Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Шрифт:
С. Климова, проведя анализ писем Н. Михайловскому по поводу его юбилея, делает следующий вывод: люди, разбросанные по разным уголкам России и ощутившие потребность разобраться в жизни, не могли ничего получить из школы (Церковь даже не упоминается!), а спасались только самообразованием, т. е. жадным чтением. Опираясь на мысль В. В. Розанова из «Апокалипсиса нашего времени» о том, что Россию убила литература, С. Климова замечает: “Убивал” текст, которому был придан статус библейского “изначального Слова”, за которым должно было последовать великое Дело по переустройству России» [499] .
499
Климова С. Феноменология святости… С. 218.
В конечном счете обозначенная тенденция приводит к катастрофическим последствиям:
С учетом сказанного выше, произведения русской литературы нужно рассматривать как важнейший источник наших знаний о религиозной жизни русского человека XIX в. Но как подходить к этому источнику? В чем его особенность? Каковы методы его анализа?
Русская литература – очень сложное явление, многогранное и многослойное, построенное на переплетении различных традиций, на их динамическом единстве. Здесь можно говорить в первую очередь о причудливом взаимодействии русской книжности и влиянии различных пластов европейской культуры, которая, как отмечал еще в 1880 г. в Пушкинской речи Ф. М. Достоевский, никогда не усваивается русской культурой механически, в рабском подчинении [500] , а критически и плодотворно понимается и перерабатывается.
500
В вопиющем отличии, между прочим, от политических моделей – как в начале XX в., так и в современности.
Два вывода лежат на поверхности: первый – особенность литературы в ее уникальной роли в жизни общества, в ее притязательности на заместительную функцию, о чем было сказано выше. Здесь можно говорить об историческом значении литературы как источника, о ее социальном значении.
Но для нас не менее, если не более, важно второе обстоятельство. В русской литературе XIX в. христианская тема не только присутствует глубинно, она не только усвоила христианскую традицию, в чем Г. Штайнер видит фундаментальное различие между литературой русской и западноевропейской [501] . Другими словами, любая попытка вычленить в творчестве великих русских писателей сугубо религиозный элемент с необходимостью приводит к выводу, что нужно иметь дело со всем миром их идей во всей его полноте. Другими словами, христианская традиция конституциирует художественное творчество русских писателей [502] .
501
Г. Штайнер подчеркивает, что даже когда у некоторых европейских писателей появляются религиозные темы в их романах, это скорее исключение из правила. Он ссылается при этом на Андре Жида, который указывал, что западноевропейская проза носит ярко выраженный социальный характер, ее главная тема – отношения человека и общества, но почти никогда – человека к самому себе или к Богу (Steiner G. Tolstoj oder Dostojewskij. МйпеЬеп; Wien, 1964. S. 215–216).
502
Опираясь на авторитет известного католического богослова и исследователя творчества Ф. М. Достоевского, кардинала Р. Гвардини, Г. Штайнер иллюстрирует этот тезис на примере Ф. М. Достоевского (Ibid. S. 222).
Именно в этом заключается совершенно особое значение творчества русских писателей, в первую очередь Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, в жизни образованного русского общества: для этого общества литература становится символом религиозно-моральной ответственности, способом выражения своего отношения к страданиям «униженных и оскорбленных», сострадания к «маленькому человеку», способом своеобразной сублимации чувства вины перед ним, осмысления фундаментальных вопросов человеческой жизни.
Здесь можно действительно говорить об ощущении чуть ли не «богооткровенности» если не самого литературного текста, то переживаний, связанных с ним, которые возникают у русского читателя, но возникают уже в XIX в. в очень своеобразном виде: «Интеллигенты были главными читателями и критиками этой литературы. Они видели в ней образы, открывающие Истину, но видели как бы сквозь тусклое стекло. Они читали эти повествования как истории греха и спасения, но ограничивали значение этих текстов общественной, политической и экономической сферами. Как и их советские последователи, они закрывали глаза на богословское измерение собственной литературы» [503] .
503
Густафсон Р. Ф. Цит. соч. С. 8. Характерно замечание в редакционной
И изменилась эта ситуация только на рубеже веков в связи с осмыслением творчества Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого.
Таким образом, можно сделать вывод, что русская литература начинает в секулярной культуре и в секулярном обществе претендовать на новую, заместительную роль, ту роль, которую ранее выполняла религиозная, духовная литература, – это учительство, морализаторство, проповедь. В центре ее внимания остается проблема борьбы Добра и Зла, причем, по замечанию Б. А. Успенского, социальная проблематика не обсуждается самостоятельно, а подчиняется именно этому аспекту [504] .
504
См.: Успенский Б. А. Цит. соч. С. 403.
«Размышление о христианстве», т. е. выявление основ христианской жизни художественными методами, во всей их многоаспектности, в особенном способе подачи богословской проблематики, в интенсивном и напряженном диалоге с Богом и миром, в этических и социальных исканиях, в слове, обращенном к миру и человеку с его свободой, греховностью, душевными радостями, скорбями, противоречиями, наконец, в трагическом восприятии антиномии «настоящее – будущее», т. е. в своеобразном эсхатологизме, вообще «вопрошание о humanum, о человеческой сущности, не овеществляемой, но символически реализуемой в вещном» [505] – все это в русской художественной литературе должно стать в первую очередь предметом углубленного богословского исследования.
505
Аверинцев С. С. Символ // Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. М., 1971. Стб. 828.
Главная тема этого исследования – понимание и видение духа, «последней смысловой позиции личности» [506] , анализ выраженной художественными средствами проблемы несоответствия «между тем, что привязывает нас к земле, и нашим смутным стремлением к небу» [507] . С этой точки зрения действительно русская классика является совершенно особой «формой выражения и постижения духовно-нравственных ценностей жизни нации» [508] .
506
Бахтин М. М. К методологии гуманитарных исследований // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 313. Очень важно понимать при этом, что религиозная тематика в литературном произведении может присутствовать имплицитно. Более того, самые обыденные, «бытовые» эпизоды в талантливом освещении получают окраску некоего таинства (можно сравнить, например, описание родов Анны Карениной у Л. Н. Толстого и жены Шатова в «Бесах» Ф. М. Достоевского).
507
Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой. 1857–1903. СПб.: Изд. Общества Толстовского музея. Т. 1. 1911. С. 139.
508
Гулин А. В. Л. Н. Толстой: Духовный идеал и художественное творчество (1850-1870-е годы). Специальность 10.01.01 – русская литература: Автореферат дис… д. филол. н. М., 2004. С. 4.
Таким образом, можно констатировать, что произведение литературы является источником богословского знания настолько, насколько вообще литературный текст является фактом духовной жизни человека. Точнее, художественный текст может быть назван богословским источником в широком смысле слова.
Дело в том, что богословский источник – это свидетельство о Боге, явленное в слове или в любом другом знаке, доступном для понимания человека, и принятое в качестве такового (т. е. в качестве истинного свидетельства) Церковью. В этом смысле можно говорить о богословском источнике или об «источнике богословского знания» в узком смысле слова: в первую очередь это Священное Писание, имеющее уникальный статус «боговдохновенности», а также наиболее авторитетные святоотеческие тексты, значимость которых удостоверена соборным церковным сознанием. В качестве именно богословских, церковных эти источники воспринимаются как святоотеческой традицией, в том числе и аскетической, так и академическим богословием, которое вырабатывает специфические методы их анализа, терминологию, вообще формирует богословский дискурс.