Русская готика
Шрифт:
"Женщина не поймёт всех нюансов политической борьбы, – справедливо заключил Свят. – Испугается ещё, скажет, террорист или экстремист."
Спустя час гуляние заметно наскучило девушке.
– Может, зайдём куда-нибудь? – сказала она без обидняков.
Посещение любого кафе было бы слишком серьёзным ударом для бюджета Свята, да и вся его наличность не позволяла проявить широту души в полной мере, поэтому он, невзирая на возможные домыслы, предложил посидеть у него в квартире, которая расположена как раз в пределах досягаемости. Зоя сначала нахмурилась, домысливая это предложение, потом в её глазах мелькнул азартный огонёк, как бы говорящий – чего ей терять, двадцатидевятилетней
Любовное приключение начинающего революционера и опытной капиталистки продолжалось стремительно.
Пока они поднимались на нужный этаж, Свят вспомнил, что ему нечем привечать гостью. "Колбасу-то забыл взять, дурень! – ругал он себя. – Да и в квартире ведь не прибрано. Невозможно отвлечься на обустройство быта!"
Вид квартиры явно обескуражил Зою. За время общения со Святом она успела представить её светлой, большой, обставленной дизайнерской мебелью, в каких наверняка и живут успешные менеджеры (Свят, конечно, скрыл от неё свой нынешний социальный статус). А перед ней открылась узенькая прихожая, бедная кухня, да задрыпанная комнатка, мало чем отличающаяся от её собственного жилья.
– Ты проходи, раздевайся. Посидим, пообщаемся, – Свят от смущения стал излишне говорлив и суетлив. Накинув её плащ на спинку стула, стоящего у шкафа с тех пор, как Свят доставал тетрадку с котом, он излишне вежливым жестом пригласил Зою к дивану.
Девушка чуть поморщилась, взглянув на серую поверхность дивана, и села на уголок.
– У тебя есть что-нибудь перекусить? – спросила она неожиданно жалобно, так, что Свят разом вспотел от сочувствия.
– Конечно, конечно. Ты посиди, я придумаю чего-нибудь, – он бросился на кухню.
Распахнув холодильник, Свят замер в растерянности. Мало того, что холодильник дыхнул на него чем-то резким и противным, отчего в глотке засвербело, так он ещё и был практически пуст. В маленьком лотке находился кусочек сливочного масла с отпечатком пальца на нём, в углу притаилась банка морской капусты, а в центре возвышался тетра-пак кефира, судя по засохшим желтоватым следам, оставшимся на его рваных картонных краях, давно начатый.
– Я телевизор включу? – донеслось до него.
– Я антенну не подключал, – выкрикнул Свят. – Нечего смотреть – насилие только и пропаганда.
На самом деле телевидение в его квартире отключили за неуплату, хотя Святу действительно было не до развлечений – днём он искал единомышленников, а вечерами корпел за доктриной. Естественно, признаваться в подобном не стоило. Свидание грозило обернуться катастрофой, поэтому Свят решил ввести в бой своё самое грозное оружие – неотразимое обаяние самца.
Он ворвался в комнату, весь такой необузданный и разгорячённый, намереваясь одним порывом смять Зою в объятиях, но на диване её не увидел. Зоя успела отойти к окну и, глядя на карапуза, взбирающегося на качели, замечтаться о семейном счастье, которого достойна любая женщина, тем более такая симпатичная и добросердечная, как она. И так крепко Зоя задумалась о необходимости в жизни крепких мужских объятий, что когда Свят пылко обхватил её плечи, девушка невольно вскрикнула.
– Ты чего? – испуганно спросила она, повернувшись.
Свят стушевался, не ожидая столь яростного неприятия.
– Просто хотел тебя обнять. Думал, ты тоже этого хочешь.
– Конечно хочу, дурачок, – с улыбкой сказала она, окончательно дезориентировав Свята. Теперь она обхватила его, и оба, радостно кружа и целуясь, приблизились к дивану, который только крякнул, когда на него упали возбуждённые тела.
Свят ликовал – под его мужским напором, видимо, сложно было устоять даже самой неприступной девушке, хотя
– А ты рубашку давно менял? – наконец решилась спросить она.
Свят замер в ужасе. Подобная бестактность могла означать только то, что проблема была серьёзной, и раз вопрос прозвучал, значит, рубашка была непоправимо грязной.
– Да вот, времени нет, работа… – промямлил он.
Зоя уже вошла во вкус уничижающей критики.
– А мылся ты как давно? Да от тебя потом за версту несёт.
Она даже встала с дивана, разом обозначив границу, за которой к Святу становиться невозможно приближаться чистым людям.
– А в трусы к тебе я и подавно не полезу! Не снимал их поди неделю. Фу!
Она как могла изобразила отвращение и подалась к выходу, оставив обескураженного Свята на облегчённо выдохнувшем диване.
В дверях она позволила себе ещё несколько острых замечаний.
– Живёшь как бомж, прибрался хоть бы в халупе своей. Ещё и честных девушек заманиваешь, а сам нищий.
Она вышла, громко хлопнув дверью.
Свят ещё какое-то время оставался в немом потрясении, пока смысл её последних слов не стал ему окончательно ясен. Ведь назвав его нищим, Зоя подчеркнула, что материальное состояние является для женщины определяющим критерием для выбора мужчины, а значит, в её глазах он не более чем неликвидный товар, протухший и потерявший вид, подлежащий списанию и утилизации. Таким образом, Свят был исключён из системы любовных отношений, так же как из системы товарно-денежных.
В нём воспылал гнев. Свят распахнул окно и выглянул во двор. Подождав, когда Зоя выйдет из подъезда и покажется в поле его зрения, он начал скандировать:
– Спекуляция затмила для тебя искренние чувства! Ты торгуешь не колбасой, а своими женскими органами, как на аукционе, ожидая, кто предложит больше!
Свят подумал ещё и выкрикнул:
– Шалава!
Бабушки, сидящие во дворе на лавочках, согласно кивали.
"Функция организма – главное препятствие на пути любого революционера. Исключение её хоть и представляется невозможным, всё же вполне достижимо и необходимо. Не стоит отвлекаться на обеспечение самого себя, нужно полностью посвящать борьбе и разум, и неразумный организм. Революционер – больше, чем человек, это живое знамя борьбы, не существо, а вектор. И единственное удовольствие, достойное его – искреннее удовлетворение от осознания осмысленности его устремлений."
6.
Следующие дни не принесли особых результатов, и дело революции не двигалось с места. На улице больше холодало, Свят ходил в пальто, но всё равно, после долгих блужданий, тело скручивалось в себя, и хотелось домой. В качестве развлечения он иногда садился в трамвай, тут же принимая вид сонного, упревшего от дальней дороги пассажира, и кондуктор обходил его стороной. Тогда Свят со спокойной душой обозревал проползающий город через мутноватое, с паутинами трещинок, стекло. Пространство увядало – серого становилось всё больше, а зелёного меньше, мусор стал бросаться в глаза, а бродячие псы бежали по обочинам медленно и понуро. Грустно было и Святу – ему уже надоели бессмысленные прения в кружках полоумных пенсионеров, он был готов к решительным действиям, но он был единственный в своём роде, хоть и предельно героичен в душе, но всё же недостаточно решителен, чтобы действовать в одиночку.