Русская натурфилософская проза второй половины ХХ века: учебное пособие
Шрифт:
Л.М. Леонов в «Пирамиде», учитывая научные концепции XX века, предлагает свою, циклическую, концепцию модели мироздания. Своеобразие романной космологической версии проявляется в том, что эсхатологический прогноз автора требовал определить «математические координаты» нынешнего пребывания человечества в мироздании, чем и вызвана проекция «адреса» местопребывания на модель Вселенной с ее «скорее силовой, нежели материальной, пористой структурой, вроде мыльной пены, и еще никому не известной формой сущности» (Леонов 1994:1, 161). В «Пирамиде» речь идет об Апокалипсисе от Никанора, однако и сам роман может быть назван «Апокалипсисом от Л. Леонова», так как в нем запечатлена «эпоха наша, предшествующая великому финалу» (Леонов 1994:1, 97).
Трагическая
Современная «антология предупреждений» едина в поиске спасительных путей для человечества, в отчетливом осознании катастрофичности бытия на исходе XX века, в стремлении предостеречь против грядущего катаклизма, аннигиляции и «отката назад». Большинство писателей, в отличие от Л. Леонова, обращаются к отдельным сторонам трагической современности, несущим в себе разрушительное начало. «Пирамида» Л. Леонова оказывается созвучной всем произведениям «антологии предупреждений» и в то же время намного опережает ее по масштабу осмысления и изображения истории и бытия человечества в завершившемся столетии, став по сути произведением XXI века. Роман Л. Леонова благодаря избранному им масштабу осмысления и изображения человеческого бытия в XX веке представляет собой «итоговую» синкретическую книгу – «в патмосском жанре репортаж об ожидающих нас бедах, если своевременно не принять мер самозащиты» (Леонов 1994: I, 175), – как охарактеризовал ее один из героев романа.
Заключение
Известный мыслитель М. Мамардашвили говорит о философствовании как об особом акте познания мира и себя в нем, акте, дающем нам некое обобщенное, универсальное знание, свободное от повседневной «гонки за происходящим» (Мамардашвили 1992: 29). Проза о человеке и природе второй половины XX века представила опыт философского понимания места человека во Вселенной на исходе второго тысячелетия, когда в числе «реальных» проблем современного бытия оказались вопросы возможной глобальной катастрофы, устройства мироздания, таящего в себе самоубийственное начало.
Натурфилософская проза вышла на новый уровень художественного осмысления взаимосвязей человека и окружающего его мира, который критика определила как космический, планетарный. Этот уровень обусловлен новым мышлением, зародившимся в XX веке. В.И. Вернадский охарактеризовал его следующим образом: «Человек впервые реально понял, что он житель планеты и может – должен – мыслить и действовать в новом аспекте, не только в аспекте отдельной личности, семьи или рода, государств или их союзов, но и в планетном аспекте» (Вернадский 1991: 28). Современные ученые отмечают, что сегодняшняя научная и философская мысль «все чаще приходит к идее антропокосмизма, который исходит из понимания человека как органической и активной части космоса и Вселенной, включая все возможные в ней
Проза о человеке и природе второй половины XX века обращена к возможным последствиям этого взаимодействия, к вопросам ответственности человечества за них. В связи с чем приобретают особую актуальность онтологические вопросы, «сформулированные» литературой, как «кто, для чего все это выдумал», жизнь эту («Привычное дело» В. Белова), зачем весь этот мир и трудная жизнь человека в нем (В. Распутин, Ч. Айтматов, А. Ким), «что это такое – “я”» (А. Ким), «как жить дальше на свете» («Белка» А. Кима, «Комиссия» С. Залыгина), что есть смерть и что за нею (В. Астафьев, В. Белов, А. Ким), как прожить эту жизнь достойно (С. Залыгин, Ч. Айтматов, Ю. Сбитнев).
В свете возможного самоуничтожения человечества особое значение приобретает идея единства сущего, его гармонического устройства – в противоположность хаосу человеческой жизни, противоестественному законам природы, порождением которого является сам человек. В тридцатые годы A.Л. Чижевский писал о том, что «в науках о природе идея о единстве и связанности всех явлений в мире и чувство мира как неделимого целого никогда на достигали той ясности и глубины, какой они мало-помалу достигают в наши дни» (Чижевский 1973: 24). Во второй половине XX века это ощущение «мира как неделимого целого» стало насущной потребностью, диктуемой самой реальностью и материализованной в художественной литературе, в которой философия природы перерастает в философию бытия.
Изображение бесконечного круговорота жизни, целесообразности и «порядка» в природе, ее самоценности и красоты способствует созданию в прозе второй половины XX века всеобъемлющего и единого образа природы, основу которой составляет гармония. Воплощению в философии природы способствует и то, что сегодняшний опыт во взаимоотношениях с природой «проецируется» на фон древних представлений о месте человека в природе, запечатленных в религиозных воззрениях, в ритуалах и мифах. Рассмотрение натурфилософской прозы в контексте мифопоэтической традиции позволяет, во-первых, определить место и роль мифа в литературе нового времени, сам характер мифологических интуиций в литературном развитии второй половины XX века, во-вторых, выявить воздействие мифа на мировоззрение, поэтику современных писателей.
Зачастую в натурфилософской прозе влияние мифа находит косвенное выражение и воплощается в различного рода мифопоэтических отголосках, вкраплениях в текст. В совокупности они позволяют выявить тот подтекст, который дает возможность определить сам характер мифологизации и эстетическую значимость ее, особенности национального образа мира. Наиболее последовательно «новый миф» раскрывается в повестях, воссоздающих некую мифопоэтическую модель мира. Она необходима в качестве изображения упорядоченного, организованного мира, гармоничного его состояния, в противоположность дисгармонии и хаосу. Каждый из писателей по-своему «моделирует» действительность.
В целом натурфилософская проза второй половины XX века запечатлела общие для литературного процесса этого времени эстетические тенденции. Новизна мировосприятия, космизм сознания современных писателей реализуются не только в авторской концепции взаимоотношений человека и природы, но и в образной системе, в структурных особенностях, в переосмыслении традиционных жанров, в поиске новых форм. Для натурфилософской прозы характерно стремление синтезировать разнородные родовые, жанровые начала, усложненность художественной структуры, проявляющаяся и в особом хронотопе, и в сюжетной «многослойности» (взаимодействие разных сюжетных линий, мотивов, «микросюжетов»), и в переплетении разных планов повествования: реально-достоверного и условно-символического, и в способах выражения авторского сознания. В прозе о человеке и природе представлена устойчивая ориентация на традиционные фольклорные и древнелитературные жанры, которые подвергаются переосмыслению и модифицируются, поиски новых художественных форм, адекватных новому содержанию.