Русская фантастика 2005

Панов Вадим Юрьевич

А в дверях нарисовался уже Леха. С ним — старенький врач: бородка клинышком, пенсне даже на переносице. Добрый доктор Айболит, судя по всему. И два оглоеда — в белом и с закатанными рукавами. Группа прикрытия, стало быть.

Айболит присел, провел ладонью над грудью лежащего, поглядел на второго.

— Что, — проговорил, — опять попались? Говорили же вам… Берите-ка, ребятки, — уже оглоедам. Те нагнулись слаженно, подхватили Семена под руки и за ноги, понесли.

Айболит с Лехой помогли встать второму. Тот шагал

тяжело, приволакивая ногу. Обернулся от дверей, помахал Вольке.

— Давай, новенький. Встретимся…

Некоторое время Волька сидел, словно пришибленный. Вот, значит, как. А главное — им же говорили. Это что ж получается — не впервые, что ли? Просто обалдеть.

Так стоит ли?

Он снова поглядел на бланк.

А впрочем…

«Заявление…»

Едва успел начать писать и — поднял голову. Похоже, по коридору опять кто-то шел. Равномерно стучала деревяшка. Тым-тым-тым… Палка? Костыль? Детские санки?

Скрипнула дверь.

— Табачку не найдется?

На пороге стоял… Пират? Да, наверное. Распахнутый, не первой свежести камзол. Треуголка. Седая косичка парика. Деревянная нога и черная повязка на одном глазу. В руке — трубка с прямым чубуком.

Волька похлопал по карманам, достал пачку.

Одноногий ловко выщелкнул пару сигарет, распотрошил их над листом бумаги, орудуя узким, синеватой стали ножом, ссыпал табак в трубку. Примял большим пальцем, чиркнул спичкой. Выдохнул серое кольцо в потолок.

— Красота, — протянул. — Отвыкаешь ведь, — сказал, глядя на Волькину курточку. — Пятнадцать, мать его, человек на сундук мертвеца… А чтобы стопочку кто налил — так скорее удавятся.

Вокруг левой глазницы у него виделось из-под повязки — блеклое, но явственное — красно-синее месиво шрамов.

— Здоровский грим у вас, — кивнул Волька.

Пират затянулся опять.

— Грим… — бормотал. — Выйдешь вон работать — узнаешь, какой грим. — Притопнул деревяшкой. — Час который? — спросил.

— Три почти, — глянул Волька на часы, а одноноги: поскреб подбородок.

— Пора, — сказал. — Встретимся небось, салажонок, сказал через плечо и затянул хрипло: — Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взойду на плаху…

Вновь стукнула дверь

«Вот только в Портленд воротиться — не дай нам, боже, никогда…» — донеслось. Потом хлопнула еще дверь — дальше по коридору, и голос стих.

Волька потер ладони. Все страныие и страныпе. Но — интересней и интересней. Чем же закончится-то?

«Прошу принять меня на работу… С условиями труда…» Дата. Подпись.

Куда теперь? В сто вторую, что ли?

А где у нас сто вторая? Возле сто первой, надо полагать.

Волька выглянул в коридор: лампы горели через одну, пыльные тени толпились по углам. Вытертый линолеум, плохо крашенные плинтусы.

Похоже, в ту сторону, налево.

За спиной

коридор изгибался вправо: где-то там были подмостки.

Около сто второй, вплотную к стене, стоял стул: старенький, с деревянным жестким сиденьем. Что-то в его пропорциях было не так, но с расстояния оставалось непонятным — что. И лишь подойдя вплотную, Волька понял, в чем дело: ножки у стула были урезаны почти вполовину. Для наших маленьких друзей, видимо. Колобок там или Чебурашка какой.

Дурдом форменный.

Из-за двери доносились голоса. Волька прислушался.

— А ты куда смотрел, Егор? — раздраженно спрашивал знакомый уже голос усатого мужика. — Тебя я о чем просил?

— Да, Викторыч, не углядишь ведь! Ты ж знаешь, как оно бывает. Как инстинкт все равно что: хоп — и готово…

— Я тебе дам ли готово»… Это с драконом такие номера проходят: зрители в восторге, а обормоты на роль всегда найдутся. Нервы, опять же, пощекотать. А здесь что прикажешь делать? Опять объявление давать будем? Третий раз за неделю…

— Так ведь и в сценарии сказано: «…и проглатывает», — заметил осторожно третий голос. — Мы ведь строго придерживаемся…

— Ты-то хоть помолчи, Варвара-краса… Не тебе ж теперь перед Исидоровичем отдуваться. Намылят вот мне холку — на вас ведь отыграюсь, так и знайте!

Волька осторожно постучал. Потянул за ручку.

Усатый («Зам. директора по кадрам Ормусов Г.В.» — вспомнилась Вольке табличка возле двери) нависал над двумя, что сидели тут же, у стола. Один был большой, на полкабинета, в коричневом меховом трико и в гриме: по щекам и подбородку бежала бурая шерсть, лишь глаза высверкивали. Вторая — в безрукавке, мехом наружу, хвост свисает со стула, рыжие волосы растрепаны и лишь кое-как собраны в пучок на затылке. Оба — потупившиеся. Распекают их, похоже.

— Можно? — шагнул вперед Волька, чувствуя себя довольно неловко.

Усатый глядел искоса.

— А-а, новенький… Написал? — протянул руку.

Волька отдал заявление. Кадровик проглядел: быстро, наискось.

— Годится, — сказал. Протянул тонкую картонную папку. — На вот. Сценарий. Просмотри до завтра. Ничего сложного — с ходу играть можно.

Волька кивнул, а усатый помахал рукой.

— Завтра — в восемь утра: познакомлю с остальными. Все, извини.

И опять повернулся к этим двоим.

Волька тихонько прикрыл за собой дверь.

— В общем, — донеслось, — чтобы в последний раз. Повторится — вышибу сразу. К ветеринарам пойдете, на опыты.

Волька хмыкнул и неспешно пошел к выходу, заглядывая на ходу в папку. Было там с десяток страниц, текст незамысловатый. «Это — чтобы тебя лучше слышать…» и все такое прочее. На последней странице зацепился глазами: «Охотники разрубают Серому Волку живот, и оттуда выходят невредимые бабушка и Красная Шапочка». Добрая детская сказка со счастливым концом.