Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924
Шрифт:
Ленин нашел собственное применение Помголу: он воспользовался его посредничеством, чтобы избежать неловкости прямого обращения за помощью к «империалистам». И Помгол не только исправно служил этим целям, но и вынужден был сносить изъявления ленинского гнева в свой адрес. 26 августа Ленин попросил Сталина поставить на Политбюро вопрос о немедленном роспуске Помгола и аресте или ссылке его лидеров, на том будто бы основании, что они «не желают» работать. Он также потребовал, чтобы прессе было указано «на сотни ладов» «высмеивать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев» его членов{1487}. На Политбюро, где рассматривалось указание Ленина, Троцкий, поддержавший его, отметил, что в ходе переговоров с ARA американцы ни разу не упоминали о советском комитете{1488}. На следующий день, когда первая партия продовольствия от ARA поступила в Россию и члены Помгола собрались для встречи с Каменевым, все русские общественники, за исключением двух человек, были арестованы ЧК и посажены на Лубянку. (Горький не присутствовал, по-видимому, предупрежденный заранее{1489}.) Через прессу их обвинили
Летом 1922 г., когда деятельность ее была в полном разгаре, ARA кормила ежедневно 11 млн человек. Другие иностранные организации взяли на себя заботу о еще 3-х миллионах голодающих. Советское правительство и иностранные посредники импортировали продовольствия за этот период в общей сложности 115–120 млн пудов, или 2 млн тонн{1492}. В результате этой деятельности уже к началу лета 1922 г. «сообщения о голодных смертях практически перестали поступать»{1493}. ARA, кроме того, поставила медикаментов на 8 млн долларов, что помогло сдержать эпидемии. Более того, в 1922 и 1923 гг. ARA снабдила Россию посевным зерном, обеспечив возможность получения хороших урожаев в последующие годы. Благодаря структуре, разработанной Гувером, несколько сотен американцев, сотрудников ARA, с помощью тысяч советских граждан контролировали раздачу продовольствия и медикаментов. Хотя советские власти согласились не вмешиваться в деятельность гуверовской организации, ЧК, а затем ГПУ не сводили с нее глаз. Ленин позаботился о том, чтобы иметь в ARA своих агентов, дав распоряжение Молотову создать комиссию, которая бы следила за иностранными сотрудниками, ею нанятыми, и мобилизовала «максимум знающих англ[ийский] язык коммунистов для внедрения в к[омисс]ии Гувера и для других видов надзора и осведомления»{1494}. Позднее, когда ARA была расформирована, советские власти стремились отыскать самые зловещие мотивы ее деятельности, включая шпионаж и желание наводнить Россию товарами, которые больше некуда девать{1495}. А еще позже, после Второй мировой войны, видимо, чтобы оправдать отказ Сталина от помощи по Плану Маршалла, некоторых оставшихся в живых советских граждан, работавших на ARA, заставляли подписать признание в шпионской деятельности.
Коль скоро заботу о прокормлении голодающих советских граждан взяли на себя американская и другие иностранные организации, Москва обратила свои ресурсы на иные цели. 25 августа, через три дня после подписания договора с Гувером, Литвинов сообщал в Москву, что он продал в Англии драгоценностей на сумму в 20 млн золотых рублей и что покупатель готов приобрести еще на 20 млн фунтов стерлингов (100 млн долларов){1496} — средства, превышающие пожертвования США и Европы голодающей России вместе взятые. В начале октября 1921 г. Троцкий давал строго секретные указания советскому агенту в Германии, Виктору Коппу, разместить заказы на винтовки и пулеметы на сумму 10 млн золотых рублей{1497}. В то время об этом никто не знал. Но что стало известно и вызвало сильное изумление в американских благотворительных кругах, это сведения о том, как в то же самое время, когда советское правительство предоставило западным благотворителям возможность кормить свой народ, оно предлагало сбывать собственные продукты за границу{1498}. Осенью 1922 г. Москва сообщила, что располагает миллионами тонн зерна на экспорт, когда, по ее собственным расчетам, грядущей зимой 8 млн ее граждан будут испытывать недостаток в продуктах питания, который невозможно покрыть отечественными ресурсами{1499}. Советские власти объясняли это странное обстоятельство тем, что им нужны деньги для приобретения промышленного и сельскохозяйственного оборудования. Более чем странный поступок вызвал негодование американских служащих: советское правительство «пытается продать часть своего продовольствия на иностранных рынках, прося весь мир жертвовать им продовольствие взамен экспортируемого»{1500}. Гувер выразил протест против «бесчеловечной политики правительства, отрывающего у голодающего народа продовольствие в обмен на импорт оборудования и сырья, ради обеспечения успешной хозяйственной деятельности тех, кому посчастливится выжить»{1501}. Но поскольку худшее было уже позади, Москва могла себе позволить пренебречь мнением заграницы. Сообщения об экспорте зерна из России сделали невозможным сбор средств в ее пользу, и в июне 1923 г. ARA прекратила всю деятельность здесь.
Потери в период голода 1921 г. трудно определить, поскольку никто не занимался подсчетом жертв. Самые большие потери наблюдались в Самарской и Челябинской губерниях, в автономной области немцев Поволжья и Башкирской автономной республике, общее число населения которых сократилось на 20,6 %{1502}. В социальном плане больше всего страдала деревенская беднота, особенно те, у кого не было молочного скота, спасшего от смерти многие семьи{1503}. В возрастном плане больнее всего голод ударил по детям, лишив значительную часть тех, кому довелось уцелеть, родителей и крова. В 1922 г. более полутора миллионов крестьянских детей, предоставленных самим себе, бродяжничали, прося подаяние и воруя; смертность в приютах для беспризорных достигала 50 %{1504}. Советское центральное статистическое управление определило дефицит населения за период с 1920 по 1922 гг. равным 5,1 млн человек{1505}. Голод в России 1921 г., если не считать военных потерь, был крупнейшей для того времени катастрофой в европейской
Утраты оказались бы значительно большими, если бы не филантропическая деятельность Гувера, которая спасла жизнь по крайней мере 9 млн человек {1506} . В письме руководителю ARA Горький приветствует его поступок как не имеющий себе равных:
«Ваша помощь будет вписана в историю как уникальное, гигантское свершение, достойное величайшей славы, и надолго останется в памяти миллионов русских… которых вы спасли от смерти» {1507} [230] .
230
Тем более странно слышать, когда американский историк приписывает Гуверу «фантастическую уверенность», что «федеральное правительство не должно… кормить умирающих от голода людей» (Schlesinger A.M. The Vital Center. Boston, 1949. P. 28).
Многие государственные деятели занимают видное место в истории благодаря тому, что послали на смерть миллионы людей; Герберт Гувер, чья последующая деятельность на посту президента Соединенных Штатов не принесла ему славы, и скоро забытый в России, имеет редкую возможность занять достойное место в людской памяти как спаситель миллионов.
Нэп обусловил и внешнюю политику Советской России, в которой теперь еще более отчетливо просматривалось два противоречивых уровня: общепринятый торгово-дипломатический и свой, особый, нелегальный подрывной. Москва стремилась наладить прочные отношения с зарубежными странами, необходимые для развития торговли и привлечения в страну иностранного капитала, что составляло неотъемлемую черту нэпа. Методы вооруженной борьбы отошли в прошлое: помимо поспешно сымпровизированного и неудачного путча в Германии в 1923 г., больше попыток поднять восстание в Европе не предпринималось. Наоборот, Коминтерн прибег к стратегии постепенного проникновения в западные институции.
Мы отмечали, что в Советской России одним из следствий экономической либерализации стало усиление политических репрессий. Это верно и для международного коммунистического движения. 21 условие приема, навязанные Коминтерну в 1920 г., полностью подчинили иностранные коммунистические движения Москве, но сохранили иллюзию, что Коминтерн есть федерация равноправных организаций. Эта иллюзия рассеялась в декабре 1922 г. на IV конгрессе Коминтерна. Принятые на нем резолюции ясно говорят, что, во-первых, зарубежные коммунистические партии не имеют права на собственное мнение и, во-вторых, что, если между ними возникает конфликт, на первом месте должны стоять интересы Советского государства, а не иностранных коммунистических движений.
Как ни парадоксально, но именно отказ от идеи неизбежной революции в Европе укрепил позиции Москвы перед ее собратьями за рубежом: «Именно потому, что мировая революция не была больше насущной реальностью, [иностранные] коммунисты были вынуждены все свои надежды возлагать на Советскую Россию. Только Россия вышла победительницей из классовых битв революционного периода и успешно защитила себя от бесчисленных врагов. Она была живым символом грядущей мировой революции и мощным оплотом против мирового капитализма. Чем труднее становилось коммунистам за рубежом захватить власть в своих странах, тем теснее должны были они сплочаться с Советской Россией. В этой отчаянной ситуации, сложившейся в мире, не могло быть ничего естественней, чем то, что Советская Россия стала отчизной для коммунистов всего мира»{1508}.
Тем, кому, как и автору выше приведенных строк, послевоенная стабилизация в мире внушала «отчаяние», Москва действительно представлялась единственной надеждой. И она сумела извлечь из этого свою выгоду.
Готовясь к IV конгрессу, Москва решила стереть последние следы федерализма из коминтерновских организационных структур. Бухарин, один из руководителей Коминтерна, истолковал пункт 14 из 21 условия, требующий от иностранных коммунистов оказывать помощь Советской России в борьбе с «контрреволюцией», в смысле обязательства во все времена поддерживать международную политику советского правительства{1509}. В действительности коммунист мог иметь только одну отчизну, Советскую Россию, и одно правительство — советское. Он обязан был одобрять все, что оно делает, в том числе и проводимую им внешнюю политику, даже соглашения между Советским Союзом и «буржуазными странами», включая его собственную, — если это служит интересам Советской России, как их определяет Политбюро ЦК РКП(б). Эти соображения должны были, в первую очередь, заглушить критику в отношении советско-германского договора, подписанного в апреле 1922 г. в Рапалло.
Чтобы зарубежные партии не ставили под сомнение и не пытались вмешаться в резолюции номинального высшего руководящего органа Коминтерна — конгресса, — на IV конгрессе постановили, чтобы впредь входящие в него коммунистические партии проводили свои съезды только после очередного конгресса Коминтерна. В силу такой процедуры делегаты не могли заручиться полномочиями выдвигать независимые резолюции от имени своих партий, не имели права передавать поручений от них, ибо это «противоречило духу интернациональной, централизованной, пролетарской партии». С 1919 г. в практику Коминтерна вошло посылать своих эмиссаров на съезды национальных коммунистических партий: теперь это было формализовано в постановлении, дающем право Исполкому Коминтерна «в исключительных обстоятельствах» направлять в зарубежные партии своих представителей, «наделенных широчайшими полномочиями», для наблюдения за исполнением 21 условия и решений конгресса, то есть, по сути, отвергать неугодные решения национальных партий и изгонять недисциплинированных членов. Национальные партии были лишены даже права посылать по своему выбору представителей в Исполком Коминтерна: кандидатов отбирал конгресс. Отставка служащих Коминтерна не принималась без одобрения Исполкома, на том основании, что «что всякая исполнительная должность в Коммунистической партии принадлежит не лицу, ее занимающему, а Коммунистическому Интернационалу в целом». Из 25 членов нового Исполкома 15 должны были жить и работать в Москве{1510}.