Русская новелла начала xx века

Чехов Антон Павлович

Купив описания Палермо, он стал их подробно изучать. То, что в другое время привлекло бы все его внимание — мозаика в церквах и дворцах, памятники мавританского искусства, — он теперь пропускал мимо. Только жилища мертвых интересовали его.

И вот он, замирая духом, прочел следующие строки:

«В одном километре от Новых Ворот, в конце улицы Пиндемонто, находится монастырь капуцинов с очень характерным кладбищем. Оно представляет собою мрачную, фантастическую, единственную в своем роде галерею, где хранится около

восьми тысяч трупов, ставших мумиями, во всевозможных позах, держащих в руках карточки со своими именами и наполняющих галерею от пола до потолка».

Пьетро Монти выронил книгу из рук. Увидеть мумию своей матери, с карточкой в руках, ссохшуюся и безобразную, показалось ему последним кощунством. Но тотчас же безумное чувство радости овладело им, и, пугая прислугу, он выбежал из гостиницы, чтобы, не медля ни минуты, ехать в катакомбы капуцинов.

На Корсо была такая толкотня, что лошадь его подвигалась вперед очень медленно. Он торопил кучера и вздохнул свободно, когда, наконец, выехал за Новые Ворота.

Все кругом было бело от солнца и песка. В конце недлинной улицы показался вход в монастырь. Налево лежали лиловые, изнеженные зноем горы, но Пьетро Монти не бросил на них ни одного взгляда.

У ворот его встретил монах в коричневой рясе, другой набросился на него с открытками и крестиками, предлагая купить что-нибудь.

Заскрипела тяжелая дверь, и странный воздух обдал Пьетро Монти.

Он вошел вслед за монахом в сводчатую, довольно высокую, галерею и отшатнулся.

По обе стороны, на полу, друг на друге стояли прямые гробы, деревянные и стеклянные. Над ними, где в три, а где в четыре ряда, вздымались высохшие трупы со сложенными руками.

Глаза у всех провалились, и зубы были оскалены, но посеревшая кожа обтягивала кости, и ноги были целы.

Каждый ссыхался по-своему и, ссохшись, приобретал свое собственное выражение.

Один становился похожим на нищего, стоящего на паперти и вымаливающего подаяние.

Другой похож был на подвыпившего гуляку, у которого уж голова на плечах не держится.

Третий, казалось, спал и видел какой-то идиотский сон.

Четвертый стоял с невыразимо важным видом.

Пятый скорчился от ужаса.

Шестой весь высунулся вперед, чтобы пугать и выть, чтобы схватить, если подойдешь ближе, и прижать к своим ребрам.

Монах довольно быстро шел вперед.

Пьетро Монти, оцепенев, шел за ним и отставал.

Трупы становились все страшнее. Они были уже везде: спереди, сзади, с боков. Свет стал слабее, лица и позы еще выразительнее.

— Усыпальница священников, — сказал монах.

Пьетро Монти оглянулся. Здесь все трупы были в остроконечных, четырехугольных шляпах. У иных шляпы съехали набок и придавали смешное выражение фигурам.

— Вот у этих язык цел, — сказал монах.

Пьетро Монти увидел что-то сухое, страшное и серое у трупа между зубов.

— А

это кардинал, — показал монах.

Труп был в красной шляпе и такой же мантии.

Минутами казалось Монти, что мертвецы пе просто стоят, как их поставили, а замерли в тех позах, в каких их застали, и тотчас, как живые пройдут, задвигаются и заговорят между собою.

А что вон тот шепчет на ухо своему соседу, кося глазницами и бесстыдно улыбаясь?

Какую гадость придумывает вон тот, с высыпавшимися зубами и отставшим пальцем на руке?

Или чего хохочет, схватившись за живот, вон тот, согнувшийся пополам?

Переходам и галереям конца не было.

— Усыпальница девушек, — сказал монах.

Здесь все, в качестве невест Христовых, лежали с коронами на головах. Многие были в белых платьях. В иной костлявой руке еще уцелел пучок высохших цветов.

Трупы становились все светлее. По-видимому, приближались к новым погребениям.

В одном стеклянном гробу Пьетро Монти увидел что-то розовое. Он нагнулся. Перед ним лежал молодой человек в воротничке, с ярко-розовым цветом лица. Глаза и у него провалились, но усы казались только сейчас подстриженными. Он был страшнее всех своей миловидностью.

— Набальзамирован! — сказал монах.

Шли дальше и дальше. Везде были еще боковые галереи.

Пьетро Монти пе давал себе остановиться на мысли, что один из трупов — его мать. Он старался не смотреть на карточки с надписями, чтоб не прочесть случайно ее имени. Он боялся сказать монаху, что его мать тут, чтоб тот, не стал ему тотчас ее разыскивать.

Наконец, вышли из галерей на свежий воздух. Дверь захлопнулась.

Монти стал расспрашивать монаха, много ли бывает посетителей и нет ли таких, которые приходили бы постоянно.

Монах ответил, что больше всего приходит туристов. Потом, помолчав, прибавил:

— А постоянно кому же ходить? Ведь погребения давно запрещены, все родственники погребенных умерли. Впрочем, тут ходили двое. Один и теперь еще ходит, старый каноник.

— А другой? — спросил Монти.

— Другого перестали пускать. Ои целыми часами стоял па коленях перед одним трупом, целовал ему руки, так что одна кисть рассыпалась. Первое время после запрещения приходил часто, плакал у ворот, грозил. Потом перестал ходить. Не знаю, где он.

Пьетро Монти похолодел от ужаса. Это был его отец.

Едва владея собой, он спросил:

— А сегодня каноник был?

— Нет еще. Да он недалеко живет. Там, в угловом доме.

Пьетро Монти сел на маленькую скамейку. Монах ушел. Вдали синели горы, солнце после полудня стало еще жарче. Прошло стадо коз, поднимая облака белой, густой пыли. Монти закрыл глаза. В воображении неслись перед ним вереницы трупов, грозя, улыбаясь, протягивая руки; все были невыносимо-отвратительны, и среди них, наверное, была его мать.