Русская кровь
Шрифт:
Я отчётливо вижу корпус, выкрашенный в грязно-зелёные цвета. Лючок механика-водителя приоткрыт. Наверное для дополнительной вентиляции.
Вспышки автоматных выстрелов. А водитель даже не сбавляет ход. Он просто сметёт меня, как надоедливую букашку.
Я жду. Зачарованно всматриваюсь в надвигающую махину. Я словно чувствую биение её сердца под бронёй. Горячее дыхание дизеля. Все ближе, всё сильнее…
Наши сердца бьются в унисон.
Только пару секунд.
В следующий миг что-то взорвалось
Второй, мощный взрыв отшвырнул меня в придорожную канаву.
Когда выплёвывая песок, я поднял голову – увидел расколотый корпус БТР-а. Сорванная башня валялась метрах в десяти. Чёрными ошмётками догорали разбросанные тела автоматчиков.
Медленно, как заржавленный робот, я поднялся из пыли и опять взвалил на себя Кирилловича.
Сил уже не оставалось.
Невыразимо хотелось свалиться где-нибудь под кустом. И передохнуть хоть чуток. Я едва боролся с искушением. Знал, что подняться уже не смогу. Даже без тела историка.
Мне повезло.
В одном из крайних дворов Устюгино увидел «ниву». Раздолбанный древний «экипаж» с облупившейся кое-где краской. Цвет – «мокрый асфальт». Мой любимый цвет. А главное – дверца приоткрыта и внутри торчит ключ зажигания.
Ещё не веря удаче, я прислонил тело Кирилловича к машине. Распахнул дверцу, повернул ключ… И будто музыку услышал – ровное фырчание «движка».
В баке есть бензин. Это здорово, что «оборонщики» не подожгли машину.
Я втащил историка в салон. Сначала думал уложить сзади. Потом усадил впереди справа и пристегнул ремнем. Так его меньше будет трясти.
Вслушался.
Он дышит. Еле-еле.
Прости, Кириллович. Я делаю, что могу.
А могу я так мало…
Дальше – будто во сне.
Кажется, у выезда из деревни в меня стреляли. На лобовом стекле – несколько дыр, окаймлённых сетью трещин. Осколками мне поцарапало щёку. Приборную панель разнесло пулями. Но меня даже не задело.
Кого-то я сбил машиной. В кого-то стрелял прямо через стекло.
Донёсся гул вертолётов. Со стороны леса. И я резко вывернул руль.
Теперь ехал на север.
Чуть позже, пространство и время утратили смысл. Безголовые тела гнались за мной по выжженной пустыне. И реактивные снаряды взметали фонтаны грязи перед машиной. Бред и явь сплелись в тугой смертельный комок.
Я ускользнул.
Не знаю, как.
Просто вокруг стало тихо. Мерно урчал мотор «нивы». Стелилась впереди, едва уловимая среди густой травы, колея просёлка. И небо, затянутое молочной пеленой, дышало безмятежностью.
Когда я понял, что больше не могу держать руль, свернул прямо в кусты. И провалился в сон без сновидений.
Очнулся в сумерках. Дал задний ход, выезжая на
Выключил мотор и повернул голову…
Кириллович был рядом – надёжно пристёгнутый ремнем безопасности. Только дыхания я уже не слышал.
Как слепой, нащупал дверную ручку и вывалился на траву.
Долго сидел, вцепившись пальцами в мокрые от росы стебли. Перед глазами проплывали события длинного дня.
– Не зря… Всё было не зря… – шептал я, как заклинание. А по щекам у меня текли слёзы.
Остатки вечера гасли в белом тумане.
Я проехал ещё километр. И оказался у окраины заброшенного посёлка.
Кругом – тихо и пусто.
На бывшей цветочной клумбе я вырыл ножом яму. Отыскал в багажнике «нивы» старую дерюгу и завернул тело Кирилловича.
Я опустил его в яму. Насыпал холм, выложил вокруг обломками кирпича. Нашёл доску, чтоб сделать надпись. И вдруг вспомнил, что не знаю его фамилии.
Уже при свете фар я коряво вырезал: «Илья Кириллович, профессор МГУ». И воткнул доску во влажную, мягкую землю.
Глава 5
Ветер разгоняет пелену.
В тающей дымке равнина упирается в крутые скалы.
Я карабкаюсь через них. Из последних сил. И отчаяние захлёстывает меня.
Дальше пути нет.
Под свинцовым небом идут волны. Пенистые буруны разбиваются о берег. Я вглядываюсь, но не вижу ничего, кроме темной воды.
Вал за валом катят от горизонта. Они утопят любого, кто осмелится…
Крохотная фигурка сидит внизу у воды.
Я спускаюсь с обрыва. Иду ближе.
– Эй!
Он оборачивается.
Я сажусь на камень рядом:
– Здравствуй.
Он молчит. Смотрит вдаль.
– Кириллович… Я так рад, что ты жив.
– Тебе туда, Денис, – указывает в затянутый дымкой горизонт.
– Не могу, – качнул я головой.
– У каждого свой путь.
Сжимаю его руку. Прикосновение – удивительно реальное. Я чувствую тепло его кожи.
– А ты, Кириллович?
– Я останусь.
– Не брошу тебя!
Он улыбается:
– У каждого свой путь.
И я понимаю. Встаю. Делаю шаг. Погружаюсь в ледяную воду.
Ещё шаг и волна окатывает меня до самой макушки.
Океан нельзя переплыть. Но я попробую.
Холодно.
Бр-р-р…
Очень холодно.
Я поёжился на заднем сиденьи «нивы» и разлепил веки. Уже утро.
Спина болит. Зато стреляная рана ниже ключицы беспокоит куда меньше. Дёргает, зудит. Но это хорошо. Значит, скоро выйдет комочек свинца. Я осторожно поднял левую руку. Здесь тоже порядок. Там, где навылет прошла пуля – лишь маленькая ранка над запястьем.