Русская кровь

Кулагин Олег

– Я подам в отставку, – пробормотал Геннадий.

– Из-за чего? – усмехнулся Фомин, наливая минеральную воду «швепс». Коньяк он почти не пил, – Я сделал тебе кой-какие дружеские замечания. Лучше я, чем «охранка»! Наведи порядок в собственном хозяйстве. Мне не нужны партизаны в моём районе! Тогда и карателей, кстати, не будет.

– Я не могу обеспечить законность.

– Просто не помогай бандитам! Мне плевать, что твои идиоты пишут в «сети». Главное, чтоб не печатали листовки.

– Я не знаю, кто бандиты. А «Территориальная оборона» –

сборище подонков.

– Это и без тебя известно. Но они – необходимое зло.

– Кто-то должен сделать грязную работу, – подмигнул пресс-секретарь.

– Ты – циник, Баз, – вздохнул Фомин, разрезая кусок телятины.

– Нет, я – романтик. Верю всему, что говорит Рыжий. К ноябрю он клялся уничтожить экстремистов и отменить военное положение.

– А звёзд с неба он не сулил?

– Только в будущем финансовом году.

– Я бы их ему оплатил. Если б ему, и правда, удалось навести порядок.

– Смотря что называть порядком, – выдавил Геннадий. Пальцы Крокодила нервно скребли скатерть. Думаю, если бы мог – он выскочил из комнаты. Но он не мог. Хотя и был здесь только гостем, а не арестантом.

Фомин укоризненно сморщился:

– Ты ведь политик, Гена. Должен знать, что иногда и подонки приносят пользу… А как вы думаете?

Я растянул губы в улыбке. Вероятно, улыбка вышла фальшивой.

– Понимаю, – кивнул Юрий Петрович, – Но кто вместо них? Такие же отморозки, только враждующие со всем миром. Это путь к хаосу. Даже самая дерьмовая власть – лучше, чем никакой.

– Когда-то вы думали иначе, – угрюмо буркнул Геннадий.

– И времена другие. Году в 1910-м никто бы не поверил, что глобальные войны зальют Европу кровью. А в 2010-м – разрушенная бомбами Москва показалась бы дурацкой выдумкой, – Фомин прищурился, – Человек должен соответствовать ситуации. Это бывает трудно. Но если не успеешь – проиграешь.

Его взгляд неотрывно в меня вперился.

Я поднял рюмку:

– Ваше здоровье!

– И твоё, – сказал Фомин, пригубляя коньяк. Он впервые перешёл на «ты». Кажется, беседа достигла некой важной отметки.

Что дальше? «Добрый» доктор с набором инструментов?

– Может вы и правы, – пробормотал Геннадий. Одним глотком допил воду, потянулся к коньяку и налил себе полный стакан.

Баз весело присвистнул:

– А осилишь?

Геннадий молча опрокинул в себя стакан. Глотнул. Закашлялся. Баз услужливо налил «Крокодилу» минералки.

– Не надо, – сказал тот. И выпил коньяк до дна.

– Наш человек! – похвалил пресс-секретарь, – В следующий раз поедем к французам вместе.

– Иди ты… – выдавил Геннадий. Тяжело качнул головой и посмотрел на Фомина, – Может, вы и правы. Но когда всё начиналось, я не думал… не думал, что будет так страшно.

– Чем дольше длится обман, тем больнее с ним расставаться, – кивнул Юрий Петрович, – Россия была великой иллюзией. Теперь надо создавать что-то настоящее.

Говорил он с «Крокодилом», а глядел на меня.

– Жаль,

что партизаны существуют не только в воображении, – усмехнулся Баз.

– Это, как ломка после цифровой «дури», – вздохнул Фомин, – Не все выздоравливают. За возвращение к реальности приходится дорого платить.

– Ваш сын…

– Да, – хмуро согласился хозяин, – О таких вещах мне известно не понаслышке.

Махнул рукой в сторону окна. И закатная картина вдруг исчезла. Панорамное окно стало объёмным экраном.

Длинное помещение с низким потолком. Металлический стол-барьер перегораживал комнату. В дальнем её конце маячили мишени. «Тир – сообразил я, – где-то внизу.»

Нескладный подросток улыбнулся и помахал рукой. Кажется, он знал, что его снимает камера.

– Иногда, самое важное мы начинаем ценить слишком поздно, – голос Фомина непривычно дрогнул, – Я виноват перед Тэдди. Много работал, доверил его чужим людям, а он… он рос сам по себе. Я почти его потерял… Виртуальная зависимость с одиннадцати лет.

Тэдди открыл стальной шкаф и извлёк оружие.

«Пистолет-пулемёт „узи“ – подсказала мне память, – калибр 9 миллиметров, ёмкость магазина 32 патрона.»

– Я дал ему боевое оружие, – кивнул Фомин, – У меня нет выхода. Целый год в лучшей клинике Европы. И всё без толку. Единственное лекарство – вкус жизни. Настоящей, а не оцифрованной.

Тэдди уверенно взвёл затвор. Длинная очередь ударила по мишеням. Он выпустил весь магазин. Посмотрел в монокуляр и довольный результатом показал в камеру большой палец.

– Хорошо стреляет, – прокомментировал Баз.

– Раньше он не вылазил из «Dead Gun»-а.

Тэдди что-то крикнул. Боковая дверца рядом с мишенями открылась. Внутрь с визгом и лаем вылетел крупный рыжеватый пёс. Обычная дворняга.

Подросток вставил в оружие новый магазин.

Собака глянула на Тэдди и вдруг отчаянно, протяжно заскулила.

Он улыбнулся и нажал спусковой крючок.

Дворняга заметалась. Но ей негде было укрыться. Через минуту всё кончилось.

– Это… – выдохнул Геннадий, – Это…

– Отвратительно, – подсказал Фомин, – Но ради сына я готов и на худшее.

Дверь опять открылась. Сквозь неё втолкнули человека.

– Ого, – сказал Баз. А я… я молчал. Ни выдавил ни звука. В груди стало холодно. Будто кусок льда подкатил к сердцу.

Я узнал её.

Лицо в синяках и ссадинах. Но карие глаза яростно сверкнули:

– Ур-роды!

Ксения-Ксюха. Совсем взрослая тринадцатилетняя девочка. Живая фигурка на фоне расстрелянных мишеней.

– Иллюзия может быть красивой, – сказал Фомин, – А жизнь – грубая штука. И иногда – очень дешёвая.

Глава 8

Что я могу?

Ничего.

Где-то снаружи вспыхивали звёзды и пел ветер. А в залитой электрическим светом комнате нескладный, прыщавый подросток распахнул дверцу стального шкафа. Там – богатый выбор. «Мини-узи», «стерлинг», «курц»…