Русская дива

Тополь Эдуард Владимирович

Вечером он позвонил дочери, но не застал ее дома. Как давно он ее не видел? Три месяца? Четыре? Даже книги, которые она у него попросила недавно — какого-то Хомякова, Бильбасова, архив князя Куракина, — он передал ей через дежурного вахтера! Ему было некогда! Из-за этих евреев и Ясира Арафата у него не было времени на родную дочь! Брошенная десять лет назад матерью, а теперь и отцом, — где она? С кем? Что делает? Да и он сам — разве у него есть друзья, семья, дом? Он целиком, как маньяк, отдал себя работе, Комитету госбезопасности, но что он имеет за это? Накачивая себя коньяком, Барский снова и снова набирал Олин телефон. Но ее не было дома. Оно и неудивительно — в университете начались занятия, и она опять пропадает в библиотеке. Он подошел к портрету матери. Это был его любимый портрет — кадр из фильма «Снежные горы» — тот, с которого в 1934 году были сделаны все ее концертные афиши и наклейки-фотографии на ее грампластинках. Тот, рядом с которым он всегда ставил Олю и радовался, что она растет похожей не на свою мать, сбежавшую от него с мидовским дипломатом, а на его маму — красивую, талантливую русскую певицу Варвару

Дымкову. Правда, в пятнадцать лет Оля стала дурнеть — перестала расти, пошла какими-то подростковыми прыщами и начала носить очки. И он еще гадал тогда: откуда у него и у Оли эти проблемы со зрением? А, оказывается, это грассовское, еврейское наследство — из-за тысячелетнего, из поколения в поколение — истового чтения молитвенников зрение всех евреев генетически ослаблено.

Барский мрачно усмехнулся. Именно тогда, когда у его матери был роман с одним из Грассов (или — с обоими?), Сталин объявил генетику лженаукой! Так что же еще они с Олей унаследовали через еврейские гены? И почему ни у него, ни у Оли нет музыкального слуха? Ведь так или иначе его отцы — композиторы, а мать — певица… И ведь он так любил свою мать! Все его детство, и юность, и до конца ее дней она была для него святой. Ради него, он считал, она не вышла замуж, хотя осталась вдовой так рано — в двадцать два года! И ей делали предложение самые видные московские женихи — адвокаты, военные, ученые! Но она отказывала всем и каждому, со смехом рассказывая об этом ему, мальчишке. Так неужели это было не столько жертвенностью матери, сколько замаливанием тайного греха? Но, в таком случае, что за жуткая жизнь была у этой женщины, которая знала, что из-за нее погибли сразу трое…

Сидя с бутылкой коньяка перед портретом матери и медленно напиваясь в глухом одиночестве, Барский твердил ей и себе:

— Мама… Ну, как же так, мама?… Жиды! Да, всюду одни жиды! Даже я жид!

Он достал из шкафа старую мамину пластинку, поставил ее на проигрыватель, пил коньяк и слушал, слушал молодой голос своей матери:

«Не корите меня, не браните, Не любить я его не могла…»

Но он отомстит! Черт возьми, он отомстит им всем! За то, что они совратили его мать, лишили его отца, сделали его полукровкой и отняли у него любимую женщину — о, как он им отомстит! Он найдет на роль общественного обвинителя такую простую русскую женщину-адвоката, что Цицерон, Робеспьер и Вышинский перевернутся в гробах от зависти к ее красноречию! Он продаст душу Игунову, но получит для показательного процесса над Рубинчиком лучший зал Москвы — Колонный зал Дома союзов, бывший зал Дворянского собрания рядом с Большим театром! И он устроит такой показательный процесс — открытый, с допуском всех иностранных корреспондентов, — что дело Дрейфуса или обвинения Ариэлю Шарону в ливанской мясорубке покажутся всем евреям мира детской игрушкой.

Срывающимся пальцем он набрал свой служебный телефон.

— Зарцев слушает! — прозвучал в трубке голос дежурного по отделу.

— Это я, Барский…

— Слушаю, товарищ полковник!

— Где у нас этот? Ну, «любожид»?

— Не знаю, товарищ полковник. Мы же сняли слежку сразу, как он протрезвел. Думаю — в котельной, на дежурстве.

— Под колпак его!

— Прямо сейчас? — в голосе Зарцева, уловившего хмельные интонации своего шефа, было сомнение.

— Ты слышал приказ? Срочно — под колпак! Утром будем брать!

— Слушаюсь, товарищ полковник! — сказал Зарцев, но через пять минут перезвонил с докладом: — Товарищ полковник, без вашей личной заявки дежурный по Комитету не дает оперов для «колпака». Может, отложим до утра? Никуда он не денется, ей-богу!

Барский швырнул трубку на рычаг. Зарцев тактично дал ему понять, что таким пьяным голосом ему нельзя звонить ночному дежурному по КГБ с заявкой на внеочередную оперативную бригаду для слежения за Рубинчиком. Он налил себе остатки коньяка, выпил и сказал портрету матери:

— Видишь, как везет этим жидам! Но ничего! Я найду женщину-адвоката! Я найду такого адвоката!!.

И, вспомнив о дочке, снова набрал ее номер. Но на том конце провода были все те же длинные гудки.

Он снял с себя рубашку и, пошатываясь, пошел в туалет смотреться в зеркало. Слева, под мышкой, так глубоко, что разглядеть можно было только с помощью зеркала, у него было маленькое, величиной с фасоль, коричневое родимое пятно. Он попробовал сковырнуть его ногтем, но оно не сдиралось. Он нажал ногтем сильней, но тут же скривился от боли. Родимое «жидовское» пятно было неотторжимо.

— Блядь! — сказал он и в сердцах саданул кулаком по зеркалу так, что чуть не выбил себе руку.

48

Срочно, секретно, с нарочным

Генеральному прокурору СССР Действительному Государственному советнику юстиции тов. РЕКУНКОВУ А. М.

Комитет государственной безопасности СССР направляет Вам оперативное дело 578/Е67 для возбуждения уголовного дела против гр. РУБИНЧИКА Иосифа Михайловича, проживающего в поселке Одинцово Московской области, улица Первых космонавтов, 24, кв.67, по статье 120 УК РСФСР о массовом растлении несовершеннолетних и других нарушениях общественной морали. Предварительное расследование произведено Отделом «Е» Пятого Главного управления КГБ СССР под руководством полковника О. Д. Барского.

В связи с чрезвычайным характером дела и имеющимися у КГБ сведениями о связях Рубинчика И. М. с сионистами и о его антисоветской деятельности, просим выдать ордер на арест гр. Рубинчика И. М., избрав для него меру пресечения в виде содержания под стражей в следственном изоляторе № 2 (Бутырская тюрьма), а также ордер на обыск его квартиры по адресу: Одинцово, ул. Первых космонавтов 24, кв.67, и места работы по адресу: шоссе Энтузиастов, 27, котельная Института гляциологии.

Просим также предоставить КГБ СССР права на производство данного дела, подготовку открытого

судебного процесса и отбор кандидатуры общественного обвинителя.

Начальник Следственного управления КГБ СССР генерал-лейтенант госбезопасности Р. Медведев

Приложение: оперативное дело 578/Е67 в трех томах.

Москва, 7 сентября 1978 года.

ГЕНЕРАЛЬНАЯ ПРОКУРАТУРА СССР

ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ВОЗБУЖДЕНИИ УГОЛОВНОГО ДЕЛА

7 сентября 1978 г. гор. Москва

Рассмотрев материалы следственного дела 578/Е67, предоставленного Комитетом госбезопасности СССР, ПОСТАНОВЛЯЮ:

1. Возбудить против гр. РУБИНЧИКА И. М., проживающего по адресу: поселок Одинцово, Московской области, ул. Первых космонавтов, 24, кв.67, уголовное дело по статье 120 УК РСФСР.

2. В связи с чрезвычайным характером дела поручить следствие по нему Комитету госбезопасности.

3. Выдать Следственному управлению КГБ СССР ордер на арест гр. Рубинчика И. М. с правом содержания последнего в КПЗ тюремного изолятора № 2, а также ордер на обыск его квартиры и места работы для получения дополнительных материалов к расследованию согласно Процессуальному кодексу РСФСР.

По завершении Комитетом госбезопасности производства вышеназванного дела, все материалы дела передать в Прокуратуру СССР для вынесения обвинительного заключения и утверждения кандидатуры общественного обвинителя.

5. Подготовку открытого публичного процесса по данному делу Комитету госбезопасности производить совместно с Генеральной прокуратурой СССР и при согласовании с Отделом пропаганды ЦК КПСС.

Генеральный прокурор СССР Действительный советник юстиции

А. Рекунков

РАПОРТ

капитана госбезопасности Фаскина и капитана госбезопасности Зарцева

Начальнику Отдела «Е» Пятого управления КГБ СССР

полковнику БАРСКОМУ О. Д.

Согласно Вашему приказу и на основании ордера Генерального прокурора СССР, сегодня, 7 сентября 1978 года, в 21.10 вечера, нами произведен арест гр. Рубинчика И. М. по месту его работы в котельной Института гляциологии (шоссе Энтузиастов, 17) с одновременным осмотром котельной и его квартиры по адресу: поселок Одинцово Московской обл., ул. Первых космонавтов, 24, кв.67, а также принадлежащего ему кооперативного гаража и автомашины «Москвич-407».

При тщательном осмотре этих мест не обнаружено каких-либо самиздатских материалов, зарубежных изданий, рукописей, рабочих блокнотов, телефонных книжек и даже его личной пишущей машинки. Единственными материалами, которые могут иметь отношение к расследованию, являются две непроявленные фотопленки, найденные в котельной среди личных вещей Рубинчика. Пленки помещены в пакеты, пакеты опечатаны при свидетелях и прилагаются к данному рапорту. Хотя арестованный отказался назвать, что снято на этих пленках, принадлежность ему этих пленок оформлена протоколом. Подписывая этот протокол, арестованный заявил и подчеркнул, что данные пленки должны быть проявлены и отпечатаны лично полковником Барским Олегом Дмитриевичем. Арестованный отказался сообщить, откуда ему известна Ваша фамилия и имя-отчество, но это обстоятельство, а также полное отсутствие материалов, изобличающих И. Рубинчика в антисоветской деятельности, приводят к заключению, что Рубинчик ждал ареста и подготовился к нему.

Арестованный доставлен в Бутырский изолятор, где помещен в КПЗ одиночного содержания.

Капитан Фаскин Капитан Зарцев

Москва, 8 сентября 1978 г.

49

Это были аккуратно отпечатанные страницы с интервалом через одну строку, с ровными полями слева и справа, как умеют печатать только старательные машинистки.

Иосиф Рубин

ЕВРЕЙСКАЯ ДОРОГА

Глава семнадцатая

ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ МАЙОРА АШИДОВОЙ

И ад, и земля, и небо с особым участием следят за человеком в ту пору, когда вселяется в него Эрос.

Владимир Соловьев

Еще несколько лет назад среди сотрудников Государственного таможенного комитета должность начальника Московской грузовой таможни считалась тупиком карьеры и ассоциировалась только с мат-перематом грузчиков и скандалами с диспетчерами железных дорог.

Но с началом еврейской эмиграции именно этот небольшой, даже без секретарши, кабинетик на третьем этаже длинного четырехэтажного дома № 1А на Комсомольской площади стал вожделенным и в то же время гибельным местом. Даже самые рьяные и незапятнанные молодые партийные и гэбэшные выдвиженцы, горящие желанием построить на своей честности карьеру, уже через неделю после вселения в этот кабинет утрачивали честность или, говоря языком официальным, «попадали в паутину сионизма и падали жертвой стяжательства». А проще сказать: начинали брать взятки.

Да и как было не брать, когда поток немыслимых для простого человека денег и подношений в виде ювелирных изделий начинал ломиться в ваши двери в 7.00 утра и не прекращался до вечера. Конечно, далеко не все евреи-эмигранты были подпольными миллионерами, нажившими свои состояния в теневой экономике южных республик или на пошиве джинсов-«самопал» и плащей-болонья где-нибудь в Риге. Но рядовой эмигрант обычно и не поднимался в кабинет начальника таможни. Рядовой эмигрант вез с собой главным образом книги — гигантское количество русских книг, без которых, как выяснилось, ни один еврей просто не мыслил своей жизни в Израиле, Америке, Канаде и Австралии. Причем обычно эти книжные черви легко смирялись с тем, что таможенные инспекторы изымали из их багажных контейнеров, как запрещенные к вывозу, всякие семейные реликвии в виде бабушкиных серебряных ложек или маминого фарфора. Но они стояли насмерть и устраивали скандалы, когда им не разрешали отправить в этих контейнерах сочинения Шолохова, Маяковского или, скажем, Николая Островского, изданные в СССР до 1946 года и потому запрещенные к вывозу как старинные издания.

Странный народ, что говорить! Только за то, чтобы, не дай Бог, не остаться за границей без чтения, некоторые совали инспекторам в карман даже сотенные купюры…