Русская литературная усадьба
Шрифт:
Вскоре Куприн усиленно засел за работу на своем чердаке. Он не любил рассказывать о своих замыслах, но Мария Карловна догадалась, что муж пишет большой рассказ. Однажды он случайно в библиотеке открыл том Державина и наткнулся на посмертное стихотворение поэта:
Река времен в своем стремленье Уносит все дела людей. И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей…От этих строк Куприн пришел в восторг. Они показались ему одновременно и одически торжественными и глубокими по мысли. Свой новый рассказ он озаглавил «Река жизни» — и этот рассказ одно из лучших его произведений.
На охоту Куприн ходил этим летом с новым управляющим имением
Крестьяне избегали Даниловского; прислугу нанять было невозможно. Вскоре Куприну стала известна причина. По всей округе и даже в Устюжне ходили слухи, что в доме на чердаке в черном гробу лежит огромная человеческая нога и по ночам с шумом ходит по комнатам. К удивлению писателя, этому верил и Арапов; он по вечерам никогда в дом не заходил. Но основания для таких разговоров были. Вскоре после приезда Куприн нашел в библиотеке на нижней полке длинный ящик, напоминавший не то футляр для виолончели, не то гроб. В ящике лежал гигантский ножной протез явно заграничной работы, обтянутый голландской замшей. Отыскался поблизости и костыль. Все некогда принадлежало генералу Кривцову (родственнику Батюшковых), потерявшему ногу в сражении при Кульме в 1813 году.
Владелицей соседнего хутора Свистуны была известная пианистка профессор Петербургской консерватории Вера Уваровна Сипягина-Лилиенфельд. Она была женщиной трагической судьбы. Ее муж — морской офицер — застрелился сразу же после брачной ночи. Вновь замуж она не вышла и уединилась в новгородской глуши. Как-то Батюшков и Куприн с женой нанесли ей визит. В этот день она села за рояль и по просьбе гостей сыграла Аппассионату — и сыграла с необыкновенным одушевлением и трагизмом. Гости были потрясены. На обратном пути разговор был о том, какая необыкновенная и жестокая сила заключена в музыке. Ночью Куприн спать не мог. Он и Батюшков всю ночь бродили по парку. Именно тогда зародился замысел «Гранатового браслета».
В сентябре Куприн со всем многолюдным семейством покинул Даниловское, но уже в начале декабря возвратился на целых два месяца. Его спутником был фельдшер Евсей Маркович Аспиз, с которым он познакомился в Балаклаве. Это был именно тот человек, который был Куприну необходим для упорной усидчивой работы: умный, сдержанный и абсолютный трезвенник. Он оставил интересные воспоминания. Приведем некоторые выдержки.
Вот его характеристика соседей Даниловского: «Казалось, что перед нами воскресла эпоха Гоголя, персонажи «Мертвых душ». Те же Коробочки, Маниловы, полинявшие, оскудевшие, выцветшие Ноздревы и Собакевичи…» [18] . Деревня оставляла тягостное впечатление: «Поражала бедность и мрачность крестьянской жизни. Единственный денежный доход у них был от продажи молока в сливной пункт при сыроваренном заводе. Мы были поражены, когда узнали, что за ведро молока платили не то 13, не то 15 копеек, причем нередко молоко приходилось возить или носить за 10–12 верст. Это была чудовищно низкая цена даже по тем временам.
18
Аспиз Е. М. С Куприным в Даниловском //Литературная Вологда, № 5, 1959. С. 184.
Однажды мы зашли в избу, где увидели женщину в скорбной позе, тихо качающую люльку. Лицо ее выражало глубокую печаль, да и все остальные в избе были словно после похорон: ходили тихо, говорили печально. Александр Иванович осторожно стал расспрашивать женщину о причине ее печали. С рыданиями крестьянка рассказала, что накануне у них пала корова» [19] .
К слову, сыроваренный завод принадлежал барону Штемпелю.
На следующий год Куприн приехал в Даниловское уже с новой женой. Это была Елизавета Морицевна Гейндрих, воспитанница в семье Мамина-Сибиряка.
19
Там же. С. 185.
Осень 1907 года в Даниловском (сентябрь, октябрь и почти весь ноябрь) была на редкость творчески плодотворной. Здесь написаны такие шедевры, как рассказ «Изумруд» и повесть «Суламифь».
Сюжетом «Изумруда» послужила наделавшая большой шум история отравления знаменитого призового рысака Рассвет коннозаводчиком-конкурентом. Рассказ посвящен памяти «несравненного пегого рысака Холстомера». Батюшков в своих воспоминаниях сообщает любопытные подробности:
«Однажды возвращались из какой-то поездки к соседям верхами. Подъезжая к усадьбе, я заметил потраву: чья-то лошадь забралась в овес. Я спешился, чтобы прогнать лошадь, но Александр Иванович подхватил ее за челку и привел ее в дом. Сев на нее верхом, заставил ее подняться по ступеням балкона и, как капризный ребенок, настоял, чтобы ее оставили ночевать в доме, и привязал около своей кровати.
«Я хочу знать, когда и как лошадь спит, — говорил он, — хочу с ней побыть». На другой день повторилась та же история, но приведена другая лошадь. Александр Иванович за ней ухаживал, кормил, поил и решился прекратить свои опыты лишь тогда, когда его спальня пропиталась запахом конюшни. В ту пору он задумал рассказ «Изумруд», и нельзя не признать, что «психология» лошади им представлена в высшей степени правдоподобно» [20] .
В последующие несколько лет Куприн постоянно приезжал в Даниловское. Он сам не раз говорил, что всем курортам предпочитает русскую деревню. Здесь в новгородской глуши писатель оставил по себе добрую память. Батюшков вспоминает: «Годами спустя после его пребывания в деревне о нем усиленно расспрашивали — ямщик, возивший его два-три раза, церковный сторож, водивший его на голубятню, лесник, с которым он ходил на охоту, работник, с которым он мастерил какую-нибудь машину, и т. д.» [21] .
20
Батюшков Ф. Д. Стихийный талант // К. Н. Батюшков, Ф. Д. Батюшков, А. И. Куприн. Вологда, 1962. С. 135.
21
Там же. С. 140.
Последний раз Куприн был в Даниловском поздней осенью 1911 года; но отголоски впечатлений, почерпнутых в этой отдаленной усадьбе, еще долго отзывались в его творчестве — даже в эмиграции.
Приютино
В наши дни имя Алексея Николаевича Оленина не принадлежит к числу широко известных. Однако каждый интересующийся жизнью Пушкина или Крылова его знает. Встает вопрос: кем же был этот человек, некогда стоявший в центре художественной и литературной жизни России?
Карьера Оленина удивительна — тем более что он никогда не принадлежал к числу царских фаворитов. Отпрыск близкого ко двору семейства (его матерью была княжна Волконская, а теткой Е. К. Воронцова-Дашкова), способный мальчик привлек внимание Екатерины II. После окончания Пажеского корпуса он некоторое время был ее пажом; затем императрица (по его собственной просьбе) отправила Оленина в Дрезден для обучения артиллерийскому делу. В этом городе, снискавшем славу германских Афин, юноша в своих занятиях отнюдь не ограничивался военными науками; он со страстью погрузился в изучение древностей, историю и искусство. В скором времени Оленин стал замечательным рисовальщиком. Не удивительно, что, вернувшись на родину, он оказался членом кружка Державина. Екатерина II мечтала воспитать государственных мужей, которые были бы на своем месте всюду, куда бы их ни поставила служебная необходимость. Оленин, как никто другой, подтвердил своим блестящим примером, что чаяния императрицы были отнюдь не беспочвенными.