Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).

Костомаров Николай Иванович

В следующем году опять повторяется нашествие Литвы по нашим летописям, а как мы уже видели, что под Литвой разумели латышей, то и здесь, вероятно, было продолжение прежней вражды; нападение было сделано на окрестности озера Селигера, — они воевали Мореву и Любни, Таким образом опять был повод к разрыву, уже не со стороны русских. Но такой повод представился еще важнее в 1232 году. Враждебная князю Ярославу новгородская партия нашла себе приют во Пскове, но потом псковичи помирились с князем и прогнали от себя его недругов. На челе этих недругов был бывший новгородский тысячский, Борис. Псковичи показали "Борисовой чади" путь, то есть прогнали его родичей и приверженцев. Изгнанники убежали в Оденпе и там призывали немцев на помощь против соотечественников. Вместе с ними был сын Владимира псковского, тогда уже верно умершего, Ярослав, решившийся подражать ранним, а не поздним поступкам своего отца. С помощью немцев они захватили Изборск; но псковичи тотчас явились под взятым городом, обступили его и достали в плен князя Ярослава и всех немцев, кто не успел убежать. Они послали тогда к новгородскому князю Ярославу известие. Ярослав приказал пленников заковать и отправить в Переяславль-Залесский. В отмщение за то немцы поймали какого-то новгородца Кирилла Синкиница и засадили в тюрьму. Тогда Великий Новгород, считая этот поступок нарушением мира, объявил войну, а князь Ярослав отправился к Юрьеву и, по обычаю, разослал отряды по окрестностям в зажитие, то есть на грабеж. На реке Омовже произошло сражение. Немцы потеряли много своих и предложили мир (по-клонишася князю). Схваченный Кирилл был выпущен. Это происходило в великий пост 1234 г. Несмотря однако на возобновленный мир, едва только Ярослав воротился с новгородцами (из которых

не убыло во время похода ни одного человека), как услышали, что под Русой опять появилась Литва. На этот раз там произошла незначительная стычка, стоившая четырех человек Русе. После того враги, ограбив монастырь Св. Спаса и убив четырех чернецов, пошли на Клин. Ярослав погнался за ними и разбил их наголову в Торопецкой волости. Об этом походе нельзя сказать положительно, что Литва, здесь упоминаемая, были также латыши, как и прежде, потому что летописец называет ее безбожною Литвой; но также последнее выражение не дает права непременно видеть здесь литовцев-язычников, потому что тогда летописец мог таким образом называть новокрещеных католиков.

Мир не мог состояться надолго. Тевтонизм, покусившись на дело порабощения литовских и чудских племен, встретил на пол-столетие себе препятствие в северном славянстве Новгорода и Пскова. Славянство не удержало оспариваемой у него власти над ливонскими инородцами; — славянство должно было уступить; тевтонизм не мог сразу забыть того. Как скоро он почувствовал свою силу над врагом, явилось убеждение, что и славяно-русские общины отданы ему судьбой, как латыши, ливы и эсты.

Властолюбивые замыслы обратились на Северную Русь после уступки немцам Ливонии. Возникла мысль, что призванием ливонских крестоносцев было не только крестить язычников, но и обратить к истинной вере русских. Русские представлялись на Западе врагами св. отца и римско-католической Церкви, даже самого христианства, потому что заступались за непокорных язычников, возбуждали их к отступничеству. С другой стороны, Орден в то время потерял Гаррию с Ревелем и Вирландию, уступив эти земли датскому королю Вольдемару, по решению папы. Папа предоставлял рыцарям вознаградить себя другими землями на востоке; и вот они обратились на славян. Покушение овладеть Новгородом и Псковом должно было возникнуть еще и потому, что рыцари сознавали за собой призвание крестить чудских язычников вообще, а не в одной Ливонии; а им известно было, что владения Новгорода и, вероятно, отчасти еще Пскова, были заселены чудскими племенами, погруженными в язычество. Если им удалось отнять у Новгорода Ливонскую Чудь, то-естественно было желать отнять у того же Новгорода и Водь, да наконец, и самих славян, которые, как сказано выше, в их глазах были почти те же язычники, — покорить духовной власти св. отца и поработить себе материально. В то же время их побуждало начать завоевание славян и то, что Орден Меченосцев в то время соединился с Немецким и, следовательно, силы крестоносцев были удвоены.

Первый дерптский епископ Герман смотрел враждебно на псковичей, как и последние на него. Герман рассчитывал, что русским должно быть прискорбно, что Юрьев, принадлежавший русскому миру, отнят у него, и при удобном случае они покусятся возвратить его; поэтому лучше предупредить их и покорить немцам самих русских по соседству. Он крикнул клич; собрались к нему рыцари; стеклись к немцу и люди датского короля; недавно поселившиеся в Гаррии немцы бросились в Изборск и взяли его штурмом. Князь Ярослав Воло-димирович тогда был в немецких рядах и предательски вел иноплеменников на свое отечество. Никого не оставили в покое из русских — говорит немецкий летописец-современник: — кто только прибегал к защите, тот был убиваем, или взят в плен, и по всей земле распространились вопли.

Псковичи смело пошли на рыцарей и вступили в битву. "Псковичи — это народ свирепый! — говорит древний немецкий историк: — у них вооружение блестящее, а шлемы сияют как стекло. Сошлись немцы с псковичами; немцы пробили ряды псковичей. Псковичи были поражены: восемьсот человек легло на месте, а остальные бежали, отчаянно пришпоривая и прихлестывая своих лошадей, и вокруг лес гремел стонами и проклятиями". Рыцари, одержав победу, двинулись ко Пскову: быстрота помогла им. Русские были измучены под Изборском и не успели еще отдохнуть, как уже немцы разбили свои шатры в виду Пскова и сожгли неукрепленный посад близ города. Много было у них пришельцев из Германии, много датчан: все поглядывали на Псков, надеясь получить свой удел в завоеванной земле. Начались переговоры. Альнпеке говорит, что они так были ведены, что король псковичей (князь) Герполт (?) добровольно передал Псков во владение Ордена. Псковская Летопись говорит, что в самом Пскове были изменники, передавшие немцам город. Главным был посадник Твердило Иванович. Псков был сдан и достался Ордену со всей своей землей.

Упоенные победой, немцы, усевшись во Пскове, тотчас же стали замышлять покорение Новгорода. Псковская партия Твердилы давала им совет, и уже начались набеги на Новгородскую волость. Между тем, поднялась на Новгород с другой стороны туча. Возбуждая против русских крестоносцев, папа возбуждал против них шведов. Папская булла поручала шведам начать крестовый поход на Новгород, на мятежников, непокорных власти наместиника Христова, на союзников язычества и врагов христианства. Как ливонские пришельцы ненавидели новгородцев за то, что они принимали сторону язычников и оспаривали у немцев владение Ливонской Землей, так шведы стояли с Новгородом во враждебном отношении за Финляндию: Новгород мешал шведам распространять католичество между Емью и Корелой. В 1239 году папа Гонорий призывал крестоносцев соединиться со шведами и обратить оружие на русских, чтоб не допустить их более препятствовать крещению Финляндии.

Тогда управлял делами Швеции, вместо больного короля Эрика Эриксона, Биргер; он предводительствовал войском, составленным из шведов, норвежцев и подвластных финнов. Несколько духовных сановников, епископов со своими вассалами, придавали вполне этому ополчению значение священной брани за веру. Шведы шли не за тем, чтоб сделать нападение и пограбить пограничный край, а с тем, чтобы покорить Новгород со всеми его обширными землями. Биргер прислал в Новгород к князю Александру объявление войны, надменное и грозное: "Я пришел, — говорил он через посла, — посетить твою землю; если можешь сопротивляться мне, то знай, что я уже в твоей земле". Со стороны новгородцев война тоже приняла священный характер. Дело шло о защите православия, на которое разом посягали враги: шведы, немцы, датчане, соединенные благословением папы. Александр Ярославич молился в св. Софии. Владыка Спиридон благословил его и его воинов на святую брань. В его ополчении, составленном из новгородцев, были ратники и из других земель русских: были охотники из Полоцка; были пришедшие с князем из Суздальской волости отца его Ярослава. В Ладоге пристали к ним ладожане, подручники Великого Новгорода. Шведы уже вошли в Неву и бросили якори на устье Ижоры. Вероятно, это был роздых: они намеревались плыть через озеро и достигнуть Ладоги врасплох. Прежде всего ее следовало взять, а потом вступить в Волхов и идти на Великий Новгород. Но не знали они того, что в Новгороде уже знали о них. Александр предупредил их, и 15 июля на память Ки-рика и Улиты, — о чем счел нужным заметить летописец, — приблизился к Ижоре. У новгородцев был обычай, что при впадении Невы в море ставилась приморская стража из окрестных туземных жителей водской Земли; надзирать за таким важным делом доверялось преимущественно крещеным туземцам. Начальство над такой приморской стражей тогда поручено было какому-то вожанину, который на своем природном наречии носил имя Пелгусий, а во св. крещении именовался Филипп. Это был муж очень благочестивый: живя среди своих еди-ноземцев, еще массой погруженных в идолопоклонство, Пелгусий был так набожен и богоугоден, что по средам и пятницам ничего не ел, а потому сделался способным видеть видения. Когда шведы явились, он шел к Александру известить о их прибытии и рассказал ему как стали шведы. "Мне было видение, — сказал он, — когда я еще стоял на вскрай моря; только что стало восходить солнце, услышал я шум страшный по морю и увидел один насад; посреди насада стояли святые братья Борис и Глеб; одежда на них была вся красная, а руки держали они на плечах; на краю их ладьи сидели гребцы и работали веслами, их одевала мгла и нельзя было различить лика их; но я услышал, как сказал Борис-мученик брату своему св. Глебу: "брате Глебе, вели грести, да поможем мы сроднику своему, великому князю Александру Ярославнчу!" И я слышал глас Бориса и Глеба, и мне стало страшно, так что я трепетал; и насад отошел из глаз у меня". — "Не говори же этого никому другому", отвечал ему Александр.

Шведы не ждали

неприятелей и расположились спокойно на отдых; их шнеки стояли у берега; раскинуты были на побережье шатры их. Неизвестно, как новгородцы дошли до них на другой берег реки: приплыли ли они туда отчасти в ладьях, или ранее переправились на другой берег; летописец говорит, что вообще им было неудобно. Известие о лошадях при описании сражения показывает, что у новгородцев была тогда конница, но были и пешие, а потому вероятно пешие плыли в ладьях, а конница шла по берегу, сообразно с ходом лодок. Часов в одиннадцать утра новгородцы нежданно появились перед шведским лагерем, бросились на неприятелей и начали их рубить топорами и мечами, прежде чем те успевали брать оружие. Это было не сражение, а скорее богатырская схватка, — тут была возможность показаться личной удали и мужеству. Летописец слышал от самого князя Александра о подробностях этого дня; он передает имена тех молодцов, которые тогда особенно отличились. Славную память оставил по себе Таврило Олексич: увидел он, что шведы, всполошенные неожиданным нападением, уводили под руки знатного юношу: то был сын Биргера; Таврило наехал прямо на берег на шведскую шнеку; доски еще не успели прибрать, что брошена была со шнеки на берег. По этой доске бросился Таврило на своем коне на шнеку проворно; тут обратились на него шведы и столкнули в воду с конем; но Таврило поправился, из воды выскочил, по берегу поскакал, налетел на воеводу Спири-дона, схватился с ним и убил его. Тут же положил голову и один из епископов шведских. Другой новгородец, Миша, со своей пешей дружиной, наскочил на три корабля и потопил их. Остался в памяти потомков Сбыслав Якунович: с одним топором отважный молодец бросился на неприятеля; и много людей пало под топором его, и все дивились силе и храбрости его. Летописец сохранил имя Якова Полочанина, княжеского ловчего. Князь хвалил его потом за то, что мужествовал он крепко с мечом. Со славой пеший слуга Ратимир положил голову от многих ран, которые ему задали шведы, обступив его. Новгородец Савва был не из лучших, а из молодших людей, а славу стяжал вечную. Он бросился на шатер Биргера, что красовался посреди шведского лагеря своим золотым верхом. Савва подсек столб у шатра. Новгородцы очень обрадовались, когда увидали, как упал этот шатер золотоверхий. Сам Александр нагнал предводителя Биргера и хватил его мечом по лицу: "возложил ему печать на лицо — говорит повествователь. Неожиданность явления новгородцев нагнала столбняк на шведов. В следующую же ночь, закопавши трупы мертвых, других мертвецов, которые были по-Энатнее, забравши с собой, они поплыли вниз по Неве. Такая блистательная победа обошлась новгородцам чрезвычайно дешево: у них легло всего человек двадцать. Может быть, иной был бы исход дела, если бы шведы были предуведомлены, что на них нападут, а то на них напали врасплох и оттого посчастливилось новгородцам.

Едва только прибыл Александр со своего славного поля битвы в Новгород, как рассорился с новгородцами и ушел от них. Вслед затем новгородцы послали просить у отца Александрова, Ярослава, другого сына, Андрея, в князья себе. Вдруг новая туча наступила с другой стороны. Изгнанники псковичи, не хотя подлегать власти немцев, толпами являлись в Новгород, с женами и детьми, и вопили о помощи. И в то же время немцы, утвердившись во Пскове, затевали покорить и Новгород; стекались к ним из Европы новые силы и передовые отряды пустились разорять новгородские волости. Рыцари послали ополчение латышей, ливов и эстов на Водскую страну. Вожане, испуганные разорениями, сдавались и переходили от страха к победителям. Таким образом взяли новгородский пригород Лугу; шайки летали в разные стороны и достигали тридцати верст от Новгорода; убивали новгородских гостей, ездивших с товарами. Копорье — тогда еще только новгородский погост — было взято: немцы сделали в нем место опоры для власти над Водской страной и построили укрепление. Вожане должны были неволей становиться в ряды победителей; те, которые не хотели — разбежались в леса и умирали с голода. Немцы забирали лошадей, скот; "не на чем было орать по селам", — говорит летопись. Рыцари считали уже приобретенным своим достоянием Водь, Ижору, берега Невы, Корелию; отдавали эти страны католичеству и папа присудил их церковной юрисдикции эзельского епископа. 13-го апреля 1241 г. этот епископ, по имени Генрих, заключил с рыцарями договор: себе брал десятину от десятины со всех произведений, а им отдавал все прочее, рыбные ловли, управление и все вообще мирские доходы.

В таких обстоятельствах Новгород опять приглашал Александра. Александр не перечился. Дело было общерусское.

В 1241 году собрались ополчением новгородцы и ладожане; вооружена была по призыву Великого Новгорода корела и Ижо-ра. Александр отправился на Копорье и счастливо отнял его у немцев. Город, построенный немцами, был уничтожен до основания: одни из немцев погибли тогда в сече, другие отведены были пленниками в Новгород. Александр некоторых пожаловал и отпустил, потому что он был, по выражению летописца, милостив паче меры. Не так милостиво поступил он с вожанами и Чудью, подданными Великого Новгорода, принявшими сторону немцев, может быть, более из крайней необходимости, чем из неприязни к Новгороду. Александр велел их вешать. После того надобно было освободить Псков. Александр призвал на помощь низовцев с братом Андреем и в 1242 году двинулся ко Пскову. Город был освобожден. Два немца, наместиники Пскова, в оковах отправлены в Новгород. Александр сел во Пскове; вперед в Немецкую Землю были посланы отряды за вестями. Александр ожидал новой войны; она должна была последовать от немцев. И действительно, скоро он услышал, что немецкая сила напала на посланные в Немецкую Землю отряды, разбила их и идет на Псков. Мейстер Валк и епископы шли с уверенностью, что дело поправится на их сторону. Немецкое ополчение шло по льду по Чудскому озеру, с целью дойти до Пскова льдом. Но Александр проведал путь неприятелей, и сам выступил из Пскова по льду с новгородцами и псковичами. Александр уставил свое войско в боевой порядок на озере, у скалы Вороний Камень, на Узмени, при повороте из Псковского озера в Чудское. Место это названо так потому, что там действительно постоянно кружатся вороны. Немцы двинулись на русских. По способу тогдашней тактики, Александр поставил свое войско свиньей: так называлось построение треугольником, образовавшим острый конец, обращенный к неприятелю. Увидя приближающихся врагов, Александр поднял руки вверх и громко перед всем войском своим говорил: "Суди мне Боже, и разсуди спор мой с этим велеречивым народом; помоги мне, Господи, как Ты помогал прародителю моему Ярославу, против окаяннаго Святополка!" Была тогда суббота пятой недели великого поста, день 5-го апреля. Солнце только что восходило. Когда немцы приблизились, Александр стремительно двинул свою свинью рылом на неприятеля, и немецкий строй был разрезан. Тогда, — говорит летописец, передающий рассказ свой словами очевидца, сообщавшего о славном деле известие: — "тогда поднялся треск от ломки копий и звук от мечнаго сечения. Казалось, двинулось замерзлое море, и великая сталась сеча немцам и Чуди с нами, и льду не видно было: все покрылось кровию". Разорванные, потерявшие строй, немцы бежали; русские с торжеством гнались за ними семь верст по льду, до Суболического берега. Летописец насчитывает побитых немцев пятьсот человек, а о Чуди говорит, что ее пропало бесчисленное множество; иные в воде потонули: тогда уже в весеннее время лед был не крепок; а из тех, которые убежали, многие были с ранами, и умирали от ран. Пятьдесят немцев взято живьем. А идучи, — замечает летописец, — они говорили: "мы руками возьмем князя Александра". Самовидец, передававший летописцу рассказ об этом замечательном событии, говорит: "я видел полки Божий на воздусе; они приходили на помощь князю Александру Ярославичу; и они-то обратили ратным плещи и избивали их, гоня по воздуху; и некуда было бежать врагам. Александр победил силою Божиею, Святой Софии и святых мучеников Бориса и Глеба". Эта победа воскресила было на время языческую ревность Финляндии. Таваста возмутилась; но русские, занятые другим делом, упустили из виду Финляндию, и шведы принялись крестить финнов еще деятельнее. Бир-гер для укрощения края построил крепость Тавастгус.

С торжеством возвращался Александр в Псков, освобожденный им от иноплеменной власти. Близ коня его вели знатных рыцарей; за ним гнали толпу простых пленников. Когда богатырь приближался к городу, навстречу ему вышло духовенство, и весь народ издавал радостные крики и торжественные песни, восклицая: "Бог, пособивший Давиду на иноплеменников, освободил наш город Псков от инояэычников рукою великаго князя Александра Ярославича". В Новгороде, куда Александр повез своих пленников, взятых на ледяном побоище, его ожидали такие же почести, такая же слава. "Прославилось, — говорили тогда, сообразно тогдашним географическим сведениям, — имя великаго князя Александра Ярославича, от моря Варяжскаго до моря Понтесскаго и до моря Хупожскаго, и до страны Тиверий-ския, и до гор Араратских, а об ту страну Варяжских гор, и Аравитских, даже до Рима великаго; имя его стало известным тьмам тем и тысячам тысяч людей".