливый, как только отчеканенная монета. Пронзительный, как крик насаженной на клинок женщины, и злой, как цепной «баскервиль».

Омерзительный сон… повторяющийся из ночи в ночь.

Кастрюля супа на столе.

Ее вид заставлял кричать и просыпаться в холодном поту, тяжело дышать, глядя в равнодушную тьму, трясущимися руками переворачивать мокрую от слез подушку и долго лежать без сна.

Кастрюля супа на столе.

Очень простая кастрюля тусклого серого металла. Весьма приличной вместимости. Большая кастрюля с крышкой. Немного помятая, с двумя царапинами, но крепкая, не прохудившаяся.

Она стоит на столе, сбитом из плохо обработанных досок, на грубом, самодельном столе, какой можно увидеть в пещере, ставшей убежищем. Или в землянке. Или в подвале. Кастрюля не подходит убежищу, несмотря на вмятину и царапины, она явно дорогая, ее место – на превосходно оборудованной кухне загородного дома, но все изменилось, и теперь она на грубом столе. Справа от нее блестит перепачканный жирным бульоном половник. А рядом с половником – нож. Большой кухонный нож, лезвие которого покрыто засохшей кровью.

И кухонный

топорик. Тоже испачканный.

Пахнет мясным супом. Пахнет до одури вкусно. Настолько вкусно, что начинает тошнить.

От голода.

И от взгляда на перепачканный в крови нож.

Но запах супа сводит его с ума…

Он голоден. Он страшно голоден, и потому подходит к столу. Он знает, что ни в коем случае нельзя открывать крышку и заглядывать в кастрюлю. И еще он знает, с первой секунды проклятого сна знает, что обязательно заглянет.

Поднимет крышку.

И увидит то, что заставляет его кричать и просыпаться. Увидит то, из-за чего у него, лютого и беспощадного, льются слезы. Увидит то, из-за чего он каждое утро хочет себя убить.

– Лихо ты их отбрил, – вполголоса одобрил Порох, когда они вновь оказались в тамбуре. Туман по обыкновению задержался подышать – в последнее время его кашель усилился, и здоровяк затеял разговор. – Вообще непонятно, как эти чистоплюи выжили в Зандре. Ошибка, мать ее! Как вы себя чувствуете после нее…

– Нормальным людям претят убийства, и этим они отличаются от людоедов, – тихо ответил Берецкий. – Некоторые до сих пор путают убийство с приведением в исполнение приговора.

– Угу…

– А когда я ошибаюсь…

– А ты просто ошибаешься.

– Именно. – Ликтор глубоко вздохнул и следующую фразу произнес не отрывая от лица маску, поэтому получилось глухо: – В душе Самойловы знают, что без нас их съедят, причем в буквальном смысле. В душе они оправдывают совершаемые нами убийства, и это их тоже раздражает.

– Их все раздражает.

– Да, – подтвердил Туман. – Такие люди.

– Я не спрашивал.

– Знаю.

Мужчины рассмеялись, а затем Берецкий, легко, как бы в продолжение смеха, поинтересовался:

– Ты когда-нибудь ошибался?

И услышал в ответ честное:

– Разумеется.

Порох не собирался скрывать очевидное.

– И?

– Бухал и шел дальше. – Здоровяк слегка развел руками. – А что еще делать?

– Я редко пью, – вздохнул Туман, опуская маску на грудь.

– Как же ты расслабляешься?

– Убиваю людоедов. – Воспаленные глаза впились в темные Пороха подобно двум красным клинкам.

– Тебе это нужно? – негромко спросил ошарашенный здоровяк.

– Да.

Пауза.

– Ты – садист?

– Нет, я – убийца. – Ликтор рассмеялся и, повернувшись к напарнику спиной, открыл дверь во второй вагон первого класса. – Кто у нас остался?

– Самые интересные ребята, – пробурчал Порох, все еще переваривающий неожиданный и резкий ответ Берецкого.