Русская ёлка: История, мифология, литература
Шрифт:
В битком набитом зале, впереди ёлки, поставленной у стены, было расчищено место для нашего представления … Зала гостиницы была полна человеческого тепла и праздничного удовольствия.
Заметки в праздничных выпусках газет об актах благотворительности на Рождество печатались столь часто, что в юмористических рождественских текстах они называются в ряду обязательных сообщений: «Следи дальше, — говорит дед внучке, угадывая последовательность материалов рождественского номера, — говорится о помощи бедным, о щедрой благотворительности, о возможности для наших дам устройства благотворительных вечеров с танцами, о ёлках для детей и для народа, о праздничных подарках…» [31, 209].
Во множестве проводились платные ёлки и танцевальные вечера «для взрослых и детей» в пользу детских приютов, с вручением подарков, за которые надо было заплатить дополнительно [139, 1].
Превратившись в главный компонент зимних праздников, ёлка, таким образом, вошла в праздничную жизнь как одна из необходимых её составляющих: «Без ёлки святки не в святки»; «Что и за праздник, если не было ёлки» [320, 108]. Л.Н. Гумилёв, с горечью говоря о том, что детство у него было не таким, каким оно должнобыть, заметил: «Мне хотелось простого: чтобы был отец, чтобы в мире были ё лка,Колумб, охотничьи собаки, Рублёв, Лермонтов» [212, 73]. Ёлка стала восприниматься как один из необходимых элементов нормальногодетства. И потому дети, читавшие или слушавшие первую стихотворную сказку Корнея Чуковского, созданную им в 1917 году, ничуть не удивлялись тому, что Крокодил из далёкого Петербурга привозит в подарок своим деткам ёлочку:
Вот вам ёлочка, душистая, зелёная, Из далёкой из России привезённая, Вся чудесными увешана игрушками, Золочёными орехами, хлопушками, То-то свечки мы на ёлочке зажжём, То-то песенки мы ёлочке споём…Дневники и мемуары донесли до нас не только воспоминания о ёлочной феерии этого времени, но и тихие, лиричные, праздничные переживания, как, например, запись, сделанная скромным костромским статистиком Е.Ф. Дюбюком накануне Рождества 1916 года:
25/XII. 23 и 24-го была метель, сдувало с дороги, намело сугробы. Бродил по городу. Всегда под Рождество у меня какое-то особое настроение; душа настораживается, становится мятущейся, ждёшь чего-то необычайного, какой-то встречи, чуда, волшебства, как в детстве ждал рождественского деда-мороза.
В Сочельник была ёлка. Пете я подарил два томика Диккенса: он вне себя от восторга, даже взвизгивал. Долго сидел я и бренчал на рояле, было немножко грустно, но грусть была какая-то тихая и тонкая.
В годы Первой мировой войны образ ёлки приобретает в литературе и публицистике особо щемящую тональность: ёлка становится символом, связывающим незримой связью временно или навсегда разлучённых членов семей, напоминая детям об отцах, жёнам — о мужьях, сёстрам о братьях, оторванных от родного дома:
Мне ёлка говорит о тех, кто так далёк, Кто золотых орехов к веткам не подвесил, Цветных свечей в Сочельник не зажёг, Но кто в святую ночь был чист и детски весел. Мне ёлка говорит о тех, что ждут от нас Не жертв и подвига, не громких слов и лести, А только одного: чтоб были каждый час Мы сердцем с ними вместе.В рассказе В. Яроспавцева «Его подари, папа!» мальчик, отец которого находится в действующей армии, вспоминает, как прежде перед Рождеством он ходил с родителями выбирать ёлку, и с грустью думает: «…что за ёлка без папы!.. Теперь будет ёлка, но не такая, — скучная будет ёлка». Мать успокаивает его: «Зажжём ёлочку, папу обрадуем, он там один… далеко» [496, 31]. Обилие в газетах и журналах рассказов о праздновании Рождества в действующей армии с 1915 года становится характерной чертой прессы. В иллюстрированных еженедельниках регулярно печатаются фотографии, на которых засняты солдаты, празднующие Рождество с установленной в землянке или окопе ёлочкой [278, 954], а сюжет «ёлки в окопах» становится одним из самых распространённых.
История ёлки после октября 1917 года
Ёлка в годы Гражданской войны и послевоенной разрухи
Коренная ломка, которую переживала Россия во время революции и Гражданской войны, не могла не отразиться и на судьбе ёлки. В эпохи, когда рушится мир со всеми его устоями, люди думают не столько о соблюдении обычаев, сколько о своём физическом выживании. Читая дошедшие до нас дневники времён Гражданской войны, видишь, как часто их авторы, не замечая, проходят мимо столь значимых для них в прошлом календарных дат, либо (реже) останавливаются на них, чтобы выплеснуть на бумагу свои горестные раздумья: «Последний день старого года. Проклятый год междуусобицы и всяких болезней. Где мы — на гребне великих испытаний, или не достигли ещё вершины страданий, или ещё суждено пережить нам многое, многое…», — пишет Г.А. Князев 31 декабря 1919 года [189, 177]. Обрядовая жизнь затухает, а календарное время вместе с его праздничными днями как бы перестаёт существовать, лишь изредка напоминая о себе неожиданно возникшим в человеке особым «чувством праздника»: «Рождество. Пришёл домой, переоделся. Несмотря ни на что, чувствуется праздник…», — записывает в день Рождества 1920 года Н.В. Устрялов, которого после революции судьба забросила сначала в Иркутск, а затем в эмиграцию, в Харбин [441, 326]. И всё же, поскольку жизнь продолжается и в экстремальных условиях, то попытка выяснить, что же происходило с ёлкой в эти годы, имеет свои основания.
Бытует мнение, что советская власть запретила ёлку сразу же после октябрьского переворота: «Ёлки в СССР долгое время были официально запрещены. Говорят, их разрешили уже в тридцатые годы по инициативе Н.С. Хрущёва…» [91, 37]. Однако это не так. Сразу после захвата власти большевики на ёлку не посягали. Писатель и переводчик Н.М. Любимов, учившийся в школе послереволюционных лет, вспоминает, что на уроках пения они разучивали вовсе «не революционные гимны, а более соответствующее нашему нежному возрасту», в частности песенку «Ёлочка, ёлочка, / Как мы тебя любим!» [235, 61]. В 1918 году М. Горький и А.Н. Бенуа подготовили и выпустили в петроградском издательстве «Парус» роскошную подарочную книгу для детей «Ёлка», оформленную иллюстрациями замечательных художников (А.Н. Бенуа, И.Е. Репина, М.В. Добужинского, С.В. Чехонина, В.В. Лебедева, Ю.П. Анненкова и др.) и включающую в себя произведения М. Горького, К.И. Чуковского, В.Ф. Ходасевича, А.Н. Толстого, В.Я. Брюсова, С. Чёрного и др. На её обложке помещён рисунок наряженной ёлки, вокруг которой в весёлом хороводе кружатся Дед Мороз и лесное зверьё. На верхушке дерева ярко сияет шестиконечная Вифлеемская звезда [2] .
2
Выражаю свою признательность Б.Е. Белодубровскому, любезно предоставившему мне сведения об этом уникальном издании.
В первые годы после революции никаких специальных мер, направленных непосредственно против ёлки, действительно не предпринималось, а если она и стала в это время чрезвычайной редкостью, если её не устраивали в домах, где прежде без ёлки не проходило ни одно Рождество, то причиной тому были внешние обстоятельства, которые всё «сбили и спутали», как пишет об этом Михаил Булгаков в романе «Дни Турбиных», повествуя о событиях кануна 1919 года: «Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвёртого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, тёплыми огнями зажигались в гостиной зелёные еловые ветви. Но теперь коварная огнестрельная рана, хрипящий тиф всё сбили и спутали…» [61, 251]. Во время Гражданской войны ёлка была скорее исключением, нежели правилом, и потому, увиденная в доме она своим напоминанием о прежней, кажущейся невероятно далёкой жизни потрясала человека: «Ёлка, — “словно затрудняясь понять”, думает один из персонажей документальной повести Сергея Спасского, посвящённой событиям 1919 года. — Скажите, пожалуйста, ёлка» [408, 67]. Несмотря на материальные и бытовые трудности, в семьях, сопротивлявшихся хаосу внешней жизни, ёлку всё же старались устанавливать, и при этом относились к ней с ещё большей бережностью и даже трепетностью, нежели в мирное время, поскольку она становилась единственной зыбкой связью с прошлой, устойчивой жизнью. В этом следовании традиции сказывалось и стремление хоть ненадолго отвлечься от действительности, отгородившись от страшных событий внешнего мира, и убеждённость в том, что семейные устои остались единственной непреходящей жизненной ценностью: «Хорошо. Новый год. Ёлка. Именно теперь, при всеобщей непрочности, семья становится важной…» [408, 35].