Русская канарейка. Трилогия в одном томе
Шрифт:
– Это рука одного и того же человека, продавца-антиквара, – сдержанно возразил Леон и достал из кармана второй снимок. – Просто он калека. Я просил увеличить руки с монетами – для тебя, чтобы взгляд сосредоточить. Но если тебе интересно… вот весь кадр целиком.
Кнопка Лю умолк, всматриваясь в карточку. Леон попросил сделать ее довольно крупным форматом, но не настолько, чтобы это выглядело нарочито и вызывало подозрения.
– Это где – в Каире? Или в Бейруте? Хороший магазин.
– Да бог его знает, – рассеянно отозвался Леон. – Монету мне предлагает… вот этот мужик. – Щелкнул ногтем по фигуре «дяди Фридриха». – Он коллекционер. Купил там обе и теперь меня заботит… ну, ты сам понимаешь опасения бедного лоха: не втюхает ли мне этот дядя жалкий
Кнопка Лю уткнулся в фотографию, вдруг быстро отложил ее – и что-то в нем изменилось: в руках, во взгляде, в лице.
– Закажи мне еще пива, – велел он, наклонясь над своей котомкой и что-то суетливо там перебирая. – Должен же я раскрутить тебя на приличную сумму.
– А ничего, что наклюкаешься? – озабоченно спросил Леон. – Тебе же до вечера тут крутиться.
– Давай-давай! – прикрикнул старик. – Не беспокойся обо мне. Я неразбавленный ром знаешь как заглатывал! Оп! И в брюхе… Это ты, Тру-ля-ля, нежный птенчик, фарфоровое горлышко… Что ты понимаешь в настоящей выпивке!
– Не понимаю ни черта, – смиренно согласился Леон по-русски и подозвал официанта.
А тут и мидии принесли в большой керамической плошке: целую гору темно-синих ракушек, дразнивших оранжевыми язычками в распахнутых голубоватых створах. Все, как положено, щедро посыпано свежей петрушкой.
Кнопка Лю жадно вылакал еще кружку пива и, наоборот, как-то вяло отнесся к еде. Фотографию он отодвинул на край стола, а Леон – тот и вообще словно забыл о ней.
– Вкусно, а? – спросил он, подмигнув эфиопу. – Это правильные moulles. Некоторые любят южный вариант, знаешь, когда в огромной сковороде жарят картошку с луком, потом на минутку бросают туда же moulles… Тоже неплохо, но, между нами говоря, это шаг к варварству. Лишает блюдо главного компонента – сока!
– И где же ты встретил того мужика? – вдруг спросил Лю, не отрывая глаз от кружки, в которой пиво убывало так быстро, словно в донышке была трещина.
– В отпуске, в Таиланде, – легко обронил Леон, расправляясь с мидиями. – На круизном кораблике. Разговорились, он показал снимок на «айпаде»… Почему ты не ешь? Не нравится? Ей-богу, неплохие moulles! Но вот я готовлю их по-настоящему – под белым вином, со сметаной, с сельдереем… У меня есть даже особая такая кастрюлька, и крышка у нее специальная.
– Леон… – медленно проговорил крошечный эфиоп, не поднимая от пива глаз. От волнения у него посерело лицо.
– …И лучше всего использовать эльзасский рислинг… Если вино не очень кислое, лимонного сока можно капнуть. А для вкуса, – вдохновенно продолжал Леон, – для вкуса я добавляю ложечку «фюме де пуассон» – так это просто объедение! Когда-нибудь приглашу тебя на…
– Леон, – повторил Кнопка Лю, положив, как на допросе, обе корявые лапки на скатерть. Голос требовательный и одновременно жалобный: – Я тебя заклюн аю всеми бог ами! – (это по-русски), – я тебя просто умоляю, мон шер Тру-ля-ля! Никогда не имей дела с этим мужиком. Держись от него подальше. Хрен с ними, с монетами! Плюнь.
– А в чем дело? – Изображаем удивление, тем более, что оно вполне натуральное. – Ты что, знаешь его?
– Да закажи мне что-нибудь покрепче, ты, птенчик голосистый! – рявкнул Кнопка Лю. – Это ж просто издевательство. Эй, гарсон!
И минуты через три уже накачивался принесенным «Алокс-Кортон» 2007 года, быстро одолевая бутылку. Леон терпеливо ждал, слегка ошарашенный – он не надеялся на столь откровенную и бурную реакцию. Он вообще ни на что почти не надеялся, просто, зная некоторые подробности бандитской молодости Кнопки Лю, представляя несусветный круг его профессиональных знакомств, делишек и связей, посчитал целесообразным…
– А ты,
– На английском, конечно. Он из Лондона.
Тот фыркнул, схватил бутылку и долил себе вина.
– Да он по-русски говорит, знаешь… не мне чета!
– Неужели! – ахнул Леон. – Ты что, сам слышал?
– Дело не в том, что слышал, а в том, где я это слышал! – сказал вспотевший и уже фиолетовый то ли от спиртного, то ли от волнения эфиоп.
– Ну, где? – лениво спросил Леон.
– У тибья на ба-ра-дье!
– Очень остроумно. Умираю со смеху.
Сделаем вид, что обиделись, с Лю это работает безотказно: всем своим крошечным сморщенным существом он умоляет, чтобы его любили…
Преимущество привычки садиться лицом к входу – в том, что видишь изрядную часть площади перед забегаловкой, видишь людей, проходящих мимо навесов и фургонов, привычно контролируешь пространство. Однако почти не видишь в контражуре бурую взволнованную физиономию Кнопки Лю, хотя день с утра облачный и по освещению ровный.
– Послушай, Тру-ля-ля… Мой дорогой Тру-ляля… Если я о чем-то предпочитаю молчать, то это ради твоего же спокойствия. – Язык у него уже заплетался, и было совершенно непонятно, каким образом он собирается вести дела. Надо полагать, продажи на сегодня закончились. – Но я не буду молчать! – Он грозно поднял голос.
– Тихо! – шикнул Леон. – Вспомни, как из-за тебя нас обоих выкинули из бистро.
– Молчать мне не требуется, – послушным шепотом повторил Кнопка Лю. – Потому что все это уже – достояние истории. Господи… Видел бы ты, что творилось году этак в семьдесят седьмом в каком-нибудь тренировочном лагере под Сидоном! Кто только их не проходил, эти палестинские центры подготовки! Я туда угодил… ну, скажем, по молодости. Азарт, коммунизм, «калашников» – ты не представляешь, как я с ним сросся! Иногда просыпаюсь от какого-нибудь ужасного сна, вскакиваю и готов палить во все стороны… а на мне одни старые кальсоны. Да что тебе рассказывать. Ты только игрушечные пистолеты в руках и держал, а? Короче, в этих лагерях я встречал таких головорезов из таких организаций… очень крепких в те времена, пока им не накостыляли. Были у меня приятели из итальянских «Красных бригад», из немецкой «Баадер-Майнхофф», была тройка-другая иранцев из «Революционной гвардии»… Ну и всякой твари по паре… Потом, в восемьдесят втором, израильтяне погнали их из Ливана, но это – пото-ом… А тогда – ух, было весело! Ты, конечно, ни черта не слыхал про это времечко, да тебе и неинтересно, серебряный голосок: плюнь и растьери! В те годы ребята из ООП гуляли на всю катушку: захват самолетов с заложниками, взрывы пассажирских самолетов – короче, сплошной праздник! Летишь на каникулы к бабушке, и вдруг бабах! – и бабушка внука уже не увидит. И кого только по миру не убивали, и чья только кровь не лилась… Нет! – Он бормотал, обращаясь уже не столько к Леону, сколько к себе самому, к своей кошмарной неискупленной молодости. – Нет, я старый человек, я больной человек в штопаных кальсонах, меня интересует севрский фарфор и вот изящный мешочек для сбора прелестной дамской м-м-м… мочи.
То есть, с горечью подумал Леон, по-прежнему снисходительно улыбаясь старому бандиту, произошло самое страшное: Лю нахрюкался, как последняя свинья, и ты ничего не сделал, чтобы это предотвратить. Можно платить и топать отсюда. А его затолкать в фургон, чтобы проспался, черный дурень! Впрочем, встречу не назовешь совсем уж неудачной.
– Смотри, не блевани, – заметил он, внимательно приглядываясь к Лю. – Советую тебе хоть что-нибудь съесть.
И выждав минуты три, пока эфиоп вяло ковырнет вилкой и отправит в рот содержимое ракушки, спросил наудачу: