Русская комедия
Шрифт:
Мы с молчаливым, но горьким упреком смотрели на своего врио. Ну что, допрыгался, гибрид кита с селедкой, доигрался? Ну сбегали бы мы сейчас в этот образцовый ДК. Ну «охватились» бы этим НУДным тире занудным конкурсом. Зато завтра, а то и сегодня вернулись бы в «Утес» и наверстали бы упущенное. С таким КПД, который столичные НИИ не подсчитают и на ЭВМ десятого поколения.
— Долой азбучные истины! — закричал тем временем геракл местного производства с маленькой буквы. — Легендарные герои на Самарской Луке были, есть и будут!
«Точка-а-а!» —
— Ка-а-ак пить да-а-ать! — гаркнул, опередив нас, гроза змей, гидр и драконов тире атаман нелепости.
И тем самым поставил проблеме колдыбанскую запятую.
— Дать! Пить! — гаркнули мощным эхом седые Жигули. — Хоть как!
Бах! Это утвердил заветную истину еще и прадедовский багор. Так грохнул об пол, что твой маршальский жезл. Или даже палица божественного Зевса. А то и как тещина сковородка.
И нас разом проняло. С головы до ног. От кепки до шнурков. А равно в обратном порядке. Это кто тут над нами ехидничает, хихикает, издевается? Кто посмел стать на нашем вековом и столбовом пути к нашему особому источнику истины? По-клонник, по-дражатель, по-следователь столичных павлинов. Ну погоди, трижды по-попугайская душа!
Мы не вспомнили, в какой стороне Волга, но мысленно возопили к ней: «Матушка! Не оставь своих сыновей в трудную минуту. Опять нам выпало нырять на неведомое дно».
«Ах, какие вы робкие! Вот бы вам такую робость не перед своей Волгой, а перед своей „Волжской особой“, — не удержалась от попрека родимая. — Все утром брились? Чеснок никто не ел? Ну, тогда ныряйте смелее. Это ваше дно еще не последнее».
«Спасибо! — поспешили мы проявить сыновнюю благодарность. — Уже засучаем… Нет, не рукава, чтобы к бутылке, — ух она, наша мачеха! Штанины засучаем. Чтобы к Волге. Ух ты, наша матушка!»
Читатель, где ты? Уже занял кресло в партере нашего балагана, в самом первом ряду? Хочешь посмотреть да поучиться, как надо повергать во прах головастых драконов, у которых все головы — от столичных кутюрье? Только особо предупреждаем: цена вопроса — жизнь. Не страшно? Ну что ж, тогда учись, читатель-удалец.
Вот уже сигналят мигалки капитанской рубки. Берем игру на себя! Лево руля, право руля! Вираж на тыщу градусов! А теперь — прямо на дно!
«Есть на дно!» — дружной иллюминацией отвечает зал. Флагманский квартет обращается к своему вожаку:
— Сейчас мы скажем такое, от чего зашатаются стены…
— Сейчас удальцы всего мира лопнут от зависти…
— Только не откажите в нашей просьбе, Лука Самарыч…
— Немедленно, буквально сию минуту пошлите нас на…
— На смерть! — рявкает ликующий хор «истбанцев».
— На верную, неминуемую, на лютую смерть-погибель!
Образцово протрубили. Что там удальцы всего мира. Большой театр от зависти лопнул. Теперь твой ход, атаман. Садись на своего любимого конька!
Колдыбанский супер встрепенулся, будто ему подвели арабского скакуна.
— Через
Лихо выдал. Теперь помолчи, пожалуйста.
— Сотоварищи по подвигу! — призвали флагманские стулья. — Простимся перед смертью.
Сначала обнимали на прощание предводителя. По-военному сдержанно сделал это Самосудов. Лишь погоны стали на попа. Молекулов, понятно, от чрезмерного усилия надорвался и согнулся, как двойка в дневнике Добронравова. Безмочалкин не смог усмирить свой аллергический синдром и начихал на плащ-палатку вожака. Профанов, напротив, никак не пострадал и даже умудрился наступить на болотные сапоги Самарыча, чтобы они не квакали, как взвод лягушек на болоте. Так же трогательно простились с главкомом остальные удальцы. Потом обнимали друг друга…
А что гидра? Гидра смотрит и усмехается. Дескать, ах как забавно. То есть не верит, что мы герои-удальцы. Признаться, мы и сами пока еще не очень верим себе на слово, но… У нас ведь за пазухой удивительный фирменный секрет. Краснощеков о нем не догадывается. Ну а ты, читатель, уже знаешь, что как только в руках удальцов окажутся полные стаканы, то самоё бездонное Каспийское море нам по колено.
— На ледоход! — раздались нетерпеливые голоса. — Умрем как один подо льдами!
И как один дружно двинулись…
Да, конечно, мы дружно двинулись не на ледоход, а совсем в другую сторону. К барной стойке. Полотенце уже парило над стаканами, а стаканы уже были под парами, то есть полны «Волжской особой».
— Юрий Цезаревич. Извините, что при жизни…
— И слышать не хочу, — замахал руками бармен-джентльмен. — Знаю, за вас расплатятся ваши дети. Не дети — так внуки. Не внуки — так правнуки. Как пить дать!
Дать. Пить. Наконец-то. Крепкие руки удальцов держат стаканы и…
Дракоша все еще щерится. Но теперь наша игра. Сейчас ты, ехидна, узнаешь, что твой балаган против нашего — пшик. Бзик. Фук.
Учись, читатель, пока мы живы. Мы выдержали паузу. Гоголевскую тире «Ревизорскую», во время которой вперили гипнотизирующий взгляд в своего противника.
— Просим, — хлебосольно пригласили его к стакану боцманы. — Вы, по научным стандартам, наверняка, первый. Стопроцентный проЗЛИ!
Неожиданный вираж, не правда ли? Тщеславный м. н. н. с. легко заглотнул наживку. Он сразу надулся, как академик московского НИИ, и важно прошествовал к барной стойке. Вот он по-столичному, двумя пальчиками берет стакан и… Попался, дракоша! Теперь он уже ни за что не выпустит его из рук… Нет, не так. Теперь наш удивительный прадедовский стакан ни за что не выпустит из своей ловушки Краснощекова. Пока тот не поймет: что к чему, зачем и как истинно, то есть по-колдыбански.