Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие
Шрифт:
Уже в первой своей петербургской «речи», произнесённой в Троицком соборе – «Слове похвальном в день рождества благороднейшего государя царевича и великого князя Петра Петровича» (октябрь 1716 г.), – Феофан Прокопович, обыгрывая ставшую в ораторской прозе первой трети XVIII в. трафаретной оппозицию «прежде – ныне», обращается к образу Санкт-Петербурга (463). «Что бо была Россия прежде так не долгого времени? И что есть ныне? Посмотрим ли на здания! На место грубых хижин наступили палаты светлые, на место худаго хврастия, дивныя вертограды. Посмотрим ли на градцкия крепости! Имеем таковым вещию, каковых и фигур на хартиях прежде не видели и не видали. Воззрим на седалища правительская! Новый сенаторов и губернаторов сан, в советах высокий, в правосудии неумытный, желательный добродетелем, страшный злодеяниям! Отверзем статии и книги судейския. Колико лишных отставлено, колике здравых и нужнейших прибыло вновь! Уже и свободная учения
Данный риторический период дышит эффектом присутствия автора: всего лишь месяц он находится в «Санкт-Питербурхе», всё ему ново, всё в диковинку. Экспрессия становится формообразующим элементом структуры «слова». Ораторский пассаж зиждется не только на антитезе «ныне – прежде», но, может быть и неосознанно, ритор заложил знаковую для всей последующей жизни России оппозицию «старая Москва – новый Санкт-Петербург». И развитие градостроительства, и новая политическая власть, и науки, и искусство, и культура, и, конечно, флот – всё связано с образом Петербурга и его творца. Поэтому в «слове» присутствует новый обширный пассаж, доказывающий неразрывную связь основателя – «фундатора» – с его детищем.
«А ты, новый и новоцарствующий граде Петров, не высокая ли слава еси фундатора твоего? Идеже ни помысл кому был жительства человеческого, достойное вскоре устройся место престолу царскому. Кто бы от странных зде пришед и о самой истине не уведав, кто бы, глаголю, узрев таковое града величество и велелепие, не помыслил, яко сие от двух или трех сот лет уже зиждется? Сиесть тщательством монарха нашего испразднися оная древняя пословица сарматская: «не разом Краков будовано». Или великое бо время к таковому строению пятьнадесятолетнее? И что много глаголати о сих? Август он римский император, яко превеликую о себе похвалу, умирая, проглагола: «Кирпичный (рече) Рим обретох, а мраморный оставляю». Нашему пресветлейшему монарсе тщета была бы, а не похвала сие пригласити. Исповести бо воистинну подобает: древяную он обрете Россию, а сотвори златую: тако оную и внешним и внутрним видом украси, здании, крепостьми, правильми, и правительми, и различных учений полезных добротою» (45).
Кульминацией «слова», согласно правилам риторики, должен быть третий, заключительный, пассаж, который венчает триаду «Санкт-Петербург, Пётр, Россия». «Поднесла главу Россия, светлая, красная, сильная, другом любимая, врагом страшная» (46).
В «Слове во время присутствия его царского величества, по долгом странствии возвратившегося» (1717) Феофан говорит о судьбоносном значении для России Петра и его детища, пророчески звучат его слова: «в благословенной тебе Российской монархии, паче же в сем Петровом граде, аки в корабли Петровом, пребываяй благодатным твоим присущием и, пребывая, проповедуй нам временных и вечных благ благовестие. Проповедуй царю нашему, якоже Давиду иногда, о его наследии: «От плода чрева твоего посажду на престоле твоем»» (67).
В «Слове похвальном на тезоименитство благоверныя государыни Екатерины» (1717) Феофан утверждает, что Екатерина вслед за Петром продолжит «дело Архитектуры», – строительства столицы.
В «Слове при начатии святейшего правительствующего Синода» (1721) образ столицы расширен до некоего здания не только вещественного, но и духовного, которое и в этой речи называется Архитектурой и связывается с образом вечной славы Петра. «Ты Петре Богом прославленный и славою вещественных зданий помянутым Монархом не уступив, а зданием сим духовным толико оных превзошел сей наш земноводный круг. Толикое убо твое, благочестивейший Государь, здание и укрепляй, яко Архитектуру твою, и защищай, яко сокровище дражайшаго твоего имения вечной славы» (II, 69–70).
С похвалой новой столице и её основателю в октябре 1717 г. выступил и Гавриил Бужинский («Слово в похвалу Санктпетербурга и его основателя Петра Великого», 1717) [474] . Параллельно с Феофаном Прокоповичем (и в отличие от других иерархов церкви) Бужинский прославляет «град» и его основателя, называя Петра «премудрейшим и первейшим его архитектором».
В «Слове похвальном на тезоименитство благоверныя государыни Екатерины» (68–76), произнесённом в Троицком соборе в день именин Екатерины 24 ноября 1717 г. (с. 466) [475] , Феофан Прокопович наметил крепкую, неразрывную связь Петра I и Екатерины I: «Крепка яко смерть любы» – этот эпиграф, взятый им из «Песни песней», явился квинтэссенцией «Слова». Размышляя о действии непритворной, но самой истинной и искренней любви к Богу, к ближнему, Феофан в качестве абсолютного примера
474
Бужинский Г. Полное собрание поучительных слов – М., 1784. С. 1—36. Описание «слова» см.: Гребенюк В. П. Обзор произведений панегирического содержания первой четверти XVIII в. // Панегирическая литература петровского времени. – М., 1979. С. 79–80.
475
Описание «слова» см.: Гребенюк В. П. Обзор произведений панегирического содержания первой четверти XVIII в. // Панегирическая литература петровского времени. – М., 1979. С. 83–84. В этот же день приветствие Екатерине преподнесли служители Петербургской типографии. Оно не выходит за рамки обычных комплиментов и полностью укладывается в жанр придворного панегирика (см. там же, с. 82–83).
«Видехом тогда, о Россие, любовь монархини твоей крепку, яко смерть быти: своя ей яве искала смерть, а именно и пулею пушечною, пред ногами ей падшею, приближившаяся, но паче сердце ея умираше боязнию смерти супружеской. Борьба бо воистину была любве и смерти, егда и сия, и оная на едину особу равне нападение сотворили. Что же! Которая от них преуспе и превозможе! Тело в руках смерти было, но дух, любовию пленен, аки бы инамо от состава своего преселився, не знаяше, что с собою деется, не вядяше смерти своей, пред очима ходящей, но весь последова мужеви и его смертными бедствии уязвлящеся» (74).
Права Н. Д. Кочеткова, отмечая заметную приглушенность религиозного аспекта у Феофана-оратора: «Прокопович выступает не столько как православный христианин, борющийся за чистоту веры, сколько как политический деятель, оценивающий события с точки зрения государственных интересов только у Прокоповича проповедь перестаёт быть проповедью в собственном смысле этого слова и становится произведением светским, жанром публицистическим по существу» [476] . В анализируемом «слове» оратор начинает проповедь по законам жанра, традиционно: эпиграф из «Псалтыри», приступ обыгрывает достаточно пространно эпиграф, образ великомученицы Екатерины композиционно составляет центр «слова». Однако идейным центром оказывается образ Екатерины Алексеевны, по словам Феофана, – «приклад» (пример) великой, истинной и действенной любви Екатерины не только к Петру, но и к России. Во всех «Словах», посвящённых Екатерине I, этот чисто светский, политический смысл будет и далее укрепляться, детализироваться, обрастать новыми примерами и подробностями.
476
Кочеткова Н. Д. Ораторская проза Феофана Прокоповича и пути формирования литературы классицизма // XVIII век: Сб. 9: Проблемы литературного развития в России первой трети XVIII века. – Л., 1974. С. 57.
7 мая 1724 г. в Успенском соборе Московского Кремля Феофан Прокопович произнёс «Слово в день коронации Екатерины Алексеевны» (II, 103–111). Прославляя это событие как день «преблаженнаго приятия» и «предивнаго благополучия», т. к. «преславный народ российский увидел на главе монархини венец царский» (II, 104). Феофан отмечает, что в истории России это первый случай, когда женщина становится монархиней, да ещё венчанной на царство. Екатерину он называет «героиней» не только потому, что право на корону засвидетельствовано «благословенным чадородием» (II, 105) её, но и «непрестанными действиями в разных и многих трудных случаях» (II, 106).
Феофан приводит в «слове» исторические примеры: Артаксеркс хотел Астинию венчать «за едину красоту», но «не сподобил того за гордыню ея», он же венчал Есфирь «за едину красоту»; дочери императоров константинопольских короновались по крови; в европейских странах коронуются по крови и по наследию, а вот Екатерина, в отличие от них, заслужила перед отечеством и государем корону.
Мотив службы, служения – один из доминирующих не только в этой «речи», но и во многих «словах» и «речах» Прокоповича. Прокопович как историк перечисляет имена многих «славных жен», получивших венец царский и до Екатерины (II, 106–107), но у всех находит какие-то недостатки, и только Екатерина безупречна: все её достоинства «в сей великой душе во всесладкую армонию согласуются» (II, 107). Особо подчёркивает оратор: «сия великая Героиня мужем соравнение с собою оставила, в походах безгодия, вар, зной, стужи, бури, малоудобныя переправы, квартиры неспокойныя» (II, 108) – это об участии Екатерины в Прутском и Каспийском походах совместно с Петром.