Русская Океания
Шрифт:
— Ах, светлый русский капитан! — кланялись кумаре. — Твой колдун-борода ушёл на солнце. Христос позвал его пить ягодную брагу. Теперь он наш кух— святой мертвец. Оставь его, пусть он тут лежит! От куха много пользы — свиней умножает, на картошку дышит. Мы над ним вколотим крестовину.
Кумарские борзые свиньи осквернили прах Пафнутия, разрыли его и частично съели, начиная с ног. На шее преподобного была ременная удавка.
— Никто
Троих заложников повесили в острожке, но монаха не вернёшь. Значит, пиши владыке: «Волей Божьею помре. Для церковного устроения потребно…»
Да, лучше — 2 штуки. Пусть духовно окормляют острова. Обоим по лодке — и плывите, Бог с вами!
Явился бриг «Полтава», американской постройки, а там — Иисусе! — свояченицы с чадами, служанками, телохранителями-казаками и подарками. Клан Лотаревых в гости прибыл. Таня с Лисой встречает и целует, Митяй заправляет прислугой — куда табак, куда горох, куда муку. Сводят по сходням якутских лошадок, тянут коров — не выше северных оленей.
Напоследок спускается с борта монашек — глаза святые, голубые, бородка светлая, к груди прижата Библия, сзади крещёный камчадал гнётся под грузом багажа.
— Новый колдун-борода, — умилялись кумаре. — Может, кухом будет.
Рыжая Лиса, увидев его, чуть не задохнулась — до того в сердце вник, — и, разгоревшись глазами, с поклоном к нему, поёт:
— Благословите. Как ваше святое имечко?
Монах потупился, смущённый жаркой внешностью Лисы:
— Тихон…
— …с того свету спихан, — возник рядом зоркий Митяй. — Батюшка, велите Лизке ехать со мной на промыслы. Там женский глаз нужен, а тут от него грех один.
— А не грех девице по морю с мужиками разъезжать?! — яростно возопила Лизавета.
— Готовь припасы для похода. — Патрикей был строг. — Столько женщин в доме я не вынесу. А ты, брат преподобный, займёшь келью Пафнутия. У того пять духовных дочерей осталось безутешных, до сих пор там подметают.
Лиса металась из магазина в пакгауз, указывая, что складывать в дорогу. Сама ввинчивала кремни в ружья, щёлкала курками и для пробы привозного пороха стреляла в чурбак, воображая, что этого голова Митяя. Напоследок всадила в чурбак острогу — нА тебе! — да так, что два кумарина выдёргивали.
Всего и удалось на Тихона полюбоваться, что при богослужении. Однако на душе улеглось — голос у преподобного оказался девичий, жесты несмелые, манеры робкие. Так вот девушки порою ошибаются, если их вовремя не оттащить.
Перед отъездом удили с братом, став на камни у скального склона, над которым высился сосновый лес. Приплыв сюда и затащив на берег лодку, Митяй
— Идёмте рыбачить, брат преподобный! Апостолы — и те рыбу ловили. Вам — к столу прибавок, всем — мирная утеха.
— Апостолы ловили сетью, а на уду ловит диавол, — назидательно ответил Тихон.
— Нейдёт? — спросила Лиса. — Может, ты плохо звал?
— Куда ж лучше!.. Ну его, пустосвята. Замолился в пень, света не видит. Лизка, что ты в нём нашла?.. Замуж пора, в девках засиделась.
— Сам-то — жених обомшелый. Кого ждёшь — королевну гавайскую?
Ругались беззлобно, как у брата с сестрой водится. Рыба шла, грузно брякалась на галечник, упруго билась и сулила навар. Между тем Тихон растворялся в упоительном блаженстве среди сосен и бил поклоны по уставу. Огонь из надворного очага переметнулся на хворост, а дальше плеснул по ветвям и пошёл полыхать, развеваясь на ветру.
— Горим! — завопили в кумарском селении. — Колдун-борода лес палит!
Плечистый вождь встал в середине с русским топором:
— Лес не тушить — от руки колдуна всё свято. Идём его кухом делать!
Насчёт куха монаха просветили, поэтому при виде туземцев Тихон заметался. Вверху трещало пламя, озаряя всё окрест кельи, словно на празднике духов.
— На солнце! — свирепо напали кумаре, сграбастав Тихона множеством рук — вот-вот растреплют, как собаки тряпку. — Бог заждался! Курган навалим, мягко будешь спать!
Монах упирался, вопия: «Ироды! Что делаете?!» Его подняли и понесли, уворачиваясь от горящих веток. Ощутив, что смерть близка, Тихон стал взывать к небу:
— Христианския кончины живота моего непостыдны, и добраго ответа на Страшном Судищи прошу!
— Поёт! Поёт, милый! — радовался люд. — А кух Пафнутий чёрными словами лаялся…
— Покаяния отверзи ми двери! — крикнул монах, когда его кидали со склона, и закувыркался. Митяй с Лисой оглянулись — ох! морской ветер относил голоса и дым, но теперь они увидели уходящий дымный полог и скопище кумар на склоне.
Тихон упал удачно, тотчас вскочил и бросился к лодке. Сроду Митяй не наблюдал, чтобы человек так быстро столкнул лодку на воду и так сильно грёб вёслами.
В то время кумаре — не исключая дев и женщин, — соскальзывали вниз и бежали к морю, сбрасывая на ходу рубахи. Что-что, а плавать и нырять они умели лучше русских — недаром основатель клана Лотарев счёл их русалками. Да и Лаперуз, узрев с борта плывущих нагих кумарок, воскликнул: «Настоящие ундины!» Митяй был тому свидетель.
<