Над зеленым каналоми над рощей бамбука,в небе сонном и аломни дыханья, ни звука.Там, где сгустиласьпредвечерняя мгла,остановиласьзвезда, взошла;в объятую сномводу каналабелым пятномупала…1937Шанхай
НА КИТАЙСКОМ ХУТОРЕ
Точно кружевом, одетый тиной,на закате тихо спит канал.Высоко
над хаткой и плотинойжелтый месяц остророгий встал.Вот покойный и приятный жребий —как сказать: неласкова судьба?В фиолетовом вечернем небетонких листьев черная резьба.1937Шанхай
ГОРОД
В. В.
Золотые звезды с сучьев кленана асфальте ковриком легли,и туман, серебряный и сонный,скрыл шероховатости земли.Помнишь город? Или ты в нем не был?Вечером усталым и немымгорестно заплаканное небо,столько лет висящее над ним,площадь возле старого вокзалаи фонарь, зажженный над мостом, —помнишь ли, как я тебя встречалаи куда мы шли с тобой потом?Если вечером таким прозрачным,трогательно тихим, кружевным,сон, который издавна утрачен,неожиданно встает — живым,если ж ветер, если солнце светит,голубеет в озере вода,этот город, где мы были дети,я не вспоминаю никогда.10 ноября 1949
«Белая апрельская луна…»
Белая апрельская луна,и, остановившись в этом миге,кружевом курчавилась волна,точно на пейзаже Хирошигэ.Там, где горизонта полоса,лунный луч своей рапиройтонкой осторожно тронул парусауходящей на ночь в море джонки.Мы следили, стоя там одни,как в воде у самого причалаинфузорий вспыхнули огни;слушали, как тишина молчала.И за то, что мы стояли там,нам присуждено хранить навекив памяти, как нерушимый храм,эту ночь в порту Симоносэки.
ПАМЯТЬ О ПЕКИНЕ
Открывали маленькие лавочкипод старинной городской стеной.Продавали нитки и булавочки,торговали чаем и ханой.На закате, побренчав гитарами,рано спать ложились старики;молодежь прогуливалась парами,и в садах пестрели цветники.Так трудились, обрастали внуками,наживали денежки порой,отдыхали в праздник под бамбукамивозле желтой речки за горой.А потом зарделось в небе зарево,донеслась до города беда —отобрали новые хозяеванажить многолетнего труда.Вот и все. Позакрывались лавочкипод разбитой городской стеной,где цветы цвели — повяли травочки,и гитар не слышно… ни одной.10 октября 1976
ПЛАЧ ПО ХАРБИНСКОМУ РАЗРУШЕННОМУ СВ. НИКОЛАЕВСКОМУ СОБОРУ
Помолитесь о нашем храме —что закрыт, разрушен, разбит,неовеянный в фимиаме —в кучах мусора был зарыт!Не звонит его колокольня,не блестят его купола…Сердцу холодно, сердцу больноот людского горького зла.Над
мощами храма потемки,но забыть его не хочу!За его святые обломкизажигаю свою свечу.22 марта 1994
МИХАИЛ ВОЛИН
«Прими, что прекрасно и свято…»
Прими, что прекрасно и свято,Восторженно, долго молисьВ сиянии алом заката…Потом от всего отрекись.Взлетай и стремительно падай,И снова — в холодную высь…Прими и звериную радость,Слезами потом захлебнись.Пройди сквозь печали большие.Сквозь тяжкие, смутные сны,Чтобы плакать ИеремиейУ солнцем сожженной стены.
РОССИЯ
Это — тройка и розвальни-сани,И унылая песнь ямщика,Это — в синем вечернем туманеОдинокая стынет река.Это грудь с неуемною болью,Но палимая вечным огнем,Это — крест, затерявшийся в поле,И казачья папаха на нем…Это — степи, столбы верстовые,Беспредельный, бескрайний простор…Это Лермонтов — в грудь и навылет —На холодной земле распростерт.
«В переулок пустынный, где серо и душно от пыли…»
В переулок пустынный, где серо и душно от пыли,Вышла женщина в черном и стала под желтый фонарь.Но никто не приходит. — Друзья, вероятно, уплылиНа больших кораблях в безмятежное море, как встарь…Отчего нам так страшно… Мы только ночные повесы,Но сжимается сердце, как в детстве бывало во сне…Погляди, погляди, оживает китайский профессорНа аптечном плакате на дальней кирпичной стене!У него на груди иероглиф и холодные желтые руки,Весь он в прошлом столетье, в торжественном фраке до пят.Это он нас обрек на ночные скитанья и муки,Весь отравленный сам, подносящий с усмешкою яд.Поднимается ветер, грохочут трамваи пустые…Убежим поскорей из проклятого места на свет —В голубой ресторан, где сверкают огни золотые,И танцует канкан над могилой своей Мистангет.Поднимается солнце… Быть может, все это лишь снится,Как и вся наша жизнь в эти злые глухие года…Ты проходишь в костел, опуская густые ресницы,И прекрасной и нежной такой я не видел тебя никогда.
«О нежности, которой нет границ…»
О нежности, которой нет границ,О верности, которой нет предела,О бархате изогнутых ресницИ о руках, как алебастр, белых.О вечерах над книгою вдвоем —Над мудрым Блоком или Гумилевым,О тишине, о ясности, о том,Что к нам нисходит с неба голубого,В волнующий неповторимый мигВ сияньи крыл архангельских и пеньи,Что ни один мыслитель не постиг,И люди называют вдохновеньем.
РАЗГОВОР С ТЮТЧЕВЫМ
«Блажен, кто посетил сей мирв его минуты роковые»…Блажен ли, право? Страшный пир,Где я бренчу еще на лире,Уж слишком долог, слишком онХмельным вином отягощен.И в жизни сей, где правит случайИ темный ангел Азраил,Я не согласен с вами, Тютчев,Что счастлив тот, кто посетилСей мир в минуты роковые.Сказать по правде, всеблагие,С меня довольно. Рвется нить.Я место рад освободить!