Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям
Шрифт:
Вполне понятно, что в этих условиях, опять-таки за считаными исключениями, исчез и рыночный спрос на профессиональных критиков. «Из субъектов писания мы превратились в объекты описания», – свидельствует Владимир Новиков, обнаружив, что и в «Известиях», и в «Московском комсомольце», и в «Аргументах и фактах», и в «Огоньке», и в «Итогах» как он, так и его коллеги могут появиться не в качестве авторов, но лишь на правах интервьюируемых, в то время как «Афише», «Итогам», «Коммерсанту» и газете «Газета», где все-таки появляются рецензии на наиболее заметные новинки, критики если и нужны, то отнюдь не литературные, а книжные.
Вот и вышло, что литературная журналистика либо напрочь вытеснила литературную критику со страниц ежедневных и еженедельных изданий, из радио–
Являя собою, – по хлесткому выражению Олега Павлова, – «жиденькое варево из окололитературных сплетен и скандальчиков, лозунгов и деклараций», литературная журналистика, разумеется, стремится дефицит компетентности восполнить либо непомерной фанаберией, либо тоном, глумливо-покровительственным по отношению и к писателям, и к литературе вообще, что, надо думать, особенно непереносимо для тех, кто принадлежит к квалифицированному читательскому меньшинству. «Язык у этой критики, – с изумлением пишет Николай Анастасьев, – по преимуществу молодежный, полублатной-полубогемный жаргон, будь то “Московский комсомолец”, “КоммерсантЪ” или “Известия” – издание, казалось бы, положительное и консервативное. ‹…› Со мною, добропорядочным и законопослушным читателем-зрителем все время перемигиваются, всячески амикошонствуют, предлагают вместо суждения и оценки набор каких-то странных ужимок».
И, понимая критику как неотъемлемую часть литературы, а литературную журналистику всего лишь как ее тень, нельзя даже воскликнуть патетически: «Тень, знай свое место!» – ибо она все равно не послушается и слушаться не будет ровно до тех пор, пока в средствах массовой информации не перестанет доминировать взгляд на литературу как на наиболее малоинтересную и малоприбыльную разновидность шоу-бизнеса.
См.: КОЛУМНИСТИКА; КРИТИКА КНИЖНАЯ; КРИТИКА ЛИТЕРАТУРНАЯ; СТВОРАЖИВАНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ; СТРАТЕГИЯ АВТОРСКАЯ; СУМЕРКИ ЛИТЕРАТУРЫ
З
ЗАНИМАТЕЛЬНОСТЬ, ИНТЕРЕСНОСТЬ И УВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ
Эстетика Аристотеля такой эстетической категории, как известно, не предусматривала. Нет этих понятий и в современных словарях литературоведческих, искусствоведческих, эстетических терминов. И, думается, зря, так как, по утверждению психологов, из всех фундаментальных эмоций на первом месте стоит интерес, заинтересованность, а читатели, в том числе и принадлежащие к квалифицированному меньшинству, зачастую основывают свой выбор книги (или отказ от ее чтения) как раз на том, интересно или неинтересно с нею знакомиться, следовать за мыслью автора, приключениями героев и т. д. Ведь, увлекая, занимательное произведение тем самым и привлекает читателя к сотворчеству, вовлекая его в мир, где есть место для соразмышления и сопереживания.
Другой вопрос, что это понятие, подобно литературному вкусу, каждый человек наполняет глубоко личным, индивидуальным и трудно верифицируемым содержанием. Так что если есть люди, с увлечением читающие (и перечитывающие) справочники, трактаты, стихи аутичных поэтов, бессюжетную и/или преднамеренно усложненную, «затемненную» прозу, то есть и те, чей интерес могут вызвать только неприличные анекдоты и разного рода модификации авантюрной литературы. Нет сомнения, что поле интересного тем шире, чем шире читательский
Тем не менее в сколько-нибудь устойчивом словоупотреблении за понятием занимательности закрепилась ее связь с яркими, неординарными героями, нетривиальными обстоятельствами времени и места действия, острыми, динамично и непредугадываемо развивающимися сюжетами – словом, со всем тем, дефицит чего так болезненно переживают в последнее десятилетие качественная литература и ее верные читатели. «Большинство публикуемых текстов элементарно скучны…» – говорит Дмитрий Бавильский, заявляя, что «занимательность – вежливость литератора». «Мы живем в эпоху, когда читать художественную литературу слишком часто бывает куда скучнее, чем читать о литературе», – подтверждает Борис Хазанов. И не исключено, что именно в поисках интересного, увлекательного и увлекающего представители неквалифицированного большинства уходят к развлекающему их масскульту, а современная офис-интеллигенция, сменившая на исторической сцене былых гуманитариев и инженерно-технических работников, так тянется к миддл-литературе (и переводной, и отечественной), ибо эта литература по определению стремится стать «лекарством от скуки», а ведь «простец, – заметила Ольга Седакова, – как правило, не мазохист. Никакой теоретик не заставит простого человека полюбить скуку».
См. КАЧЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА; МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА; МИДДЛ-ЛИТЕРАТУРА; СЮЖЕТ В ЛИТЕРАТУРЕ
ЗАПИСЬ ЛИТЕРАТУРНАЯ
Одна из форм соавторства, при которой собственно писателем, то есть тем, кто из буковок складывает слова, а из слов фразы, является только один из участников творческого союза, а другой выступает в роли (всего лишь) поставщика информации, необходимой для того, чтобы произведение было создано. При этом соавторство может быть как обозначено на обложке и/или в выходных данных книги (текст либо публикуется под двумя фамилиями, либо печатается с пометой «литературная запись такого-то» или «при участии такого-то»), так и скрыто, и тогда так называемым «титульным автором» произведения считается тот, кто, собственно говоря, ничего не написал.
Зато рассказал. Или, по крайней мере, поручил рассказать своим помощникам, дал распоряжение предоставить материалы, требующиеся записчику, – как это произошло с Леонидом Брежневым, не только выпустившим под своим именем книги «Малая Земля», «Возрождение», «Целина», но и получившим за них, помимо обильных гонораров, еще и Ленинскую премию в области литературы.
Случай Л. Брежнева, – разумеется, из самых крайних, хотя практика литературной записи была чрезвычайно распространена в советскую эпоху. Авторство этой идеи обычно связывают с Максимом Горьким, который, во-первых, призвал (малограмотных, как правило) ударников в литературу, а во-вторых, инициировал создание специальных «кабинетов литературной записи», где профессиональные писатели или журналисты опрашивали (и записывали) тех же самых ударников, командиров производства, героев Гражданской войны, не готовых к литературному творчеству, зато готовых поделиться своим жизненным опытом.
Эти кабинеты просуществовали сравнительно недолго. Но обычай писать книги (прежде всего, автобиографические, мемуарные) от чьего-либо имени укоренился, и, встречая на прилавках или в библиотеках увесистые тома полководцев Великой Отечественной войны, министров, директоров заводов и фабрик, секретарей партийных комитетов и народных артистов, можно было (почти всегда) не сомневаться, что сами эти VIPы пера в руки не брали.
Как не брали пера в руки – перейдем уже к нынешнему времени – ни Борис Ельцин, чьим постоянным записчиком был Валентин Юмашев, ни Александр Коржаков, на которого и за которого поработала Елена Эриксон, ни многие другие важные персоны из мира политики, бизнеса, науки, музыки, театра и кинематографа. Им нет укора – особенно в тех случаях, когда титульные авторы не только делятся с записчиками гонораром, но и выставляют их имена на обложках и/или в выходных данных «своих» мемуаров, записок, трактатов и монографий.