Русская мать
Шрифт:
– Может, вернемся?
– Конечно, как не по тебе, сразу - вернемся. Знаю я тебя.
– Если я тебя сегодня раздражаю, можем перенести прогулку.
– Подумаешь, прокатил на такси и считаешь, заткнул мне рот?
– Давай не будем переходить на личности.
– А про птичек и рыбок мне не интересно.
– Но ты же любишь природу.
– Я уж теперь и сама не знаю, что люблю, а что нет. Совсем распадаюсь, и ты тут, сам видишь, ничем не можешь помочь.
– В следующий раз сходим с тобой в Сад Шекспира. Представляешь, один англичанин
– Боже, назвать сирень как пьесу! Дурак, интеллигент.
– Я тоже в своем роде интеллигент.
– Может, ты еще и Шекспир? А впрочем, кто ж еще! Только и знаешь, что строчишь свои книжки.
– Спасибо... Может, пройдешься по саду одна?
– Чтобы не несла околесицу? Ты очень любезен.
– Боже, как с тобой трудно!
– А тебе подавай мать молчунью, чтоб молчала как рыба. Дудки! Тут вы с женушкой просчитались.
– Да мы просто мечтаем, чтобы тебе было хорошо.
– Знаешь что, от этого "мы" меня рвет.
– Ты всегда злилась, что мы живем дружно.
– Только на людях!
– А ты никогда не могла смириться, чтобы кто-то в семье был счастлив не спросясь тебя. Вечно ищешь соринку в чужом глазу, а в своем бревна не видишь. По-твоему, выходит, одна ты совсем без греха?
– Ночью, сыночка, я...
– Не надо, не разжалобишь.
– Да выслушай ты... Ворочаюсь с боку на бок. Ругаю себя, что была плохой женой и плохой матерью. Ем себя поедом.
– Не впадай в другую крайность.
– Но я же русский человек.
– Нашла, чем гордиться.
– Тобой, что ли, с женушкой гордиться? Холодные, расчетливые люди.
– В Париже жить непросто. Не могу я себе позволить все эти - души прекрасные порывы.
– А твоя женушка и рада совсем засушить тебя. Сухари вы оба.
– Твои преувеличения просто смешны.
– Проводи-ка меня лучше к фонтану. Солнце вон в тех кустиках словно танцует.
– Это рододендроны. А пионы не цветут еще, запоздали.
– Расскажи, о чем там твоя последняя книга?
– Так, вымысел. Современный антигерой. Хочет найти себе дело, а ничего достойного не видит.
– У тебя всё - сплошная сушь.
– Может, это у меня самозащита.
– А женушка твоя...
– Давай о ней не будем. Я женился двадцать один год назад. Пора бы тебе, кажется, смириться.
– В наше время развестись - раз плюнуть.
– Разводиться нам нет надобности. Мы отличная пара.
– Тебя погубит гордыня. Всю жизнь тебе это твердила. И в школе всегда лез в отличники. А если кто-то оказывался лучше тебя, ты потом неделю не ел.
– Прошлое можно искажать до бесконечности.
– Говоришь, чтобы оправдаться, что не приехал на папины похороны. Ты первый со своим больным воображением все искажаешь. Скоро скажешь, что не хоронил папу, потому что тебя взяли в заложники террористы.
– Больное воображение не у
– Спасибо, сыночка.
– Убери свой платок!
– Ах, какой сад, какое небо, какой воздух! И детишки играют. Ты нарочно выбрал такое чудесное место и время, чтобы костерить меня?
– Я не костерю. Мы оба хороши.
– С больной головы на здоровую. Поедем домой. Зря я вообще из Америки уехала, там меня бы никто не огорчал.
– Давай хоть лимонаду выпьем.
– Я хочу кофе.
– Тебе же нельзя.
– Мне нельзя слушать твои обвинения. Они меня совсем доконают. Если б ты знал...
– Ты, значит, имеешь право меня понемножку доканывать, а я - молчи?
– Ты холодный, как льдышка. Хочешь знать всю правду? Ты хуже своей женушки...
– Которая - черт с рогами. Так ты считаешь.
– Да, считаю.
– Твое право. Ладно, давай пойдем на компромисс: возьмем тебе чай.
– И эклер.
– Четыре эклера!
– Ну так расскажи о цветочках.
– В пятьдесят третьем году на острове Барра я первый раз увидел цветы-мухоловки: они питаются насекомыми и похожи на капкан. Сомкнут челюсти - никакая муха не выскочит. Их кормят в одно и то же время. А в Фуншале было другое чудо: холмы сплошь в орхидеях всех цветов радуги. А вокруг, между прочим, вонь, потому что растут они на всякой гнили и падали. А однажды в Кристобале, на юге Мексики, я чуть не ослеп: увидел такое потрясающее дерево, оно словно все в огне, потому и зовется огонь-дерево, цветет, как пылает. А мне повезло - у попугаев тогда были свадьбы. Они слетались на этот пожар и дрались до смерти. И все вокруг было в красных перьях и лепестках.
– Ах ты, мой сыночка!
– А ты от меня уехала...
– Не от тебя, а от женушки твоей.
– Да что она тебе сделала?
– А ты заметил, как она смотрит?
– Просто боится тебе не понравиться.
– Простота ты простота. Она хочет живьем всех сожрать.
– А ведь она тебе очень помогла, когда хоронили отца.
– Каждой бочке затычка. Что-то тут не так. Даже очень не так.
– Тебе нужна была помощь. А друзья твои - люди неумелые и неловкие.
– А она ловкая. Ловкачка-палачка.
– Тебе помогай - палач. Не помогай - сухарь. Никак не угодишь.
– В мои годы поздно меняться.
– А в мои годы поздно умиляться на все твои выходки. То подавай тебе гостиницу, то ищи богадельню за городом, а теперь вот пожелала на два месяца в Витель.
– Такая уж моя судьба. Не смогли меня с женушкой удержать.
– Не смогли, увы.
– Отправь меня назад в Штаты!
– У тебя не хватит сил. И потом, врач запретил тебе переезд.
– Тогда делай со мной что хочешь, только сделай что-нибудь!