Русская канарейка. Блудный сын

Рубина Дина Ильинична

– Но Гюнтер кричал, что этот – «разменная монета», – вкрадчиво перебил другой голос (мистер Хайд, почему-то отметил Леон: голос сочный, с подливкой). – Выходит, Гюнтер его знал? На кого-то собирался менять? Знаете, кэп, пусть там разберутся, пощупают падлу. Там люди бывалые, вмиг все прояснят… – И жестче уже добавил: – Да и момент упущен. Сразу надо было – того… А сейчас, если кто из команды проговорится…

С минуту оба молчали, затем пожилой голос брезгливо сказал:

– Но сделайте же что-нибудь, чтобы он не подох, если считаете, что непременно должны довезти

его живым. Промойте рану, я не знаю, вколите что-то обеззараживающее! Что он валяется тут, как… падаль! Приведите, черт побери, его в чувство, Юргис, если вы так заинтересованы в том, чтобы его доставить.

Оба направились к трапу и, пока поднимались (капитан немолод, вновь отметил Леон уже по звуку шагов), продолжали негромко обсуждать ситуацию.

– Да, и позаботьтесь связаться с партнерами, – говорил капитан. – Боюсь, место встречи придется изменить, вопреки названию известного фильма. Передайте, что мы предпочитаем греческие воды. Греки – лентяи, патрульных катеров там практически нет, чего не скажешь про итальянцев, особенно в районе широты Мальты. Карабинеры там рыщут – дай боже…

– Ну дак африканов отлавливают…

Голоса удалились и стихли.

Но минут через десять спустился кто-то еще (шаги другие, моложе – простодушнее), и что-то полилось в миску или в тазик, затем на лицо Леона положили мокрую горячую тряпку – он чуть не задохнулся. Деловитые руки принялись смывать корку сохлой крови со лба и глаз, выжимать тряпку и вновь опрокидывать ее на лицо; горячие струйки затекали на шею и на грудь, хотелось ловить их губами. Кто-то, насвистывая, драил его, как палубу. Что именно насвистывали, Леон не определил (от этого зависело, на каком языке обратиться).

Он и лежал пока, не открывая глаз и не двигаясь. Затем в руку ему довольно топорно всадили иглу, и молодой голос шепотом отметил по-русски:

– Порядочек!

Леон качнул головой (загудело, как ветер в проводах) и приоткрыл глаза.

Справа, в проеме отворенной двери винтом взбегал трап. Значит, все верно: он в дальнем закуте нижней палубы, в той запасной, крайне неудобной каюте, которую обычно используют вместо кладовки. Сейчас здесь были составлены вдоль стенки и свалены рулоны ковров, среди которых он на полу и валялся. Боком к нему стоял, насвистывая и складывая шприц в коробку, матрос – судя по фигуре, совсем молодой парень.

Леон сказал:

– Братишка… – и не узнал своего голоса, иссохшего, ржавого.

Матрос обернулся и уставился на Леона: жадное любопытство в совсем еще детских – как у Владки – круглозеленых глазах.

– Мне бы… отлить… – выговорил Леон, еле ворочая языком.

Тот молча бросился к двери, взвинтился по трапу и пропал. Но через минуту спустился с тем омерзительным типом, при виде которого Леон понял, кто его отделал, кто затем ножки об него тренировал, проверяя реакцию. И голос узнал – сочный, с ядовитой подливкой: мистер Хайд.

– Шо, сука… не сдох?

– Ноги развяжи, – прошелестел Леон. – И… в гальюн. Я тут все обоссу.

– Я те щас хуй оторву, и ссать не понадобится.

– Как хочешь, – равнодушно выдохнул Леон. – Но запах же… такая яхта… шикарная.

И вот тогда над ним взметнулась нога, и ботинок саданул по лицу так, что череп взорвался фонтаном огня, а рот мгновенно заполнился фонтаном крови.

– О так будем, – удовлетворенно

произнес над ним Юргис. – Так будем культурно беседовать.

Леон помедлил, выплюнул соленую жижу вместе с зубом, заметив, как мгновенно схлынула кровь с лица молодого матроса, как еще больше зазеленели и округлились его глаза. Подумал: паренек не в курсе; может, нанят на разовую ходку.

– Банку принеси, – велел Юргис матросу. – Пусть в банку ссыт, а там посмотрим.

…Через час его допрашивал капитан – тот, кто настоятельно требовал выкинуть его за борт. На войне как на войне. Сейчас Леону требовалось хоть приблизительно узнать, куда его везут и в чьи руки он будет передан. В разных группировках по-разному извлекали из пленных сведения, по-разному пытали. Сирийские исламисты из «Джабхат-ан-Нусра» или ребята из лагеря «Нахр аль-Барид» любили горячие методы допроса, что попроще: паяльник, кожу на лоскуты, и совсем уже просто: голодные крысы или подземный зиндан по пояс в нечистотах. В арсенале интеллектуалов «Хизбаллы» водились такие наркотики, от которых язык развязывался даже у трехдневного покойника. Но и те, и другие, и двадцать пятые обходились без полиграфа – к чему он? Старая добрая пытка всегда надежнее, чем эта правозащитная дребедень.

В перерывах между провалами тьмы он обдумал и наметил версию, наиболее приближенную к правде.

– Так кто же ты, любезный? Кто тебя послал?

Склонился и в ухо кричит – на всякий случай. Это правильно: надо усилить впечатление, что мозги у клиента выбиты вместе с барабанными перепонками.

Леон разлепил глаза с залитыми кровью белками: красиво поплыли вкось розовые удавы свернутых ковров, розовая койка, розовый иллюминатор…

Над ним сидел на корточках классический капитан яхты из английских детективов средней руки. На своих концертах и спектаклях Леон видывал множество подобных лиц: благородные залысины, пегая бородка тихо струит перхоть, брезгливые складки язвенника навеки застряли в углах вялого рта, выговор «интеллигентного человека»… Какой-нибудь отставник с морским образованием. Этого первым делом следует перевести на «вы», поменять тональность общения.

– Я артист парижской «Опера Бастий», – вежливо, даже покорно прошамкал он. – Моя фамилия Этингер.

Отлично: седоватые брови полезли под фуражку.

– Это в консерватории учат приемчикам, которые мы имели честь наблюдать?

– Увлечение юности, – скромно пояснил Леон. – Восточные единоборства.

– Так-так. А пребывание в воде без акваланга чуть не десять минут, в течение которых вы прикончили человека, это…

– …дыхалка оперного певца… – Говорить приходилось медленно, язык болезненно цеплялся за осколок выбитого зуба, слова взрывались на кончике пораненного языка. – И многолетний фридайвинг… увлечение юности…

– Я смотрю, у вас была бурная юность! В каком из тренировочных лагерей она протекала?

– В Одессе… Летний лагерь «Юный подводник», с пятого по десятый класс. Там же и яхт-клуб… – Он попытался повернуть голову, чтобы взглянуть капитану в глаза, и хрипло застонал. – Погуглите «Леон Этингер», «Ютьюб» откройте… Сбережете время.

Тот поднялся и молча ушел.

Вернулся через полчаса крайне, крайне озадаченный. Можно сказать, ошеломленный.

Спросил:

– Сидеть можете?