Русская история: мифы и факты. От рождения славян до покорения Сибири
Шрифт:
Началась долгая осада. Маньчжуры с трех сторон вокруг крепости вырыли рвы и воздвигли стены из частокола. Албазин непрерывно обстреливали 40 осадных голландского типа пушек. Для преодоления рва и стен использовали китайцев, владевших приемами боевых искусств: «Император приказал при штурме русской крепости использовать особую ударную группу, составленную из пленных китайцев... из них набрали 400 человек, обладающих опытом преодоления водных преград, владеющих холодным оружием и специальными щитами». Но русские оказались неплохо подготовленными. В крепости имелась «верховая пушка» (мортира), стрелявшая пудовыми ядрами, 8 медных пушек и 3 затинных пищалей; в погребах хранилось 112 пудов пороха и 60 пудов свинца; муки запасли на два года. Главной бедой было отсутствие зелени (что привело
За шесть месяцев осады от цинги умерло свыше 500 защитников крепости и лишь 100 погибли в боях. Маньчжуры теряли в боях гораздо больше — лишь во время октябрьского (как оказалось, последнего) штурма они понесли урон в 1500 человек. О буднях каждодневного героизма албазинцев писал Бейтон:
«И против воинских неприятельских вымыслах и жестокого приступа за помочью Божиею вашим, великих государей, счастием с теми ратными людми стояли и бились не щедя голов своих подкопами и всякими боями и часто на выласку и на приступ к ним к роскатом ходили и языков имали и нужу и всякой голод и холод терпели и на их ласковые слова и прелестные листы не здавались».
Но цинга делала свое дело: к декабрю 1686 г. в живых осталось всего 150 «осадных сидельцев», да и те «все оцынжали», и нести караул могли лишь 30 ратных людей и 15 подросков. Не обошла цинга и Бейтона, по крепости он передвигался на костылях. О сдаче и речи не было, хотя сражаться было некому Не раз и не два Бейтон, в бессилии своем, просил у Нерчинского воеводы помощи: «Дай, государь, помощи и прибавочных людей, буде возможно». Но не было возможности у Власова. Ему «за малолюдством не токмо на выручку Албазина, и от мунгальских людей оборонитца неким». Оставалось Афанасию Ивановичу поминать покойного друга Алексея Толбузина и ожидать своего часа: «Сколько побито и померло... и кто поздоровеет раненные и кто умрет, не знали, потому что скудость во всем стала... Пили мы с покойным одну кровавую чашу, с Алексеем Ларионовичем, и он выбрал себе радость небесную, а нас оставил в печали, и видим себе всегда час гробный».
Вымирали и маньчжуры: у них начался голод, а потом эпидемии. Число погибших от русского оружия и болезней шло на тысячи: «2500 воинских людей и много работных никанских (китайских) мужиков». 30 ноября 1686 г., к облегчению обеих сторон, пришло известие, что достигнуто соглашение о переговорах между империей Цин и Россией. Оборона Албазина умерила пыл маньчжур, и они согласились вести переговоры не в Якутске, как настаивали поначалу, а в Нерчинске. Для переговоров из Москвы выехал Великий и Полномочный посол царей Ивана и Петра Алексеевичей Фёдор Алексеевич Головин. К Нерчинску он подошел с двухтысячным войском, но цинское правительство в очередной раз превзошло русских. Маньчжуры послали сразу трех послов вместе с армией в 15 тысяч солдат, пушками и осадной техникой. Опять сила оказалось на их стороне. Головин, как человек военный, понимал, что, начнись война, две тысячи его стрельцов и 500 местных казаков и тунгусов слабоукрепленный острог удержать не смогут, а дальше шла пустота до Байкала и даже до Иркутска. И помощи ждать не от кого.
12 августа 1689 г. в шатрах, разбитых под Нерчинском, начались переговоры. Головин имел указание добиваться границы по Амуру, «давая знать, что кроме оной реки, издревле разделяющей оба государства, никакая граница не будет крепка». Маньчжуры же требовали уступить все земли к востоку от Байкала, что означало сдачу не только Албазина, но и Нерчинска с Забайкальем. Их аргументы подпирала 15-тысячная армия. В пользу русских был так и не взятый Албазин, державшийся на одном упрямстве Бейтона. Ни одна сторона не шла на уступки. Тогда маньчжурские войска окружили Нерчинск. Дошло до того, что «сами великие послы [Головин и Власов] со стрелецкими полками стояли за надолбами ополчась». Всё же встречи продолжили. Иезуитов-переводчиков (переговоры велись на латыни) Головин купил дорогими подарками. Зато маньчжуры подняли против русских бурятские племена. Пришлось Головину пойти на уступки — он согласился, чтобы граница шла по рекам Аргуни
В феврале 1690 г. из Москвы доставили золотые наградные монеты. Головин получил золотой в 8 золотых, воевода Власов — в 6 золотых, три полковника по золотому в полтора золотых, дьяк, восемь стольников и тунгусский князь по «одинарному золотому». Остальным служилым роздали золотые, полузолотые и золоченые копейки. В том же году Головин и Власов отбыли в Москву, где были приняты царями Иваном и Петром. Головин был возведен в достоинство боярина и наместника Сибирского, а Власов пожалован в думные дворяне. Ну а как наградили албазинцев, ведь без них пришлось бы отдать Забайкалье? Ответ ожидаемый: а никак. На три года, до заключения Нерчинского договора, о них забыли. А ведь им приходилось тяжко. Крепость оставалась в полублокаде. Маньчжуры угоняли скот, захватывали отдалившихся от крепости казаков, сжигали посеянный хлеб. Главное же, люди видели, что о них даже не вспоминают. Бейтону приходилось оправдываться за начальство. Он писал Власову:
«Наперво, нас Бог помиловал, что мы только живы остались. Разорены до основания и голодны и володны стали... А ныне живём в Албазине с великим опасением. Голодны и володны, пить, есть нечего, казну великих государей оберегать неведомо как. Просится всяк и мучаетца, чтоб отпустил в Нерчинск... Казакам зело струдно и мнительно, что указу к нам от окольничего и воеводы Фёдора Алексеевича не бывало. И я их розговариваю государьским милостивым словом».
Наконец, начальство озаботилось — не об албазинцах, а о выполнении Нерчинского договора. Через день после его подписания Головин отправляет Бейтону записку, где предписывает:
«Город Албазин разорить, и вал раскопать без остатку, и всякие воинские припасы (пушки, и зелье, и свинец, и мелкое ружье, и гранатную пушку, и гранатные ядра), и хлебные всякие припасы, и печать албазинскую взяв с собою, и служилых людей з женами и з детьми и со всеми их животы вывесть в Нерчинской... И разоря Албазин, со всеми воинскими припасы и хлебными запасы в Нерчинск вытти нынешним водяным путем».
Казаки разрушали крепость почти месяц. Маньчжуры на радостях одарили Бейтона подарками. 8 октября 1689 г. уцелевшие албазинцы на бусах отплыли в Нерчинск.
Удивительно, но человек, защищавший последний русский бастион в Приамурье, был напрочь забыт. Бейтона нет в учебниках русской истории. Его имя встречается лишь в «Энциклопедическом лексиконе» 1836 г. Л.Д. Языкова. Может быть, Бейтону не повезло, что неравнодушный к русским героям Карамзин довел «Историю государства Российского» лишь до 1612 г. Как бы то ни было, Афанасия Бейтона забыли не как иноземца, прусского дворянина фон Бейтона, таких привечали, а как русского. Ведь он был русским — православным (и глубоко верующим), а своих героев Россия не всегда помнит. Лишь в наше время А.С. Зуев собрал сведения о жизни и делах Бейтона. Статья Зуева «Забытый герой. Штрихи к биографии Афанасия Ивановича Бейтона» (2000) пробудила отклик в виде популярной статьи Вадима Нестерова «Герои вчерашних дней», опубликованной в ЖЖ. Статья породила много откликов. Значит, лед тронулся, и Афанасий Иванович делает первые шаги в бессмертие русской мифологии.
Присоединение к России Приамурья и Приморья. Через 130 лет после Нерчинского договора русские патриоты, вопреки противодействию петербургской бюрократии во главе с вице-канцлером В.К. Нессельроде, вернули России Приамурье. В 1849 г. капитан военного транспорта «Байкал» Геннадий Иванович Невельской на свой страх и риск исследовал Сахалинский залив и устье Амура. Оказалось, что Сахалин — остров, а не полуостров (как считали в Европе и в Петербурге), а Амур доступен для морских судов. Нессельроде требовал наказания Невельского, но Николай I простил его. Уже с разрешения царя Невельской был отправлен для занятия устья Амура. Летом 1850 г. он поднял русский флаг в основанном им посту Николаевском (ныне Николаевск-на-Амуре) и объявил Приморье русской территорией.