Русская философия смерти. Антология
Шрифт:
О смерти (письмо первое) (1943)
О бессмертии (письмо второе) (1943)
Оба текста печатаются по изд.: Ильин И. А. О смерти: Письма к сыну. Отрывки из книги «Поющее сердце: Книга тихих созерцаний» // Наш современник. М., 1991. № 7. С. 170–172; О бессмертии // Там же. С. 172–175. Уточненную републикацию см. Ильин И. А. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1994. Т. 3. С. 336–348.
Предлагаемое вниманию читателя размышления Ильина о смерти и бессмертии можно дополнить его суждениями на сходные темы: о страдании (одноименное эссе из той же книги «Поющее сердце»), а также об основах христианской культуры, созидание которой создает и условия для личного бессмертия.
1. «Стоит мне только подумать…» – Ср.: «Томясь в любви, вздыхая от неудовлетворенности, стеная в самом наслаждении, влачась в борении, в грусти и тоске, – живет вся земная тварь, начиная с ее первого беспомощного деяния – рождения из материнского лона и кончая ее последним земным деянием, таинственным уходом “на покой”. Так страдает и человек вместе со всею остальною тварью – как член мирового
Наше страдание возникает из свойственного нам, людям, способа жизни, который дан нам раз навсегда и которого мы изменить не можем. Как только в нас просыпается самосознание, мы убеждаемся в нашей самостоятельности и беспомощности. Человек есть творение, призванное к “бытию в себе”, к самодеятельности и самоподдержанию; и в то же время он служит всей природе как бы пассивным средством или “проходным двором”. С одной стороны, природа печется о нем, как о своем детище, растит его, строит, присутствует в нем, наслаждается им, как существом, единственном в своем роде; а с другой стороны, она населяет его такими противоположностями, она развертывает в нем такой хаос, она предается в нем таким болезням, как если бы она не знала ни целесообразности, ни пощады. Так, я призван и предопределен к самостоятельному действию; но горе мне, если я уверую в свою полную самостоятельность и попробую предаться ей до конца… <…> Постепенно, путями неописуемыми, в почти не поддающихся оформлению интуициях, мы убеждаемся в том, что нам действительно открылся закон существования, общий способ жизни, владеющий всею земной тварью, что нет бытия без страданий, что всякое земное создание по самому естеству своему призвано страдать и обречено скорби. А человек с нежным сердцем знает не только это: он знает еще, что мы не только страдаем все вместе и сообща, но что мы все еще мучаем друг друга – то нечаянно, то нарочно, то в беспечности, то от жестокости, то страстью, то холодом, то в роковом скрещении жизненных путей… <…> Вообразим, что человек потерял навсегда дар страдания… Чувство несовершенства угасло навсегда и угасило вместе с собой и волю к совершенству. Самый признак возможных лишений, доселе ведший человека вперед, отпал. Телесная боль, предупреждавшая человека об опасности для здоровья и будившая его приспособляемость, изобретательность и любознательность, – отнята у него. Все противоестественности оказались огражденными и безнаказанными. Все уродства и мерзости жизни стали безразличны для нового человека. Исчезло моральное негодование, возникавшее прежде от прикосновения любой воли. Смолкли навсегда тягостные укоры совести. Прекратилась навсегда духовная жажда, уводившая человека в пустыню, к великому аскезу… Все всем довольны; всё всем нравится; все всему предаются – без меры и выбора. Все живут неразборчивым, первобытным сладострастием – даже не страстным, ибо страсть мучительна, даже не интенсивным, ибо интенсивность возможна лишь там, где силы не растрачены, но скопились от воздержания… <…> Страдание есть таинственное самоцеление человека, его тела и души: это он сам борется за обновление внутреннего строя и лада своей жизни, он работает над своим преобразованием, он ищет “возвращения”. Избавление уже началось, оно уже в ходу; и человек должен прислушиваться к этому таинственному процессу, приспособляться к нему, содействовать ему. Можно было бы сказать: “Человек, помоги своему страданию, чтобы оно верно разрешило свою задачу. Ибо оно может прекратиться только тогда, когда оно справится со своей задачей и достигнет своей цели”… <…> Человек должен нести свое страдание спокойно и уверенно, ибо в последнем и глубочайшем измерении страдает в нас, с нами и о нас само Божественное начало. И в этом последний и высший смысл нашего страдания, о котором нам говорят евангельские исцеления» (Ильин И. А. Поющее сердце: Книга тихих созерцаний // Наш современник. М., 1991. № 7. С. 166–169).
2. «Мы не можем и не должны презирать…» – Ср.: «Мы знаем, что в истории христианской церкви имеется древняя “мироотреченная” традиция; и тот, кто следует этой традиции, имеет, по-видимому, основание не вмешиваться в судьбы земли и земного человечества. Он как будто имеет основание предоставить космическому и историческому процессу идти своим ходом и влечь людей туда, куда они влекутся, – хотя бы и к погибели; к разрушению и растлению, во власть “змия”, “обольщающего народы” (Ап. 20, 3, 7); но это основание он имеет только тогда, если он принимает и “обязанности”, вытекающие из мироотречения, то есть если он действительно угашает в себе самом земной человеческий состав и доживает свой удел, как бы неприсутствия на земле, томясь о скорой смерти, в виде почти бестелесного духа… <…> В первые века нередко думали, что надо принять Христа и отвергнуть мир. “Цивилизованное” человечество наших дней – принимает мир и отвергает Христа. А в средние века Запад выдвинул еще иной соблазн: сохранить имя Христа и приспособить искаженный иудаизмом дух Его учения к лукаво-изворотливому и властолюбивому приятию непреображаемого мира. Верный же исход в том, чтобы приять мир вследствие приятия Христа, и на этом построить христианскую культуру… чтобы исходя из духа Христова – благословить, осмыслить и творчески преобразить мир; не осудить его внешне-естественный строй и закон, не обессилить его душевную мощь, но одолеть все это, преобразить и прекрасно оформить – любовию, волею и мыслью, трудом, творчеством и вдохновением.
Это и есть идея православного христианства.
Основное искание Православия в этой сфере – освятить каждый миг земного труда и страдания: от крещения и молитве роженице до отходной молитвы, отпевания и сорокоуста… <…>
Человеку “от
А. И. Рубин
Рубин Арон Ильич (1888/1889–1961) – советский философ, переводчик. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1911), аспирантуру Института философии РАНИОН (1929), кандидат философских наук (1944). В 1924–1928 гг. участвовал в подготовке к печати докторской диссертации К. Маркса. Преподавал (с 1928) философию и логику в вузах Москвы, Калинина, Ярославля. В начале 1930-х гг. принимал участие в дискуссиях «механистов» и «деборинцев» (его упоминает И. Яхот в своей работе «Подавление философии в СССР (20–30-е гг.», 1981; см. Вопросы философии. М., 1991. № 9. С. 44–68). Ранние работы Рубина посвящены философской интерпретации произведений русской поэзии («Поэт вечного воспоминания» // Северные записки. Пг., 1914. Октябрь-ноябрь). Автор исследований по истории западноевропейской философии нового времени, средневековой арабской и еврейской философии, по проблемам логики («О логическом учении Аристотеля» // Вопросы философии. 1955. № 2). Автор переводов Х. Уарте («Исследование способностей к наукам. М., 1960), Дж. Бруно («О бесконечности, Вселенной и мирах // Джордано Бруно. Диалоги. М., 1949), М. Маймонида (главы из «Путеводителя колеблющихся» в приложении к книге С. Н. Григоряна «Из истории философии Средней Азии и Ирана VII–XII вв.». <М., 1960>), Ибн Рошда, польских мыслителей (в кн. «Избранные произведения прогрессивных польских мыслителей». М., 1956–1958. Т. 1–3).
Лит.: Философская энциклопедия. М., 1967. Т. 4. С. 529; Философия России XIX–XX столетий: Биографии, идеи, труды. Изд. 2-е. М., 1995. С. 506.
Что такое философия? (1948)
Публикуемый текст является извлечением из более обширной работы, озаглавленной «Что такое философия?», из которой нами опущены первые 12 глав как не имеющие отношения к теме смерти. Выявлено И. А. Савкиным в архиве проф. В. Э. Сеземана (см. о нем: Жирмунский В. М. Памяти В. Э. Сеземана // Ленинградский университет. 1991. 19 апреля. № 15). Текст снабжен примечанием: «Рукопись относится к 21 сентября – 5 октября 1948». Текст публикуется по машинописи, хранящейся в рукописном отделе Научной библиотеки Вильнюсского университета. Шифр – 1–122.
1. … материя – это осознанный страх – стоит оценить это высказывание, претендующее на универсальную дефиницию материи, на фоне общественной ситуации 1920–1940-х годов. Сублимация тотального страха философа-обывателя в сферу онтологии стало возможной в условиях беспримерной деформации нравственного сознания. Сказанное не отменяет внутренней критики Рубиным материализма как «буддизма». См. историко-философский тон этого времени, представленный в антологии: На переломе. Философские дискуссии 20-х годов. Философия и мировоззрение / Сост. П. В. Алексеев. М., 1990.
2. Цитируется стихотворение Е. А. Баратынского «Смерть» (1828).
3. Цитируется стихотворение Ф. И. Тютчева «Весна».
4. Бергсон Анри (1859–1941) – французский философ-интуитивист.
Соч.: Собрание сочинений СПб., 1913–1914. Т. 1–5; Длительность и одновременность. Пг., 1923. Упомянутая Рубиным книга вышла в Париже в 1932 г.
5. Цитируется стихотворение Ф. И. Тютчева «Смотри, как на речном просторе…».
6. Поэту представляется … страха смерти – в текстах Тютчева нет птиц, рыб, зверей. Его «орлы» и «лебеди» – это эмблемы, а не персоны. В мире эмблем и аллегорий «мотылька полет» подчеркнуто «незрим», а о стрекозе достаточно сказать: «звонче голос стрекозы». Нет у Тютчева, вопреки мнению Рубина, и темы страха смерти. О смерти говорится или в связи с романтическим суицидом («И кто в избытке ощущений, // Когда кипит и стынет кровь, // Не ведал ваших искушений, // Самоубийство и любовь!» («Близнецы, 1852; см. также «Не верь, не верь поэту, дева…», оп. 1854), или в пантеистических интонациях надежды («Дай вкусить уничтоженья, С миром дремлющим смешай!» («Тени сизые сместились…», оп. 1871). Подробнее см.: Исупов К. Г. Онтологические парадоксы Тютчева // Типологические категории в анализе литературного произведения как целого. Кемерово, 1983.
7. Неточная цитата. У автора: «А человек! Святая Дева! / Перед тобой с его ланит / Мгновенно сходят пятна гнева, / Жар любострастия бежит» (Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., 1951. С. 211–212.).
8. Через тернии к звездам (лат.).
9. См.: «Пантеистическая традиция, идущая через Спинозу, Гёте и Гегеля, отрицает трансцендентность Бога и вместе с ней – онтологический смысл смерти как перехода из имманентного в трансцендентный мир, а тем самым онтологический смысл личности как мости между сверхприродным и природным мирами. Отсюда характерное для пантеизма перемещение центра тяжести с воли и веры на разум и понимание – именно в этом пункте пантеизм непосредственно смыкается с Просвещением. По словам Спинозы, «человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а жизни» <Спиноза Б. Избранные произведения: В 2 т. М., 1957. Т. 1. С. 576>. (Гайденко П. Смерть // Философская энциклопедия: В 5 т. М., 1970. Т. 5. С. 35).