Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918
Шрифт:
«Что такое государственный капитализм при Советской власти? В настоящее время осуществлять государственный капитализм — значит проводить в жизнь тот учет и контроль, который капиталистические классы проводили в жизнь. Мы имеем образец государственного капитализма в Германии. Мы знаем, что она оказалась выше нас. Но если вы подумаете хоть сколько-нибудь над тем, что бы значило в России, Советской России, обеспечение основ такого государственного капитализма, то всякий не сошедший с ума человек и не забивший себе голову обрывками книжных истин должен был бы сказать, что государственный капитализм для нас спасение.
Я сказал, что государственный капитализм был бы спасением для нас, если бы мы имели в России его, тогда переход к полному социализму был бы легок, был бы в наших руках, потому что государственный капитализм есть нечто централизованное, подсчитанное, контролированное и обобществленное, а нам-то и не хватает как раз этого»{1095}.
Экономическая программа, которую отстаивал Ленин, была, таким образом, гораздо более
Но случилось иначе. Ленин и Троцкий натолкнулись на фанатическое противостояние нескольких групп, среди которых самыми активными были левые коммунисты. Эта группировка, предводительствуемая Н.И.Бухариным и включавшая заметную часть партийной элиты, потерпела унизительное поражение в связи с заключением Брест-Литовского договора, но продолжала действовать как фракция большевистской партии, отстаивая свою позицию на страницах журнала «Большевик». Члены этой группы, в которую, в частности, входили А.М.Коллонтай, В.В.Куйбышев, Л.Н.Крицман, В.В.Оболенский (Н.Осинский), Е.А.Преображенский, Г.Л.Пятаков и К.Б.Радек, считали себя «совестью революции». Они заявляли, что после Октября Ленин и Троцкий неуклонно скатывались к оппортунистическому признанию «капитализма» и «империализма». Ленин, в свою очередь, называл их утопистами и фантастами, жертвами «детской болезни левизны». Однако фракция эта имела мощную поддержку в среде рабочих и интеллигенции, особенно в московской партийной организации, которая чувствовала для себя угрозу в предложениях Ленина и Троцкого вводить «капиталистические» методы хозяйствования. Последние предполагали роспуск фабричных комитетов и упразднение «рабочего контроля» с целью восстановления системы индивидуального руководства и ответственности, что неизбежно привело бы к подрыву власти и привилегий партийных чиновников. Большевики находились под перекрестным огнем в связи с их позицией по Брестскому договору и потеряли большинство в Советах, поэтому Ленин не в состоянии был охладить пыл этих интеллигентов и поддерживающих их рабочих. Вряд ли мог он настаивать на проведении линии, которую диктовал здравый смысл, слыша упреки вроде того, что бросил ему рабочий-металлист по поводу переговоров с Мещерским: «Товарищ Ленин, вы покажете себя настоящим оппортунистом, если дадите передышку и в этой области» [181] .
181
Вечерняя звезда. 1918. 19 апр. Цит. по: Scheibert P. Lenin an der Macht. Weinheim, 1984. S. 219. Имелась в виду, конечно, та непопулярная «передышка», которую, по мнению большевиков, давал Брест-Литовский договор.
Победившие в конечном счете принципы военного коммунизма были отражены в эссе Ю.Ларина, опубликованном в апреле 1918 года. Хотя он делал вид, будто лишь развивает то, что написал в октябре 1917 года, в действительности представленная им экономическая программа была уже иной. Речь шла теперь о национализации всех российских банков и промышленности — отрасль за отраслью. Никакого сотрудничества правительства с частными трестами уже не предполагалось. «Буржуазные» специалисты допускались к работе на производстве только на технических должностях. Частная торговля должна была полностью уступить место кооперативам, действующим под надзором государства. Хозяйственная жизнь целиком подчинялась единому государственному плану. Все советские учреждения должны были вести учет, не прибегая к денежным расчетам. Государственный контроль планировалось постепенно распространить и на сельское хозяйство, начав со свободных земель, отнятых у помещиков. Единственной возможной формой участия иностранных частных интересов в экономике советской России становилось обеспечение ее специалистами и предоставление гарантированных займов, необходимых для импорта техники{1096}.
Руководствуясь этой программой, левые коммунисты победили в апреле 1918 года Ленина и надолго ввергли Россию в утопию моментального социализма.
Бухарин остался лидером левых коммунистов, но после поражения, связанного с Брест-Литовским договором, отошел от руководства оппозицией, предоставив другим спорить с ленинской концепцией государственного капитализма. Главным теоретиком левого коммунизма был Валериан Оболенский, более известный по своему псевдониму «Н.Осинский» [182] . Он родился в 1887 году в семье ветеринара, настроенного довольно радикально, и в двадцатилетнем возрасте примкнул к большевикам. В течение года в Германии он изучал политическую экономию и считал себя после этого вполне подготовленным, чтобы писать по экономическим вопросам, главным образом о сельском хозяйстве в России. Сразу после большевистского переворота он был назначен директором Государственного банка и покинул этот пост в марте 1918 года в знак протеста против подписания Брестского договора.
182
Подробнее о нем см.: Энцикл. словарь Гранат. Т. 41. Полут. 2. С. 89–98. Его осудили в 1938 г. (вместе с Бухариным) и, по-видимому, вскоре расстреляли — якобы за участие в подготовке
Его книга «Строительство социализма», написанная летом и вышедшая в свет осенью 1918 года, по существу, содержала концепцию военного коммунизма{1097}. В решении экономических задач режим должен был, по мысли Осинского, действовать по трем направлениям: установить контроль над «стратегическими точками» капиталистического хозяйства, очистить это хозяйство от непроизводительных элементов и подчинить экономическую жизнь страны единому плану.
Следуя идеям Хильфердинга, Осинский ставил во главу угла задачу овладения банками — «мозгом капитализма». Их предстояло преобразовать в клиринговые агентства советской экономики.
За этим следовала задача национализации частной собственности в сфере промышленного сельскохозяйственного производства — как крупного, так и мелкого. Это означало не только законодательную передачу прав собственности, но также и кадровую чистку с целью замены прежних владельцев и руководителей рабочими. Эти меры позволили бы нанести удар в самое сердце капитализма и в то же время перейти к более рациональной организации производства путем правильного перераспределения ресурсов.
Следующий шаг, заключавшийся в национализации торговли, был наиболее сложным. Правительство должно взять на себя управление всеми коммерческими синдикатами и крупными торговыми фирмами. Установив монополию на оптовую торговлю, оно сможет назначать цены на потребительские товары. Со временем все товары будут распределяться государственными органами, по возможности бесплатно. Принципиальной мерой является ликвидация свободного рынка: «Рынок — это очаг заразы, из которого постоянно возникают зародыши капиталистического строя. Овладение механизмом общественного обмена уничтожит спекуляцию, накопление новых капиталов, нарождением новых собственников. Оно вынудит деревенских мелких собственников сперва подчиниться общественному контролю над их хозяйством, потом перейти к общественному хозяйству. Правильно проведенная в жизнь монополия на все продукты земледелия, при которой нельзя будет продавать на сторону ни одного фунта зерна, ни одного мешка картофеля, совершенно лишит смысла самостоятельное хозяйничанье в деревне»{1098}.
Ликвидация розничной торговли вынуждала на четвертый шаг: принудительное создание потребительских коммун, монопольно распоряжающихся предметами первой необходимости. Это позволило бы покончить со спекуляцией и «саботажем» и лишить капиталистов еще одного источника прибыли.
Наконец, необходимо стало ввести принудительную трудовую повинность. Принцип, положенный в ее основу, прост: «Никто не имеет права отказываться от работы, которую ему укажет бюро». На селе, где наблюдался избыток рабочих рук, в то время не было нужды в принудительном труде, но в городах он был признан необходимым. При такой системе «трудовая повинность <…> есть способ принуждения к работе, заменяющий прежний «экономический стимул» (переводя на простой язык — опасение помереть с голоду)».
Одна из принципиальных предпосылок плана Осинского заключалась в том, что в силу политических и экономических причин хозяйственная жизнь не может быть в одной своей части капиталистической, а в другой — социалистической: здесь необходим выбор. Тем не менее, из уважения к Ленину, он называл свою программу не «социализмом» и не «военным коммунизмом», а «государственным капитализмом».
Экономическая программа левых коммунистов получила мощную поддержку у членов партии и рабочих, — тех, кто извлекал выгоды из системы рабочего контроля и других интересов не имел. Рабочие не больше стремились расстаться с фабриками, завоеванными в 1917 году, чем крестьяне — покинуть занятую землю. Симпатизировали этим идеям и левые эсеры. Ленин смотрел на эти планы скептически, но вынужден был уступить: такова была цена за возвращение популярности, потерянной в Бресте. В июне 1918 года, при обстоятельствах, которые мы еще обсудим, Ленин подписал декрет о национализации российской промышленности. Эта мера закрывала возможность государственного капитализма в том смысле, в каком понимал его Ленин. Это был прыжок в неизвестность.
Архитекторы военного коммунизма, его теоретики и исполнители — Осинский, Бухарин, Ларин, Рыков и другие — были очень поверхностно знакомы с экономическими дисциплинами и не имели никакого опыта организационно-управленческой деятельности. Их экономические знания были в основном почерпнуты из социалистической литературы.
Ни один из них никогда не руководил предприятием и не заработал ни рубля в сфере производства или торговли. За исключением Л.Б.Красина, который не принял участия в этих экспериментах, все большевистские лидеры были профессиональными революционерами. Если не считать коротких периодов учебы в российских или иностранных университетах (во время которой они занимались главным образом политической деятельностью), их жизнь проходила между тюрьмой и ссылкой. В своих начинаниях они руководствовались абстрактными формулами, вычитанными у Маркса, Энгельса и их немецких последователей, или радикальными суждениями, извлеченными из исторического опыта европейских революций. Про каждого из этих людей можно было бы сказать так, как Н.Суханов сказал про Ларина: «лихой кавалерист, не знающий препятствий в скачке своей фантазии, жестокий экспериментатор, специалист во всех отраслях государственного управления, дилетант во всех своих специальностях»{1099}. Вот такие записные энтузиасты, осуществляя нововведения, которые не были опробованы — даже в гораздо меньших масштабах — еще никогда и нигде, собрались перестроить сверху понизу экономическую систему, стоявшую в то время на пятом месте в мире. Это кое-что говорит о здравомыслии людей, захвативших власть в октябре 1917 года в России. Наблюдая их деятельность, невольно вспоминаешь портрет французского якобинца, нарисованный Тэном: