Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)

Коллектив авторов

«Метафора романтизма, как показал опыт, не убила, не отменила и даже не потеснила реализм. Конечно, реалистический метод художественного воссоздания жизни в новом столетии заметно отличался от реалистических традиций девятнадцатого века, но ведь иначе и не могло быть. Искусство потому и является искусством, что к достигнутому всегда добавляется живой опыт современности. Если бы это не происходило, искусство сделал ось бы музейным реликтом, повторением пройденного, эпигонской имитацией.

В недрах жизни и искусства рождался новый метод художественного познания действительности, который много позднее, уже в новую эпоху — в 1934 году, — Максим Горький охарактеризовал следующим образом: «Социалистический реализм утверждает бытие как деяние, как творчество, цель которого — непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья жить на земле, которую он сообразно непрерывному росту его потребностей хочет обработать как прекрасное жилище человечества, объединенного в одну семью».

Крупные писатели-реалисты двадцатого столетия, не приемля в целом поэтики декаданса и авангарда, сумели использовать некоторые их художественные достижения, видоизменяя свой изобразительный язык, углубляя и обостряя социальный и психологический взгляд

на человека и общество.

Упорный процесс отчуждения человека в буржуазном обществе, разрушение цельности личности, распадение мира на элементы, — все эти явления не могли не заставить художников обратиться к поискам новых исторических и эстетических путей. Для значительной части художественной интеллигенции модернизм стал знамением времени, и не случайны многочисленные попытки обновить все — от поэзии до религии.

«Для авангардистов, — пишет Петр Палиевский в книге «Пути реализма», — следовательно, так же как и для их предшественников из раннего «модерна», форма была главным в искусстве и носительницей художественной идеи. Но они попытались выразить этой формой не себя и не какой-либо целый художественный образ, который требовал усложнения, отделки и создания индивидуального организма, нет, они стремились прямо передать в ней эпоху и только ею представить дух своего времени».

* * *

В начале века в области русской культуры творили Михаил Врубель, Федор Шаляпин, Сергей Рахманинов, Валентин Серов, Илья Репин, Борис Кустодиев, Константин Станиславский, Николай Рерих… Каждое из этих имен (список может быть значительно умножен) — золотая страница не только в отечественном, но европейском искусстве.

Вся эпоха была пронизана, пропитана озоном революции. В. И. Ленин писал в начале века: «Мы переживаем бурные времена, когда история России шагает вперед семимильными шагами, каждый год значит иногда более, чем десятилетия мирных периодов» [5] .

5

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 377.

Центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию. Октябрьская революция открыла пути решения коренных проблем, выдвинутых всем ходом предшествующего развития всемирной истории. Созревание новой революции резко ускорила первая мировая война. Искусство не могло пройти мимо этих эпохальных событий, — оно отразило их во всей многогранной полноте. В. И. Ленин страстно мечтал о литературе будущего общества: «Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды» [6] .

6

Там же, т. 12, с. 104

Поэзия начала века — сложнейшее культурное явление. Творческая практика, как мы уже видели, была неизмеримо шире манифестов и деклараций. Литература помогает нам глубже заглянуть в жизнь и души людей эпохи, которая и сегодня вызывает самый жгучий интерес во всем мире.

В поэтических творениях, привлекающих нас поныне художественным своеобразием, отразивших по-своему эпоху и душу творца, мы видим теперь не столько событийную сторону происходившего, не только монументальность того, что несло небывалое время, но и, прежде всего, Человека — подлинного героя революционного эпоса.

Евгений Осетров

МАКСИМ ГОРЬКИЙ [7]

Девушка и Смерть [8]

Сказка

1

По деревне ехал царь с войны. Едет — черной злобой сердце точит. Слышит — за кустами бузины Девушка хохочет. Грозно брови рыжие нахмуря, Царь ударил шпорами коня, Налетел на Девушку, как буря, И кричит, доспехами звеня: «Ты чего, — кричит он зло и грубо, — Ты чего, девчонка, скалишь зубы? Одержал враг надо мной победу, Вся моя дружина перебита, В плен попала половина свиты, Я домой, за новой ратью еду, Я — твой царь, я в горе и обиде, — Каково мне глупый смех твой видеть?» Кофточку оправя на груди, Девушка ответила царю: «Отойди, — я с милым говорю! Батюшка, ты лучше отойди». Любишь, так уж тут не до царей, — Некогда беседовать с царями! Иногда любовь горит скорей Тонкой свечки в жарком божьем храме. Царь затрясся весь от дикой злости, Приказал своей покорной свите: «Нуте-ко, в тюрьму девчонку бросьте, Или, лучше, — сразу удавите!» Исказив угодливые рожи, Бросились к Девице, словно черти. Конюхи царевы и вельможи, — Предали Девицу в руки Смерти.

7

Максим Горький (псевд.; наст. имя — Алексей Максимович Пешков; 1868–1936) в начальный период своего творчества (романтический) не раз обращался к поэзии. Одну из своих ранних поэм («Песнь старого дуба») он уничтожил после отрицательного отзыва Короленко, которому направил ее на суд.

М. Горький внес существенный вклад в развитие русской поэзии начала века не только своими стихами, но и памфлетами, полемической критикой, оценки которой были точны и своевременны: «Еще поэт» — о стихах Ф. Сологуба (1896), «Поль Верлен и декаденты» (1896), 3-я сказка из цикла «Русские сказки» (о

поэте «Смертяшкине») и др. Он же издал вместе с Н. Серебровым (А. Н. Тихоновым) первый сборник пролетарских писателей (1914), где были напечатаны стихи пролетарских поэтов.

Стихотворения М. Горького печатаются по тексту издания: М. Горький, Полное собрание сочинений, тт. 1, 2, 6. М., «Наука», 1968–1970.

8

Девушка и Смерть. — Сказка не была опубликована по цензурным соображениям ни в Тифлиса, где она была создана, ни в следующем году, в 1893, в Казани. Опубликована впервые в газете «Новая жизнь», 1917, 23 июля.

2

Смерть всегда злым демонам покорна. Но в тот день она была не в духе, — Ведь весной любви и жизни зерна Набухают даже в ней, старухе. Скучно век возиться с тухлым мясом, Истреблять в нем разные болезни; Скучно мерять время смертным часом — Хочется пожить побесполезней. Все пред неизбежной с нею встречей Ощущают только страх нелепый. Надоел ей ужас человечий, Надоели похороны, склепы. Занята неблагодарным делом На земле и грязной, и недужной, Делает она его умело, — Люди же считают Смерть ненужной, Ну конечно, ей обидно это, Злит ее людское наше стадо, И, озлясь, сживает Смерть со света Иногда не тех, кого бы надо. Полюбить бы Сатану ей, что ли, Подышать бы вволю адским зноем, Зарыдать бы от любовной боли Вместе с огнекудрым Сатаною!

3

Девушка стоит пред Смертью, смело Грозного удара ожидая. Смерть бормочет — жертву пожалела: «Ишь ты ведь, какая молодая! Что ты нагрубила там царю? Я тебя за это уморю!» «Не сердись, — ответила Девица, — За что на меня тебе сердиться? Целовал меня впервые милый Под кустом зеленой бузины, — До царя ли мне в ту пору было? Ну, а царь — на грех — бежит с войны. Я и говорю ему, царю, Отойди, мол, батюшка, отсюда! Хорошо, как будто, говорю, А — гляди-ко, вышло-то как худо! Что ж?! От Смерти некуда деваться, Видно, я умру, не долюбя. Смертушка! Душой прошу тебя — Дай ты мне еще поцеловаться!» Странны были Смерти речи эти, — Смерть об этом никогда не просят! Думает: «Чем буду жить на свете, Если люди целоваться бросят?» И, на вешнем солнце кости грея, Смерть сказала, подманив змею: «Ну, ступай, целуйся, да — скорее! Ночь — твоя, а на заре — убью!» И на камень села, — ожидает, А змея ей жалом косу лижет. Девушка от счастия рыдает, Смерть ворчит: «Иди скорей, иди же!»

4

Вешним солнцем ласково согрета, Смерть разула стоптанные лапти, Прилегла на камень и уснула. Нехороший сон приснился Смерти! Будто бы ее родитель, Каин, С правнуком своим, Искариотом, Дряхленькие оба, лезут в гору — Точно две змеи ползут тихонько. «Господи!» — угрюмо стонет Каин, Глядя в небо тусклыми глазами. «Господи!» — взывает злой Иуда, От земли очей не поднимая. Над горою, в облаке румяном Возлежит господь — читает книгу; Звездами написана та книга, Млечный Путь — один ее листочек! На верху горы стоит архангел, Снопик молний в белой ручке держит. Говорит он путникам сурово: «Прочь идите! Вас господь не примет!» «Михаиле! — жалуется Каин, — Знаю я — велик мой грех пред миром! Я родил убийцу светлой Жизни, Я отец проклятой, подлой Смерти!» «Михаиле! — говорит Иуда, — Знаю, что я Каина грешнее, Потому что предал подлой Смерти Светлое, как солнце, божье сердце!» И взывают оба они в голос: «Михаиле! Пусть господь хоть слово Скажет нам, хоть только пожалеет — Ведь прощенья мы уже не молим!» Тихо отвечает им архангел: «Трижды говорил ему я это, Дважды ничего он не сказал мне, В третий раз, качнув главою, молвил: «Знай, — доколе Смерть живое губит, Каину с Иудой нет прощенья. Пусть их тот простит, чья сила может Побороть навеки силу Смерти». Тут Братоубийца и Предатель Горестно завыли, зарыдали И, обнявшись, оба покатились В смрадное болото под горою. А в болоте бесятся, ликуя, Упыри, кикиморы и черти. И плюют на Каина с Иудой Синими болотными огнями.