Русская Доктрина
Шрифт:
2. Необеспеченность суверенитета.
В частности, ничто не препятствует Президенту России подписать договор об отчуждении от России части ее территории или ее прав суверена в пользу другого государства или надгосударственного объединения. Такое явление, как Хасавюрт, может повторяться бессчетное множество раз, поскольку государственные должностные лица не несут за это никакой ответственности.
3. Неопределенность субъекта – учредителя государства.
В преамбуле и в статье 3 Конституции РФ говорится о “многонациональном народе РФ” как носителе суверенитета, но в статье 5 “народы РФ” упомянуты во множественном числе. При этом объявляется, что “Российская Федерация” — государство,
Из этой путаницы субъектов суверенитета проистекает:
4. Признание права “самоопределения народов”, о недопустимости которого в условиях современной России мы в Доктрине говорили неоднократно.
5. Отсутствие положения о неделимости территории.
Составители российского Основного закона, взяв за основу Конституцию Франции, забыли обратить внимание, что неделимость территории — это константа французского республиканского государства. Напрасно сегодня искать в Конституции РФ сходное положение: “Территория Российской Федерации едина и неделима”. Такая формулировка конституционного принципа, который был заложен еще в Конституции 1937 года (статья 16) и в Конституции 1978 года (статья 70), странным образом выпала из Конституции Российской Федерации 1993 года.
Действующая Конституция страдает множеством пороков, даже если рассматривать ее с ограниченных позиций буржуазной государственно-правовой теории. Эти пороки суть: неопределенность и необеспеченность российского государственного суверенитета; неопределенность субъекта – учредителя государства; признание права “самоопределения народов”; отсутствие положения о неделимости территории и др.
Есть и многие другие недостатки, но отмеченные моменты являются наиболее вопиющими. Проблема заключается в том, что их исправление возможно либо в случае изменения правового порядка, предусматривающего отмену Конституции, либо в результате пересмотра нынешней Конституции в Федеральном конституционном собрании (ФКС).
4. Два варианта “конституционных преобразований”
В политических и экспертных кругах России все чаще обсуждают не отдельные изъяны действующей Конституции, но требуют пересмотра всей политической системы. Та решительность, с какой не только оппозиция, но сама власть и близкие к ней круги дружно заговорили о пересмотре Конституции, весьма примечательна. Ныне действующая Конституция рассматривается властью как явно недостаточная для обоснования ее легитимности.
Не случайно сразу после голосования 1993 года у многих появились подозрения, что принятие Конституции стало результатом ряда подтасовок. Есть основания полагать, что реальное участие в выборах и голосовании по Конституции приняли менее 50% населения. С той поры у власти остался “скелет в шкафу”: в любой момент в общество может быть вброшен тезис, что ельцинская Конституция не была принята даже по наспех утвержденному положению о “всенародном голосовании”.
Русская доктрина рассматривает два варианта решения “конституционной проблемы”, каждый из которых ценен и может быть применен в зависимости от политической ситуации.
1) Один из вариантов предполагает полный отказ от Основного закона. Тем самым, упразднив негодную Конституцию, вместе с ней упраздняются и все ее погрешности и пороки.
На протяжении всей тысячелетней истории у нас не было документов, носивших конституционный смысл. Конституции нет в Великобритании, несмотря на то, что она считается образцом “конституционной монархии”. Конституции нет и в Государстве Израиль, поскольку, так же как и сторонники Русской доктрины в отношении России, израильтяне провозглашают, что их государство основано Богом, а земля “подарена евреям во времена Исхода”. Кстати говоря, здесь мы видим прецедент политико-правового континуитета (принцип непрерывной государственности), которым предлагаем руководствоваться и русскому праву.
Справедливость отказа от принципа Конституции обусловлена тем, что в Европе конституции имели смысл революционного акта – “демонстративного отречения от прошлого”, выступали как переучреждение государства и были интимно связаны с пафосом протестантских церквей, которые, в их вражде против Римской церкви, стали “переучреждать” свои духовные общины и конфессии. Плодами революции вместе с новым законодательством стали: новый календарь, новые учреждения, новый образ правления – все творилось заново. В этом смысле большевики были последователями французских радикалов. Они мазали прошлое черной краской, двумя строчками одного из декретов отменили старый Свод законов и все российское право. Конституции 1918 и 1922 годов переучреждали Россию и затем Советский Союз в духе полного разрыва с историей. История рассматривалась как предыстория.
Существует точка зрения, что принятие и признание постсоветской Конституции недопустимо, потому что Россия – это божественное установление, и деяние Бога нельзя подменить делами политиков. Крайне неудачная, несамостоятельная эпигонская Конституция 1993 г. явилась результатом слепого копирования западных юридических образцов.
В начале 90-х годов в России начался настоящий “конституционалистский бум”, который получил отражение в двухтомном сборнике проектов конституции (под редакцией Подберезкина), это была своего рода гимнастика конституционной мысли. До официального представления в Верховном Совете России дошли три проекта Конституции: комиссия Румянцева подготовила официальный проект, свои проекты подготовили коммунисты и Конгресс Русских Общин. После стрельбы 1993 г. все эти проекты были погребены под слоем пепла, а победил текст Конституции, сработанный в кремлевской администрации. По сути, он был некритически скомпилирован на основе конституций США и частично Франции (самых радикально-революционных в правовом плане конституций). Ничего “русского” в ельцинской Конституции нет, никакого глубокого понимания русской правовой традиции нет тоже.
2) Второй вариант распутывания гордиева узла современной конституционной проблемы противоречит первому в том пункте, что богоустановленность государства не влечет за собой недопустимость Основного закона. Ведь в Средние века, когда никто не сомневался в богоустановленности власти, это убеждение не мешало многим нациям составлять конституции и заключать договоры об учреждении новой власти, которая мыслилась такой же “Богом данной”, как и ее предшественница. Субъектами средневекового конституционного права, то есть договорных отношений, касающихся организации государственной власти, выступали различные исторически сложившиеся публично-правовые сообщества — сословия, городские общины, церковь. [24]
Ясно, что речь здесь идет не о русской средневековой нации, в городах и землях которой не было конституций.