Русская поэзия XIX века, том 1

Коллектив авторов

‹1826-1827›

ТРИЗНА

Ф. Ф. Вадковскому

Утихнул бой Гафурский. По волнам Летят изгнанники отчизны. Они, пристав к Исландии брегам, Убитым в честь готовят тризны. Златится мед, играет меч с мечом… Обряд исполнили священный, И, мрачные, воссели пред холмом, И внемлют арфе вдохновенной. СКАЛЬД Утешьтесь о павших! Они в облаках Пьют юных Валкирий живые лобзанья. Их чела цветут на небесных пирах, Над прахом костей расцветают преданья. Утешьтесь! За павших ваш меч отомстит. И где б ни потухнул наш пламенник жизни, Пусть доблестный дух до могилы кипит, Как чаша заздравная в память отчизны.

₁₈₂₈

* * *

Струн вещих пламенные звуки До слуха нашего дошли, К мечам рванулись наши руки, И – лишь оковы обрели. Но будь покоен, бард! – цепями, Своей судьбой гордимся мы, И за затворами тюрьмы В душе смеемся над царями. Наш скорбный труд не пропадет, Из искры

возгорится пламя, И просвещенный наш народ Сберется под святое знамя. Мечи скуем мы из цепей И пламя вновь зажжем свободы! Она нагрянет на царей, И радостно вздохнут народы!

‹1828-1829 (?)›

* * *

Что за кочевья чернеются Средь пылающих огней?- Идут под затворы молодцы За святую Русь. За святую Русь неволя и казни – Радость и слава! Весело ляжем живые За святую Русь. Дикие кони стреножены, Дремлет дикий их пастух; В юртах засыпая, узники Видят Русь во сне. За святую Русь неволя и казни - Радость и слава! Весело ляжем живые За святую Русь. Шепчут деревья над юртами, Стража окликает страж,- Вещий голос сонным слышится С родины святой. За святую Русь неволя и казни – Радость и слава! Весело ляжем живые За святую Русь. Зыблется, светом объятая, Сосен цепь над рядом юрт. Звезды светлы, как видения, Под навесом юрт. За святую Русь неволя и казни – Радость и слава! Весело ляжем живые За святую Русь. Спите, равнины угрюмые! Вы забыли, как поют. Пробудитесь! Песни вольные Оглашают вас. Славим нашу Русь, в неволе поем Вольность святую. Весело ляжем живые В могилу за святую Русь.

₁₈₃₀

СЛАВЯНСКИЕ ДЕВЫ

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ. СЛАВЯНСКИЕ ДЕВЫ

Нежны и быстры ваши напевы! Что ж не поете, ляшские девы, В лад ударяя легкой стопой? Сербские девы! песни простые Любите петь, но чувства живые В диком напеве блещут красой. Кто же напевы чехинь услышит, Звучные песни сладостных дев,- Дышит любовью, славою дышит, Помня всю жизнь и песнь и напев. Девы! согласно что не поете Песни святой минувших времен, В голос единый что не сольете Всех голосов славянских племен? Боже! когда же сольются потоки В реку одну, как источник один? Да потечет сей поток-исполин, Ясный, как небо, как море широкий, И, увлажая полмира собой, Землю украсит могучей красой!

ПЕСНЬ ВТОРАЯ. СТАРШАЯ ДЕВА

Старшая дочь в семействе славяна Всех превзошла величием стана,- Славой гремит, но грустно поет. В тереме дни проводит, как ночи, Бледно чело, заплаканы очи, И заунывно песни поет. Что же не выйдешь в чистое поле, Не разгуляешь грусти своей? Светло душе на солнышке-воле! Сердцу тепло от ясных лучей! Б поле спеши с меньшими сестрами, И хоровод веди за собой! Дружно сплетая руки с руками, Сладкую песнь с ними запой! Боже! когда же сольются потоки В реку одну, как источник один? Да потечет сей поток-исполин, Ясный, как день, как море широкий И, увлажая полмира собой, Землю украсит могучей красой!

‹1830(?)›

* * *

Недвижимы, как мертвые в гробах, Невольно мы в болезненных сердцах Хороним чувств привычные порывы; Но их объял еще не вечный сон, Еще струна издаст бывалый звон, Она дрожит – еще мы живы! Едва дошел с далеких берегов Небесный звук спадающих оков И вздрогнули в сердцах живые струны,- Все чувства вдруг в созвучие слились… Нет, струны в них еще не порвались! Еще, друзья, мы сердцем юны! И в ком оно от чувств не задрожит? Вы слышите! на Висле брань кипит! Там с Русью лях воюет за свободу И в шуме битв поет за упокой Несчастных жертв, проливших луч святой В спасенье русскому народу. Мы братья их!… Святые имена Еще горят в душе: она полна Их образов, и мыслей, и страданий. В их имени таится чудный звук: В нас будит он всю грусть минувших мук, Всю цепь возвышенных мечтаний. Нет! В нас еще не гаснут их мечты. У нас в сердца их врезаны черты, Как имена в надгробный камень. Лишь вспыхнет огнь во глубине сердец, Пять жертв встают пред нами; как венец, Вкруг выи вьется синий пламень. Сей огнь пожжет чело их палачей, Когда пред суд властителя царей И палачи и жертвы станут рядом… Да судит бог!… А нас, мои друзья, Пускай утешит мирная кутья Своим таинственным обрядом.

₁₈₃₁

* * *

Ты знаешь их, кого я так любил, С кем черную годину я делил… Ты знаешь их!… Как я, ты жал им руку И передал мне дружный разговор, Душе моей знакомый с давних пор. И я опять внимал родному звуку, Казалось, был на родине моей, Опять в кругу соузников-друзей. Так путники идут на богомолье Сквозь огненно-песчаный океан, И пальмы тень, студеных вод приволье Манят их вдаль… Лишь сладостный обман Чарует их; но их бодреют силы, И далее проходит караван, Забыв про зной пылающей могилы.

* * *

Куда несетесь вы, крылатые станицы? В страну ль, где на горах шумит лавровый лес, Где реют радостно могучие орлицы И тонут в синеве пылающих небес? И мы – на юг! Туда, где яхонт неба рдеет И где гнездо из роз себе природа вьет, И нас, и нас далекий путь влечет… Но солнце там души не отогреет И свежий мирт чела не обовьет. Пора отдать себя и смерти и забвенью! Не тем ли, после бурь, нам будет смерть красна, Что нас не севера угрюмая сосна, А южный кипарис своей покроет тенью? И что не мерзлый ров, не снеговой

увал Нас мирно подарят последним новосельем, Но кровью жаркою обрызганный шакал Гостей бездомных прах разбросит по ущельям.

₁₈₃₇

П. ВЯЗЕМСКИЙ

УСТАВ СТОЛОВОЙ

Подражание Панару

В столовой нет отлик местам. Как повар твой ни будь искусен, Когда сажаешь по чинам, Обед твой лакомый невкусен. Равно что верх стола, что низ, Нет старшинства у гастронома: Куда попал, тут и садись, Я и в гостях хочу быть дома. Простор локтям: от тесноты Не рад и лучшему я блюду; Чем дале был от красоты, Тем ближе к ней я после буду. К чему огромный ряд прикрас И блюда расставлять узором? За стол сажусь я не для глаз И сыт желаю быть не взором. Спаси нас, боже, за столом От хлопотливого соседа: Он потчеваньем, как ножом, Пристанет к горлу в час обеда. Не в пору друг тошней врага! Пусть каждый о себе хлопочет, И сам свой барин и слуга: По воле пьет и ест, как хочет. Мне жалок пьяница-хвастун, Который пьет не для забавы: Какой он чести ждет, шалун? Одно бесславье пить из славы. На ум и взоры ляжет тьма, Когда напьешься без оглядки,- Вино пусть нам придаст ума, А не мутит его остатки. Веселью будет череда; Но пусть и в самом упоенье Рассудка легкая узда Дает веселью направленье. Порядок есть душа всего! Бог пиршеств по уставу правит; Толстой, верховный жрец его, Па путь нас истинный наставит: Гостеприимство – без чинов, Разнообразность – в разговорах, В рассказах – бережливость слов, Холоднокровье – в жарких спорах, Без умничанья – простота, Веселость – дух свободы трезвой, Без едкой желчи – острота, Без шутовства – соль шутки резвой.

₁₈₁₇

ПРОЩАНИЕ С ХАЛАТОМ

Прости, халат! товарищ неги праздной, Досугов друг, свидетель тайных дум! С тобою знал я мир однообразный, Но тихий мир, где света блеск и шум Мне в забытье не приходил-на ум. Искусства жить недоученный школьник, На поприще обычаев и мод, Где прихоть-царь тиранит свой народ, Кто не вилял? В гостиной я невольник, В углу своем себе я господин, Свой меря рост не па чужой аршин. Как жалкий раб, платящий дань злодею, И день и ночь, в неволе изнурясь, Вкушает рай, от уз освободясь; Так, сдернув с плеч гостиную ливрею И с ней ярмо взыскательной тщеты, Я оживал, когда, одет халатом, Мирился вновь с покинутым Пенатом. С тобой меня чуждались суеты, Ласкали сны и нянчили мечты. У камелька, где яркою струею Алел огонь, вечернею порою, Задумчивость, красноречивый друг, Живила сон моей глубокой лени. Минувшего проснувшиеся тени В прозрачной тьме толпилися вокруг; Иль в будущем, мечтаньем окрыленный, Я рассекал безвестности туман, Сближая даль, жил в жизни отдаленной И, с истиной перемешав обман, Живописал воздушных замков план. Как я в твоем уступчивом уборе В движеньях был портного не рабом, Так мысль моя носилась на просторе С надеждою и памятью втроем. В счастливы дни удачных вдохновений, Когда легко, без ведома труда, Стих под перо ложился завсегда И рифма, враг невинных наслаждений, Хлыстовых бич, была ко мне добра; Как часто, встав с Морфеева одра, Шел прямо я к столу, где муза с лаской Ждала меня с посланьем или сказкой, И вымыслом, нашептанным вчера. Домашний мой наряд ей был по нраву: Прием ее, чужд светскому уставу, Благоволил небрежности моей. Стих вылетал свободней п простей; Писал шутя, и в шутке легкокрылой Работы след улыбки не пугал. Как жалок мне любовник муз постылый, Который нег халата не вкушал! Поклонник мод, как куколка одетый И чопорным восторгом подогретый, В свой кабинет он входит, как на бал. Его цветы – румяны и белила, И, обмакнув в душистые чернила Перо свое, малюет мадригал. Пусть грация жеманная в уборной Дарит его улыбкою притворной За то, что он выказывал в стихах Слог расписной и музу в завитках; Но мне пример: бессмертный сей неряха – Анакреон, друг красоты и Вакха, Поверьте мне, в халате пил и пел; Муз баловень, харитами изнежен, И к одному веселию прилежен, Играя, он бессмертие задел. Не льщусь его причастником быть славы, Но в лени я ему не уступлю: Как он, люблю беспечности забавы, Как он, досуг и тихий сон люблю. Но скоро след их у меня простынет^ Забот лихих меня обступит строй, И ты, халат! товарищ лучший мой, Прости! тебя неверный друг покинет. Теснясь в рядах прислуженцев властей, Иду тропой заманчивых сетей. Что ждет меня в пути, где под туманом Свет истины не различишь с обманом? Куда слепец, неопытный слепец, Я набреду? где странствию конец? Как покажусь я перед трон мишурный Владычицы, из своенравной урны Кидающей подкупленной рукой Дары свои на богомольный рой, Толпящийся с кадилами пред нею? Заветов я ее не разумею,- Притворства чужд и принужденья враг, От юных дней ценитель тихих благ. В неловкости, пред записным проворством Искусников, воспитанных притворством, Изобличит меня мой каждый шаг. И новичок еще в науке гибкой: Всем быть подчас и вместе быть ничем, И шею гнуть с запасною улыбкой Под золотой, но тягостный ярем; На поприще, где беспрестанной сшибкой Волнуются противников ряды, Оставлю я на торжество вражды, Быть может, след моей отваги тщетной И неудач постыдные следы. О мой халат, как в старину приветный! Прими тогда в объятия меня, Б тебе найду себе отраду я. Прими меня с досугами, мечтами, Венчавшими весну мою цветами. Сокровище благ прежних возврати; Дай радость мне, уединясь с тобою, В тиши страстей, с спокойною душою, И, не краснев пред тайным судиею, Бывалого себя в себе найти. Согрей во мне в холодном принужденье Остывший жар к благодеяньям муз, И гений мой, освободясь от уз, Уснувшее разбудит вдохновенье. Пусть прежней вновь я жизнью оживу, И, сладких снов в волшебном упоенье Переродясь, пусть обрету забвенье Всего того, что видел наяву.