Русская новелла начала xx века
Шрифт:
Черт возьми, я сжимал кулаки от бешенства, досады, обиды. Хотя по правде сказать, чего еще хотел? Конечно, во мне говорило мелкое мужское самолюбие, которое в нас просыпается всякий раз, когда мы не являемся хозяевами положения. Но тогда я не рассуждал.
Автомобиль мой опять несся по темным улицам — я дал шоферу адрес дома, где должны были собраться мои друзья. Я все-таки решил туда поехать, хотя эта Светлая ночь была для меня окончательно испорчена. Все мои тихие романтические фантазии испарились, растаяли. Я не находил в душе своей ничего, что бы могло вернуть мне
Опустив стекло каретки, я смотрел на мелькающие мимо дома. В это время разнесся над Москвою радостный благовест. Ударил колокол у Василия Блаженного, за ним поплыл звон тысячи других колоколов — больших и маленьких.
Масленные волны их, казалось, наполнили все закоулки, все глухие тупики города. Вскоре к ним примешался смутный гул человеческой толпы.
Мы выехали на площадь, где стоял памятник Минину и Пожарскому. Все небо перед нами загорелось оранжевым заревом.
Шофер снял фуражку и перекрестился:
— Христос Воскресе! — приветствовал он меня.
Я смущенно ответил:
— Воистину Воскрес! — и попросил проехать мимо Кремля, пылающего плошками.
Мне хотелось взглянуть на крестный ход.
Вид этих святых огней, праздничного люда, колеблемых хоругвей должен был привести меня в равновесие. Когда я подъезжал, наконец, к последнему месту моих скитаний — я уже почти забыл о приключении. Я рад был даже, что оно так оборвалось и не возобновится.
Длинный, белый, пасхальный стол наполнил мою душу какой-то детской радостью.
Меня встретили общими восклицаниями, шутливыми приветствиями.
В открытые окна вливался этот ликующий звон вместе с запахами ночи, затихшего дождя, свежестью чуть пробуждающейся весны.
Мой друг, моя былая любовь, подошла ко мне легкими, торопливыми шагами. Ее полная, но стройная фигура в белом платье, ее свежее лицо тридцатилетней здоровой женщины, ее умные, серые глаза, с ласковой усмешкой и такой милой застенчивостью остановившиеся на мне, — все в ней показалось очаровательным, влило в душу мою какую-то крепкую бодрость. Повторяю, она была талантливой артисткой, но что мне до этого?
Я протянул ей руки, и мы трижды поцеловались. Потом меня стали знакомить с теми еще, кого я раньше не знал.
Но внезапно меня точно ударили обухом по голове.
В комнату входила новая гостья. Ее походка подняла во мне улегшееся было беспокойство, ее голос наполнил бешеным звоном мои уши. Не было сомнений — это была она — удивительная женщина моего приключения.
Я застыл на месте, не отрывай от нее глаз. Ее белое лицо — Пьеро, с широким пунцовым ртом и вздернутым носиком; ее голова в нимбе темных волос, ее круглые глаза, немного наивные, немного лукавые, ее тонкий стан с высокой грудью — все это я мог видеть впервые при ярком свете электричества. Так же хорошо, как и она могла видеть меня, во всем моем растерянном великолепии.
Было мгновение, когда я готов был бежать отсюда. Во всяком случае, я чувствовал себя преглупо..
Но, заметив меня, она не подала виду, что узнала своего случайного спутника. Ее глаза только на минуту стали шире и наивнее, и тотчас же она стала улыбаться своим знакомым.
Не
— Ради Бога, скажите мне, кто эта дама?
Мой друг с любопытством взглянула на меня и ответила, улыбаясь:
— Я вижу, она произвела па вас впечатление. Это печально для вас, дорогой мой: она действительно обворожительна, но, увы, безупречна во всех отношениях. Ее муж очарователен, и она от него без ума — во всяком случае, их всегда можно увидеть вместе. Он блестящий музыкант и человек с большими средствами. К сожалению, он чувствует себя сегодня не особенно здоровым и не мог приехать сюда. Но удивительнее всего то, что она, несмотря па свою интересную наружность, — человек очень простой, с большой склонностью к семейному благополучию. Я не сказала бы, что ее вкусы оригинальны и что в ее жилах течет горячая кровь. Если у нее нет детей, то это только случайно. Вообще, она одна из тех немногих женщин, о которой мужчины не найдут сказать друг другу что-либо по секрету.
Можете себе представить, с каким удивлением я все это выслушал. Я думаю, сам дьявол не сумел бы выдумать более невероятного.
Тогда я решил воспользоваться своим правом светского человека и попросил познакомить меня с нею.
Артистка укоризненно покачала головой.
— Однако мы стали большим ловеласом!
Но все же подвела меня к незнакомке.
Когда через несколько минут мы остались одни, я сказал ей с внешней любезностью:
— Как видите, сама судьба против вас. Мы опять встретились, и я знаю, кто вы. Уверяю вас, я ничего пе предпринимал для этого, и даже ваш револьвер, который вы предусмотрительно возите с собою, ни в чем не мог бы вам помочь.
Она повела обнаженным плечом, ее алый рот раскрылся в веселой усмешке, но тихий голос звучал сталью:
— Как знать, может быть, он еще мне сослужит службу. Но, во всяком случае, я запрещаю вам подходить Ко мне. Между нами ничего не было — кажется, ясно! Не могло быть — понимаете ли вы это?
Да, я отлично понимал, что она права. Кто мог поверить всей этой истории?
Я учтиво раскланялся и, пе замеченный никем, вышел на улицу. Все-таки было неловко смотреть в глаза людям. Я чувствовал себя так, точно меня вывернули наизнанку. И даже постучал себя по лбу, не веря, на месте ли у меня голова.
Меня ждал у подъезда тот же мотор, который доставил меня сюда. Я сел и поехал к себе в гостиницу «Метрополь».
Брезжил слабый рассвет. Город казался вымершим.
Закуривая папиросу, я, при свете зажженной спички, увидал на коврике у ног своих раздавленный букет пармских фиалок.
Машинально я поднял его и поднес к лицу.
Он был холоден и мертв.
Грустный его запах — запах истерзанных лепестков и стеблей, увлаженных прозрачной их кровью, наполнил мою душу какой-то горькой, скребущей печалью. Я резко отодвинулся от этих жалких остатков букета и выбросил их на улицу, на сереющий асфальт тротуара, болезненно пробормотав: