Русская готика
Шрифт:
Охранник ударил героя, да так, что тот кубарем покатился по мостовой, и с достоинством вернулся в магазин.
Свят не сдался. Утирая разбитое лицо рукавом, он двигался туда, где его голос сразу услышат, а героические устремления поймут и поддержат. "Эти люди и внесут меня на руках в здание новой, народной власти, уж они то с радостью проткнут горло своим господам и восславят своего спасителя, открывшего им глаза и направившего их гнев против подлинного зла", – думал он.
Свят подошёл к проходной винно-водочного завода и стал ждать пролетариев. Он не чувствовал холода или боли, всё вытесняла лихорадочная жажда борьбы.
– Рабочий люд! Послушайте, – надрывался он, и в голосе его сквозило отчаяние от столь долгого ожидания сочувствия. – Бросайте всё к чертям и айда вешать хозяев жизни!
Местный охранник, хоть и был худее прежнего, но поколотил Свята с большей силой и рвением, видимо, пользуясь безлюдностью местности. Хныкающий от досады Свят отполз в сторону гаражей, где остался на некоторое время, чтобы перевести дух.
Мёрзлая земля всасывала его в себя, а он, не в силах отлипнуть, лежал и чувствовал, как врастает в эту мерзлоту. Грянул гудок, и из ворот постепенно потянулись забитые жизнью люди, многие, правда, казались весёлыми, но это, наверняка, просто от самого факта окончания сегодняшнего труда. Святу даже показалось, что некоторые из них с надеждой смотрят в сторону гаражей, словно зная: именно оттуда и появиться новый вождь. Он попытался крикнуть им что-нибудь воодушевляющее, а издал только хрип, пафосный, но негромкий. Подкатывались трамваи и в три вагона увезли всех рабочих в семейную или холостую жизнь, подальше от производственных отношений.
8.
Свят стал приходить в себя от осознания тепла, проникающего в него градус за градусом. Ощущение было приятное, и он даже котоподобно расправился телом, выгнувшись в дугу. Тепло продолжало приливать и нахально жгло его лицо, до того, что Свят был вынужден непоправимо проснуться.
Он обнаружил себя в полуметре от небольшого, но интенсивного костра, вокруг которого находились ещё какие-то существа. Сонному взгляду представились бесформенные кучи с признаком движения на поверхности, костёр выхватывал из тьмы небольшой их участок, по которому можно было предположить, что это груды мусора, а не что-то живое. Но эти кучи были всего лишь сердобольными бомжами, нашедшими вождя революции и решившими, что столь несчастное тело вполне способно стать им новым другом.
Один из них заворошился и повернулся к Святу. Из темноты вынырнула неровная голова, будто свалянная из глины и облепленная соломой, и хрипло спросила:
– Ну как, жив?
– Жив, – поморщился Свят. – Спасибо, внесистемные люди. Только в вас одних доброта осталась.
Голова кивнула и уплыла обратно в темноту. Кучи вокруг костра затрепетали, наполнились звуками разного свойства, из них потянулись конечности и тяжёлый масляный запах дошёл до Свята, заставив его откашляться. Подумалось, что костёр горит с такой мощью, именно питаясь газом, исходящим от этих людей.
Они были с трёх сторон окружены бетонной стеной неопределимой высоты, а четвёртая сторона позволяла наблюдать в себе мирные огни оставшегося в объятиях капитализма города. Свят снова почувствовал себя героическим в окружении этих независимых жителей планеты, и решил, что лучше паствы для себя он не
– А что, братия, – начал он. – Довольны жизнью своей?
Кто-то усмехнулся, а уже знакомая голова выдвинулась к свету, содержа в себе тупой безразличный взгляд, но неизъяснимую тревогу в самом своём положении.
– Жизнь как жизнь, – сказала голова вполне умудрённым голосом.
– Да разве это жизнь… Жрёте, что попало, пьянствуете. Выдавлены прессом жизни за край площадки, и никакого имущественного права не имеете.
Кто-то, возможно женского пола, взвизгнул и затрясся в беззвучном смехе. Корявые фигуры холмились у края огня и, суетливо показывая в круге света то обрубок руки, то обёрнутую гнилой тряпкой шею, то грубое кирпичное лицо с чёрными бороздами на месте органов чувств, выражали живое участие.
– А нет ли желания взять и отвоевать себе место под солнцем? – продолжал Свят. – Вас же много, вы же готовая армия для возмездия. Только страх и безыдейность держат вас в унизительном положении отщепенцев. Но в этом же и ваша сила: с вами нельзя бороться системными методами, вас нельзя уволить, лишить имущества, отношений, жилья, даже собственного достоинства, потому что этого уже у вас нет. Вы упали на дно, но от дна можно оттолкнуться и взлететь, отвоевав себе вновь вышеперечисленное. И всё это под моим руководством и под знаменем светлой сознательности построения лучшего, – тут Свят взял слишком высокую ноту и закашлялся. – Короче, настало время!
Женщина смеялась уже в голос, похрюкивая, пока сосед не стукнул её в бок.
Голова всё хмурилась, но не отвечала.
– Ну что же вы! Вам шанс выпадает такой, умереть достойно, не зря, не в своём говне, а в кишках классового врага копошась, а вы пасуете! – Свят с досадой выругался и обратился непосредственно к мудрой голове:
– Ну вот ты. Ты же наверняка хотел мести? Хотел бы вытряхнуть из оранжевой машины ухоженную сучку и драть, не снимая норковой шубы? Или богатея душить его золотой цепью, протянув её сквозь жирную шею? Заморить голодом пару чиновничков, лишивших тебя жилплощади? Хотел бы?
Голова помолчала и произнесла с грустью:
– Да у меня и не стоит уже, чтобы драть, – и костёр прильнул к земле, укрываясь от волн скрипучего хохота, накатившего со всех сторон.
Свят ушёл от них почти тут же, с твёрдым убеждением, что система делает рабами даже тех, кто к ней не принадлежит и не знает её сути, и только чистый подвиг встрепенёт обывателей и послужит примером для подражания. Каждой революции нужна своя Аврора, а Свят решил стать сразу и Авророй, и её выстрелом и снарядом для этого выстрела.
9.
Первым делом он заглянул к Николаю Антоновичу, мирно дежурящему в театре, и попросил у него двустволку с зарядами. «Для борьбы», – уточнил Свят, и старик не решился отказать товарищу в рваной куртке, изувеченным лицом и обжигающим взором. Он отдал ружьё, и когда Свят скрылся, долго крестился перед афишей актёра Струпского, молясь за успех революции.
Свят был расчётлив и терпелив. Он до рассвета наблюдал за зданием управления водоснабжения из-за угла дома напротив, следил, как в учреждение власти входят сытые и бесчестные люди, и копил решимость для первого этапа возмездия. Вот и Красавкин взошёл по ступенькам, как всегда, озираясь, и это трусливое пухлое лицо с растерянным взглядом свидетельствовало о долгом ожидании для себя заслуженной кары.