Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика
Шрифт:
В этих изданиях можно зафиксировать абсолютно иной тип женской телесности, который я назвала «рабоче-крестьянским» [Дашкова 1999: 131–155]. Это, как правило, изображения мужеподобных, немолодых, непривлекательных, часто неопрятных женщин [231] , с немытыми волосами, широкими растрепанными бровями, обветренными губами, в мешковатой темной одежде. Создается впечатление, что изображаемых застали врасплох: иногда это фотографии в неудачных позах, со спины, с явными недочетами в одежде. Так, например, на фотографии с обложки (!) журнала «Делегатка» (№ 19 за 1928 г.) изображена женщина, у которой сползла бретелька от бюстгальтера. Очевидно, что эти изображения находятся вне модного пространства.
231
В женских журналах присутствуют по преимуществу изображения женщин — фотографии и рисунки.
Поскольку вышеуказанные издания имели политико-воспитательную направленность, интересующие нас проблемы оттеснены в них на периферию. «Мода», как правило, была представлена лишь выкройкой и описанием одной (!) вещи (например, в журнале «Работница»). В некоторых журналах, например в «Крестьянке», о моде нет даже речи (что вполне закономерно, учитывая его прагматическую ориентацию) [232] . Гигиеническая же проблематика до начала 1930-х годов присутствовала в журналах регулярно. Например, в рубрике «Беседы врача» в журнале
232
Вообще «телесное» представлено в этом журнале исключительно как проблема детей: в основном это варианты решения вопроса о яслях.
233
См.: [Делегатка 1929 № 8,12,13,14,28, 29].
Политика в отношении моды и гигиены начинает меняться в начале 1930-х годов. Если придерживаться моей терминологии, то можно сказать, что происходит слияние первой и второй тенденций. На смену лозунгам 1920-х годов «хорошо одетый человек — не враг» и «хорошо одеваться не стыдно», приходит тенденция 30-х, которая очень точно сформулирована в журнальном письме работницы ситценабивной фабрики В. И. Акимовой: «…наша жизнь начинает входить в норму, пора отрешиться от рваной юбки» [Искусство одеваться 1928 № 1:6].Раннесоветский пафос мировой революции и бессребреничества сменяет концепция мирного строительства, общественного благосостояния и налаженной приватной жизни [234] . Формулировка задач нового этапа развития Советского государства присутствует в программной речи И. В. Сталина 1935 года: «…некоторые думают, что социализм можно укрепить путем некоторого материального поравнения людей на базе бедняцкой жизни. Это не верно… На самом деле социализм может победить только на базе высокой производительности труда… на базе изобилия продуктов и всякого рода предметов потребления, на базе зажиточной и культурной жизни всех членов общества» [Работница 1935 № 20: 3–4]. Кроме того, «культурное строительство», активно прививаемое в 1920-е годы, к середине 1930-х объявляется практически завершенным. Следствием этих процессов — как правило, инспирированных «сверху» — можно считать возрастание и поощрение интереса к моде (в частности, открытие магазинов мод и модных ателье) и убывание упоминаний о гигиене в публичной сфере, в том числе со страниц журналов.
234
Об этих процессах см.: [Фицпатрик 2001: 110–140 (гл. 4)].
В 1930-е годы появляется несколько «неполитических» журналов мод («Моды сезона», «Модели сезона», «Моды»), носящих абсолютно прагматический характер [235] : эти издания, являясь аналогами журналов 1920-х годов, печатают лишь изображения моделей одежды с описанием [236] и приложением выкроек. О популярности такого рода изданий свидетельствует тот факт, что в 1937 году был выпущен удешевленный «карманный вариант» журнала «Моды» с крошечными черно-белыми контурными моделями и краткими описаниями в конце.
235
«Непрямую» политику можно уловить на визуальном уровне: так, изображения моделей даются на фоне зданий «сталинского ампира» (наблюдение К. Богданова), а лисьи шкурки на плечах у моделей, очень популярные в эти годы и часто изображаемые в модных журналах, постепенно «редуцируются» до полного неузнавания.
236
То, что Р. Барт называет «одежда-образ» и «одежда-описание». См.: [Барт 2003: 36–37].
В 1936-м начинает выходить журнал «Общественница», ориентированный на неработающих женщин — жен руководящих работников, инженеров и техников — и призванный включить эту социальную группу в общественно-полезную деятельность. Для него характерна новая стратегия построения общественно-политического издания для женщин: на смену образовывающим и поучающим тенденциям приходит убеждение через положительные примеры [Дашкова 2001:191–192]. С этим связано и складывание нового способа вербальной и визуальной репрезентации женщины, вобравшего в себя оба взаимоисключающих типа женской телесности — «артистический» и «рабоче-крестьянский». Это тип интеллигентной и элегантно одетой «простой» советской женщины [237] . Как правило, она изображается в «деловом» костюме (пиджак и юбка чуть ниже колена), чулки и туфли на невысоком каблуке; у большинства — короткие волосы, кокетливо уложенные «волнами», и подкрашенные губы. Что же касается журнального дискурса [238] , то в нем присутствует поощрение эстетических тенденций как в «общекультурном» плане, так и в области моды: знакомство с произведениями живописи и литературы (печатание репродукций картин и рассказов или отрывков классической прозы) начинает сочетаться с прививанием и поощрением навыков в подборе одежды и умением ее носить. С журнальных страниц исчезает проблематика, связанная с чистотой одежды и тела, а с 1936 года (после закона о запрещении абортов) — с абортами и контрацепцией [239] . Начинают ставиться вопросы, касающиеся элегантности и правильного подбора одежды, а также умения ухаживать за своим лицом и телом, т. е. осуществлять косметические, а не только гигиенические процедуры. В понятие «здоровье» начинает включаться не только внутреннее состояние организма (отсутствие болезней и их симптомов, вроде прыщей, сальных волос, излишней худобы/полноты), но и акцентирование внешних проявлений хорошего самочувствия (цвет лица, чистота кожи, блеск волос).
237
Примером такого типа женской телесности могут служить героини Л. Орловой из фильмов Г. Александрова: интеллигентная ткачиха-стахановка из финала к/ф «Светлый путь» и профессор Никитина из к/ф «Весна».
238
Речь идет об общественно-политических изданиях, а не о журналах мод.
239
Анализ культурно-просветительского дискурса об абортах см.: [Мерненко 1999: 151–165].
Произошедшие в этот период изменения можно зафиксировать и на уровне «производителя дискурса»: на смену «окультуривающему» дискурсу гигиенистов, научающему основным бытовым навыкам, приходит «эстетический» дискурс специалистов. На это изменение, столь показательное для культурной ситуации 1930-х годов, обращает особое внимание и О. Гурова. Она отмечает, что, «говорящими в текстах становятся эксперты в области эстетики быта, вещей, тела — „специалистка косметического
240
Рукопись диссертации Гуровой «Советское нижнее белье как система вещей: социокультурный анализ» (гл. 2).
Выше я обозначила журнальное пространство, внутри которого существовали и взаимодействовали различные понимания моды и женской телесности. Далее я рассмотрю формы взаимодействия трех дискурсивных практик — моды, политики, гигиены в женских и модных журналах конца 1920-х — начала 1930-х годов. Этот период представляется мне наиболее показательным прежде всего потому, что это время дискуссий о понятиях, разброда мнений и складывания идеологических представлений (которые к середине 1930-х годов уже отольются в нормативные идеологические клише). В мою задачу входит анализ форм и способов политизации модного дискурса. Я буду отталкиваться от следующих положений: если моду можно определить как сферу досуга, инновативности и демонстративности, то гигиена репрезентируется через идею полезности, закрепленную авторитетом науки. Политика в этой «связке» осуществляет функцию контроля и идеологического переформулирования положений моды, в том числе и посредством ее тестирования на гигиеничность.
Необходимо отметить, что проблематика моды и гигиены представлена в отмеченной периодике неравномерно: это касается как самих журналов, так и временных периодов. Так, наибольший интерес для меня представляют журналы конца 1920-х годов «Искусство одеваться» и «Женский журнал» [241] . Причем в первом доминируют сюжеты, связанные с модными тенденциями и отношением к ним (о чем свидетельствует само название): новости из мировых столиц моды, новинки отечественной моды и дизайна, история моды, модели одежды, выкройки, полезные советы. Во втором — больше внимания уделяется проблемам гигиены. Этот журнал претендовал на освещение значительно широкого спектра женских проблем (которые очень часто были опосредованы гигиенической проблематикой): «женские» аспекты политики, права женщин, вопросы любви, брака, детей, проблемы абортов и контрацепции, вопросы семьи и быта, модные тенденции, кулинарные рецепты, полезные советы. Важно отметить, что оба этих журнала перестали выходить к 1930 году. В этот период было закрыто большинство журналов мод. В других женских журналах — «уцелевших» («Работница», «Крестьянка», «Работница и крестьянка») и возникших во второй половине 1930-х годов («Общественница», «Моды», «Модели сезона») — интересующие нас сюжеты претерпели ряд изменений. Прежде всего, сошла на нет гигиеническая проблематика [242] : исчезли материалы, посвященные личной гигиене, абортам, контрацепции и вообще всей «телесной» проблематике, а также обсуждение модных тенденций, в том числе и в плане гигиены. В 1930-е годы вопросы моды и гигиены были вытеснены в отдельные («профессиональные») локусы: о моде стали информировать несколько журналов мод («Моды», «Модели сезона»). В этих изданиях были представлены лишь модели одежды, выкройки и их нейтральные (деполитизированные) описания, а гигиенические нормы стали предметом рассмотрения исключительно специальной медицинской литературы.
241
Кроме нашего специального интереса, они важны еще и как достаточно репрезентативные журналы: «Женский журнал» — до 12 номеров в год, тираж — до 50 тыс. экземпляров; «Искусство одеваться» — 12 номеров, до 100 тыс. экземпляров.
242
Подробнее историю вопроса см.: [Плаггенборг 2000:75–124 (гл. 2: «Тело»)].
Кроме того, женские журналы и журналы мод 1920–1930-х годов являются не только собранием интересных сведений о моде и/или гигиене, но и уникальным примером для исследования взаимодействий внутри комплекса «мода-политика-гигиена». Мы можем наблюдать, как осуществлялось идеологическое переформулирование вопросов моды и гигиены. Причем мы имеем дело с некой «геральдической конструкцией», где в «сильной позиции» зачастую выступает не политика, а гигиена. Так, гигиена популяризировалась посредством политики («здоровые граждане полезны для государства»), т. е. присваивала себе политический образ. В этом можно видеть отличие профессионального гигиенического дискурса, представленного в научных журналах и сборниках, от популярного, складывавшегося в журналах и общедоступных брошюрах: первые практически полностью лишены политической составляющей, тогда как во вторых она доминирует. В то же время происходил и процесс инкорпорирования гигиены в область идеологии посредством наделения гигиенических норм символическими значениями. В текстах рассматриваемого периода можно выделить такие оппозиции, как «чистота тела/чистота души», «здоровье физическое/здоровье духовное» («в здоровом теле здоровый дух»), «красота тела/красота души». В журнальном дискурсе достаточно часто встречается операция по переформулированию гигиенических характеристик в характеристики морально-этические. Например, весьма распространены следующие смысловые смещения: «скверно… когда грязный парень направо и налево отправляет свои „научно-физиологические“ (sic!) потребности с грязными девушками, которых он нисколько не любит…»; «…чистейший в мире человек — Ленин» [Искусство одеваться 1928 № 1:3].
Мой опыт работы с журналами показал, что другая, «негигиеническая» политизация моды носила нерегулярный, «точечный» характер и выглядела скорее как эксцесс и/или эксперимент, чем как последовательная тенденция. Так, наиболее удачными попытками мягкой идеологизации моды можно считать разработку моделей прозодежды (костюмы для хирургов, пожарных, пилотов, продавцов и др.) известными художниками-конструктивистами А. Родченко, В. Степановой, Л. Поповой [243] ; развитие традиций народного костюма Н. Ламановой [244] ; поиски новых форм в спортивной и профессиональной одежде художниками В. Мухиной, А. Экстер, Е. Прибыльской, Н. Макаровой [245] . Более экзотические варианты — «идеологическая» роспись тканей (например, серпами и молотами [246] ) и использование фабричных работниц в качестве «моделей» для демонстрации одежды (см., например, фотографию и подпись к ней: «Работница-галошница резиновой мануфактуры „Треугольник“ в платье, специально сделанном по рис. худ. Правосудович. Платье сделано из дешевого вельвета и отделано дешевой пестрой парчой» [Искусство одеваться 1928 № 1:1]).
243
Источники по прозодежде см.: [Искусство одеваться 1928 № 9:13; 1928 № и: 15; 1928 № 12:13] и др.
244
Источниками по «народным мотивам» в костюме могут служить, например: [Женский журнал 1926 № 1:16; 1926 № 2: 18]; [Искусство одеваться 1928 № 1:9; 1928 № 2:1,7, 8(a); № 4: 8(6); № 5: 8(6)] и др.
245
Подробнее об этих тенденциях см.: [Стриженова 1972: 22; 84; 97], [Кирсанова 2002: 215–218].
246
См.: [Искусство одеваться 1928 № 1:11].