Русская драматургия XVIII – XIX вв. (Сборник)

Пушкин Александр Сергеевич

Курбский

Ужель и ты не веселишься духом?Вот наша Русь: она твоя, царевич.Там ждут тебя сердца твоих людей:Твоя Москва, твой Кремль, твоя держава.

Самозванец

Кровь русская, о Курбский, потечет!Вы за царя подъяли меч, вы чисты.Я ж вас веду на братьев; я ЛитвуПозвал на Русь, я в красную МосквуКажу врагам заветную дорогу!..Но пусть мой грех падет не на меня —А на тебя, Борис-цареубийца! —Вперед!

Курбский

Вперед! и горе Годунову!

Скачут. Полки переходят через границу.

Царская

Дума

Царь, патриарх и бояре.

Царь

Возможно ли? Расстрига, беглый инокНа нас ведет злодейские дружины,Дерзает нам писать угрозы! Полно,Пора смирить безумца! – ПоезжайтеТы, Трубецкой, и ты, Басманов: помочьНужна моим усердным воеводам.Бунтовщиком Чернигов осажден.Спасайте град и граждан.

Басманов

Государь,Трех месяцев отныне не пройдет,И замолчит и слух о самозванце;Его в Москву мы привезем, как зверяЗаморского, в железной клетке. БогомТебе клянусь.

(Уходит с Трубецким.)

Царь

Мне свейский государьЧерез послов союз свой предложил;Но не нужна нам чуждая помога;Своих людей у нас довольно ратных,Чтоб отразить изменников и ляха.Я отказал.Щелкалов! разослатьВо все концы указы к воеводам,Чтоб на коня садились и людейПо старине на службу высылали;В монастырях подобно отобратьСлужителей причетных. В прежни годы,Когда бедой отечеству грозило,Отшельники на битву сами шли.Но не хотим тревожить ныне их;Пусть молятся за нас они – таковУказ царя и приговор боярский.Теперь вопрос мы важный разрешим:Вы знаете, что наглый самозванецКоварные промчал повсюду слухи;Повсюду им разосланные письмаПосеяли тревогу и сомненье;На площадях мятежный бродит шепот,Умы кипят… их нужно остудить;Предупредить желал бы казни я,Но чем и как? решим теперь. Ты первый,Святый отец, свою поведай мысль.

Патриарх

Благословен Всевышний, поселившийДух милости и кроткого терпеньяВ душе твоей, великий государь;Ты грешнику погибели не хочешь,Ты тихо ждешь – да пруйдет заблужденье:Оно пройдет, и солнце правды вечнойВсех озарит.Твой верный богомолец,В делах мирских не мудрый судия,Дерзает днесь подать тебе свой голос.Бесовский сын, расстрига окаянный,Прослыть умел Димитрием в народе;Он именем царевича, как ризойУкраденной, бесстыдно облачился:Но стоит лишь ее раздрать – и самОн наготой своею посрамится.Сам Бог на то нам средство посылает:Знай, государь, тому прошло шесть лет —В тот самый год, когда тебя ГосподьБлагословил на царскую державу, —В вечерний час ко мне пришел однаждыПростой пастух, уже маститый старец,И чудную поведал он мне тайну.«В младых летах, – сказал он, – я ослепИ с той поры не знал ни дня, ни ночиДо старости: напрасно я лечилсяИ зелием и тайным нашептаньем;Напрасно я ходил на поклоненьеВ обители к великим чудотворцам;Напрасно я из кладязей святыхКропил водой целебной темны очи;Не посылал Господь мне исцеленья.Вот наконец утратил я надеждуИ к тьме своей привык, и даже сныМне виданных вещей уж не являли,А снилися мне только звуки. Раз,В глубоком сне, я слышу, детский голосМне говорит: – Встань, дедушка, подиТы в Углич-град, в собор Преображенья;Там помолись ты над моей могилкой,Бог милостив – и я тебя прощу. —Но кто же ты? – спросил я детский голос.– Царевич я Димитрий. Царь небесныйПриял меня в лик ангелов своих,И я теперь великий чудотворец!Иди, старик. – Проснулся я и думал:Что ж? может быть, и в самом деле БогМне позднее дарует

исцеленье.Пойду – и в путь отправился далекий.Вот Углича достиг я, прихожуВ святый собор, и слушаю обедню,И, разгорясь душой усердной, плачуТак сладостно, как будто слепотаИз глаз моих слезами вытекала.Когда народ стал выходить, я внукуСказал: – Иван, веди меня на гробЦаревича Димитрия. – И мальчикПовел меня – и только перед гробомЯ тихую молитву сотворил,Глаза мои прозрели; я увиделИ Божий свет, и внука, и могилку».Вот, государь, что мне поведал старец.

Общее смущение. В продолжение сей речи Борис несколько раз отирает лицо платком.

Я посылал тогда нарочно в Углич,И сведано, что многие страдальцыСпасение подобно обреталиУ гробовой царевича доски.Вот мой совет: во Кремль святые мощиПеренести, поставить их в собореАрхангельском; народ увидит ясноТогда обман безбожного злодея,И мощь бесов исчезнет яко прах.

Молчание.

Князь Шуйский

Святый отец, кто ведает путиВсевышнего? Не мне его судить.Нетленный сон и силу чудотворстваОн может дать младенческим останкам,Но надлежит народную молвуИсследовать прилежно и бесстрастно;А в бурные ль смятений временаНам помышлять о столь великом деле?Не скажут ли, что мы святыню дерзкоВ делах мирских орудием творим?Народ и так колеблется безумно,И так уж есть довольно шумных толков:Умы людей не время волноватьНежданною, столь важной новизною.Сам вижу я: необходимо слух,Рассеянный расстригой, уничтожить;Но есть на то иные средства – проще.Так, государь, – когда изволишь ты,Я сам явлюсь на площади народной,Уговорю, усовещу безумствоИ злой обман бродяги обнаружу.

Царь

Да будет так! Владыко патриарх,Прошу тебя пожаловать в палату:Сегодня мне нужна твоя беседа.

Уходит. За ним и все бояре.

Один боярин

(тихо другому)

Заметил ты, как государь бледнелИ крупный пот с лица его закапал?

Другой

Я – признаюсь – не смел поднять очей,Не смел вздохнуть, не только шевельнуться.

Первый боярин

А выручил князь Шуйский. Молодец!

Равнина близ Новгорода-Северского

(1604 года, 21 декабря)

Битва.

Воины

(бегут в беспорядке)

Беда, беда! Царевич! Ляхи! Вот они! вот они!

Входят капитаны Маржерет и Вальтер Розен.

Маржерет

Куда, куда? Allons… [97] пошоль назад!

Один из беглецов

Сам пошоль, коли есть охота, проклятый басурман.

Маржерет

Quoi? quoi? [98]

97

Ну… (франц.)

98

Что? что? (франц.)

Другой

Ква! ква! тебе любо, лягушка заморская, квакать на русского царевича; а мы ведь православные.

Маржерет

Qu’est-ce а dire pravoslavni?.. Sacr'ees gueux, maudites canailles! Mordieu, mein herr, j’enrage: on dirait que зa n’a pas des bras pour frapper, зa n’a que des jambes pour foutre le camp. [99]

В. Розен

Es ist Schande.

99

Что это значит православные?.. Рвань окаянная, проклятая сволочь! Черт возьми, мейн герр (сударь), я прямо взбешен: можно подумать, что у них нет рук, чтобы драться, а только ноги, чтобы удирать (франц.).