Русская красавица. Кабаре

Потанина Ирина Сергеевна

Я слышу, но не могу отреагировать. Рассудок узнал о своей неминуемой гибели, впал в аппатию и отказывается руководить организмом. Ринка хватает меня за руку. Грубо, нервно:

– Пойдем! Нам ни к чему слушать это шарлатанство.

– Куда же вы пойдете? – криво усмехается цыганка. – Гадание не окончено. Вы ведь прослушали только один вариант будущего. Другой исход, я так понимаю, вас не интересует?

Ринка молча бросает мою руку и опускается на свое прежнее место. Смотрит на Мадам исподлобья, скрежещет зубами.

– Ну? – говорит настойчиво.

– Что ну, что ну?! – квохчет Мадам. – Ты на цыганку не кричи, ты на себя кричи. Карты вижу,

карты знаю, карты говорю…

– Ладно, ладно, – перекрикивает Ринка. – Какой другой вариант?

– Покрылось все казенной дорожкой. На развилке стоишь, одно из двух будущих выбираешь…

– Мы это уже слышали! – шипит Рина, в приливе мощного бешенства. Несмотря на все пережитое, ни разу не видела ее такой. Не удивляюсь. Просто аппатично отмечаю этот факт на краю сознания.

– Второй вариант – раскаяние. Покаяние, признание, наказание. Убийца должен быть осужден. Смерть – не лучшее наказание. Духи отступятся, если в мире живых воцарится справедливость… Иди навстречу справедливости, и спасешься…

И тут меня мгновенно отпускает. Хохочу во все горло, захлебываясь чаем, который пытаюсь выпить для успокоения. Ай, да карты! Ай, да бред!!!

– Рада бы! – говорю, – Рада бы покаятся и восстановить справедливость. Да только, покаявшись, прямиком в описанную первым вариантом психушку и попаду. Неужели непонятно? Советовали бы уже что-нибудь реальное…

Ринка смотрит на меня в совершенном обалдении. Цыганка тоже опешила. Ну, конечно, мне саван себе шить впору, а я смеюсь, как пришибленная. Ну, как им объяснить? Как втолковать, что жизнь – не главное, что у меня есть, и жизнью этой я с некоторых пор не дорожу совсем… Впрочем, зачем объяснять? Главное, сама это понимаю и никакого будущего уже не страшусь. Вот теперь – можно и уходить.

– Сокровенная карта! – удерживает гадалка очередным объявлением. – Главная… Смотрим… Это страх. – сообщает она уверенно, вытаскивая из-под червовой дамы припрятанного пикового короля. – Он гложет тебя, не дает спать, ни на миг не оставляет в покое. И уйдёт он лишь в одном варианте будущего. В первом – никогда не сгинет, окаянный.

– Страх? – переспрашиваю. – Неправда. – говорю изумленно. Неужто эти карты все-таки врут? Нет у меня никакого страха…

Надолго воцаряется чрезвычайно напряженная пауза. Мы с гадалкой смотрим друг на друга с недоумением…

– А с чего ты взяла, что я сейчас тебе гадаю? Изначально ж ей гадать собиралсиь, а тебе – следующей… – говорит цыганка, наконец, поняв,к чему я задавала стоько вопросов.

* * *

Разрешается всё весьма неожиданно.

– Это не твой расклад, это её, – скрюченный палец упирается в пуговицу Ринкиного пиджака, – Пух! – говорит вдруг цыганка, нажимая пальцем на воображаемый спусковой крючок, – Наповал? – интересуется насмешливо.

Что?! Что говорит Мадам? Ринкин расклад? Перевожу взгляд.

Мёртвенно бледная, с чёрными подтёками туши под глазами, закусив до посинения ткани губу, Ринка сидит, прямая как струнка, и смотрит перед собой. Руки её мелко трясутся. Глаза запеленаты ужасом. Погодите… А почему, собственно, гадание произвело на неё ещё большее впечатление, чем на меня.

Что?! Что говорит Мадам? Ринкин расклад?

Брезгливо беру указательным пальцем за подбородок, поворачиваю лицо Рины к себе. Взглядом упираюсь так, что рискую выдавить её линзы. И вдруг вспоминаю… Вспоминаю недобрый Ринкин прищур, в момент столкновения с Дмитрием в нашем купе. Вспоминаю Ринкины навыки в вождении больших

машин, вспоминаю гляделки в одно зеркало… Нет!!!

– Рина, я могу надеяться, что эта женщина говорит неправду? – спрашиваю холодно и из последних сил. Ринка отрицательно качает головой и отворачивается.

Пячусь к окну, хватаюсь за виски, чтоб удержать мозги от завихрения. Этот человек… Эта женщина… Собственноручно… А я… А я ведь ей об общем горе твердила… Соратника в ней видела…Отчего она играла в мой бред? Отчего не послала меня куда подальше? Боже, а у неё ведь двое детей под Тулой…

Ненависть к одному человеку оказалась сильнее любви к детям? Смертельная капля ненависти испортила целую бочку настоящей отборной любви: к миру, к музыке, к хрумтящим осенним листьям, к собственному отражению в зеркале… Несправедливо. Почему нет такой капли мёда, что изменила бы вкус бочки дёгтя? Почему плохое всегда ярче хорошего, в каких бы количественных пропорциях они ни встретились? Ринка!!!

– Почему его? – не удерживаюсь от банальных разборок, – Я ведь причина.

– Ты? – теперь Ринка вжалась в угол и загнанным зверем переводит дикий взгляд с меня на цыганку, – Нет… Он! Ты первой моей любовью не была. Ты потом не делала вид, будто и незнакомы вовсе. Ты не клялась мне все изменить, и не лезла тут же под одеяло к моей подруге. Ты не откровенничала со мной никогда, рассказывая, как, в сущности, приятно между двух офигительных промежностей болтаться. Да и не болталась, надо полагать. Не столько из-за пола, сколько по причине отсутствия у тебя в организме должной концентрации подлости. И потом, – Ринка, говорила всё громче и делалась всё одержимее, – Ты своим комплексом вины за Михоэлса куда больше была бы наказана. Так ведь? Ты хоть помнишь, что на самом деле ничего не говорила про Михоэлса? Я так и знала, что поверишь мне…Если б не чёртово гадание… Знала бы… Не хотела идти, но и тебя одну отпускать боялась. Вдруг тебе скажут что лишнее. Димка-то и впрямь настоящую гадалку нашел. Обожал мистифицировать, сволочь. Домистифицировался. В каждом сне теперь грозит… Думала, последнюю его просьбу выполню, тебя к гадалке отведу, и отстанет. А тут такое…

– Погоди, так вы с Димкой были знакомы и до тура? – реагирую замедленно, соображаю туго. Всё ещё не верю в очевидное, – Ты, ты его…

Ринка отмахивается, ей не до моих догадок. Она вдруг со всей дури бьёт кулаком по столу. Карты подпрыгивают и разлетаются. Вот спланировало на пол будущее, которое я ошибочно считала своим, и с которым сроднилась уже по уши. Трефовая десятка из соседних с червовой дамой карт подпрыгнула и переместилась ко мне в пиалу.

– Надеюсь, яд твоей дружбы через карты не передаётся, – страшно хочется пить, и я делаю глоток, выуживая из пиалы нашу «дружбу».

– Я не убийца, Марина! – вдруг кричит Рина, – Я не убийца! Я простая, обычная… Мне страшно! Убийц по ночам обрубки рук не преследуют. Да я и не хотела его сбивать…Просто поговорить хотела. Должен же он был явиться в ответ на письмо, правда? А я бы приоткрыла дверцу, свесилась из кабины, улыбочкой бы сверкнула, шляпу б свою ковбойскую в качестве приветствия приподняла. «Каков!» – пропела бы. И впрямь ведь красиво вышло бы. Подтвердилось бы, что ради «таинственных незнакомок» он с тебя готов слезть и на встречу новым промежностям отправиться… Он бы у меня в грязи свалочной на коленях стоял бы. Он бы голенища сапог мне лизал, лишь бы я тебе ничего не рассказывала. Вовсе не из-за боязни тебя потерять – не фантазируй. Просто ради сохранности имиджа.