Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924

Пайпс Ричард

«Если русским однажды западет в голову, что мы небеспристрастны к евреям, то евреям придется туго. На благо евреям мы должны быть абсолютно объективны в отношении к духовенству, равно еврейскому или нееврейскому. Опасность состоит в том, что массы могут подумать, будто антирелигиозная пропаганда не затрагивает иудаизма, и, значит, еврейским коммунистам нужно быть еще беспощаднее к раввинам, чем нееврейским коммунистам к своим священникам» [206] .

206

Bogen B.D. Born a Jew. New York, 1930. P. 329. Автор приведенного рассуждения, Эстер Фрумкин, была арестована в 1938 г. и сгинула в сталинских лагерях (Gitelman Z. A Century of Ambivalence. New York, 1988. P. 110).

Наблюдая

за неистовством евреев-коммунистов, один еврей заметил: «Хотел бы я видеть, чтобы русские коммунисты так врывались в монастыри в святые дни, как это делают еврейские коммунисты в Йом-Кипур»^{1271}.

По аналогии с «Живой церковью» власти стали создавать «Еврейские секции» (евсекции) Российской коммунистической партии. Подавляя свою неприязнь к еврейскому национализму (ибо он не считал евреев настоящей нацией), Ленин в конце 1918 г. согласился в качестве пропагандистского приема организовать особые отделения Российской компартии, дабы нести революцию в еврейские массы. Их назначением было «разрушение традиционной еврейской жизни, сионистского движения и еврейской культуры»^{1272}. Их членами состояли в основном бывшие бундовцы, которые в 1920 г. приняли коммунистическую программу, а в марте 1921 г. вошли в Компартию^{1273}.

Евсекции начали свою разрушительную деятельность летом 1919 г., следуя распоряжениям Центрального еврейского комиссариата относительно упразднения кагалов, традиционных еврейских органов самоуправления. Сопротивление этому было упорным и во многих случаях вполне эффективным, ибо в отдельных местах кагалы просуществовали вплоть до конца 20-х. Со временем все еврейские культурные и общественные организации подверглись гонениям. В 1922 г., разворачивая наступление на православную церковь, партия не забывала и об иудаизме. Задумали и осуществляли эту травлю сами евреи: «Евсекция ревниво оберегала свое исключительное право на преследование иудаизма»^{1274}. Арсенал приемов был привычный: собрания и представления, якобы стихийные, но в действительности тщательно спланированные, призывающие к закрытию религиозных училищ; срыв религиозных церемоний в праздничные дни; статьи, высмеивающие еврейские обычаи, не далеко ушедшие от обычных антисемитских штампов; и издевательские «суды» над религиозными школами и обычаями.

«На Рош-Хашан [еврейский праздник Нового года] в 1921 г. в Киеве был устроен «суд» над иудаизмом, по иронии судьбы разыгранный в том самом помещении, в котором проходил суд над Бейлисом. Перед «судьями» прошел странный ряд «свидетелей»: «раввин», торжественно сознавшийся, что он обучал религии с целью держать массы в невежестве и раболепии; тучный «буржуй», увешанный сверкающими драгоценностями, приводил свидетельства о союзе эксплуататоров с иудаизмом. «Прокурор» <…> потребовал «приговорить к смерти еврейскую религию». Еврей-учитель, выступивший из зала в защиту иудаизма, был арестован на месте. Когда «судьи» возвратились из совещательной комнаты и огласили смертный приговор, это ни для кого не явилось неожиданностью»^{1275}.

В ознаменование «освобождения» евреев от капитализма публиковались «Красные Хаггады». В Гомеле в июле 1922 г. «евреи-клерикалы», воспротивившиеся закрытию хедера (религиозной школы), предстали перед судом^{1276}.

По-видимому, самый первый случай захвата здания синагоги произошел в 1921 г. в Витебске, когда власти решили, что синагог в городе слишком много, и распорядились закрыть их и передать в собственность государства. Правоверные евреи окружили обреченные синагоги, но их оттеснили всадники, а затем здания были превращены в партийный «университет» и клуб, столовую и общежитие^{1277}. Вскоре в Минске, Гомеле и Харькове большие, так называемые «хоральные», синагоги были конфискованы и превращены в коммунистические клубы и столовые^{1278}.

«Схема была почти повсюду одинаковая. Евсекция устраивала собрания «рабочих», в основном беспартийных членов профсоюза, по месту работы. Резолюции принимались «единогласно» от имени "всех трудящихся" с требованием превратить синагоги, которые объявлялись непосещаемыми и бездействующими, "служащими гнездом контрреволюции" или местом сбора спекулянтов, в рабочие клубы или иные учреждения. Местные власти, разумеется, прислушивались

к "желаниям трудящихся" и спешили их удовлетворить»^{1279}.

Ценности, хранившиеся в синагогах, разграблялись, Торы, извлеченные из ковчега Завета сваливались в помойные ямы; в некоторых местах молитвенные дома подверглись осквернению.

В расколе еврейского духовенства коммунисты преуспели меньше, чем в православии. Ничего, что бы могло соответствовать движению «Живой церкви», в раввинате не возникло. Из тысячи раввинов в Советской России только шестеро выражали симпатии к коммунизму^{1280}. Случаев, когда еврейские духовные лица возводили обвинения друг на друга перед властями, как это часто было в среде православных священников, практически не известно.

После появления резолюции XII съезда партии, требовавшей проявлять большее уважение к чувствам верующих, конфискация синагог, как и церквей, прекратилась. Но ненадолго. Антирелигиозное наступление возобновилось в 1927 г., и к концу 30-х годов не осталось ни одной действующей синагоги. А совершение религиозных обрядов на дому каралось законом.

Особенно ущемлены были евреи запрещением использовать и учить древнееврейский язык религиозных служб и сионистского движения. Советские власти поначалу не находили никакого вреда в иврите, не видели в нем никакой угрозы, но коммунисты из евсекции убедили их в том, что это язык еврейской «буржуазии». В 1919 г. еврейские издательства были национализированы. Вскоре исчезли все следы публикаций на иврите. К середине 20-х иврит был уже вне закона и изучался подпольно в частном порядке. Идиш, который бундовцы считали истинным языком масс, был объявлен национальным языком еврейского народа, и, хотя этот язык был широко распространен в повседневной жизни, он едва ли мог стать краеугольным камнем высокой национальной культуры.

Евсекция использовала свое положение и власть в споре со своими соперниками-сионистами. Чтобы заручиться поддержкой режима, не имевшего своего мнения на этот счет, они объявили евреев, стремящихся уехать в Палестину, где собирались заниматься земледелием, «буржуями» и «контрреволюционерами». Упорство, с которым коммунистические власти преследовали сионистов начиная с 1919 г., было инспирировано разногласиями в еврейской среде, ибо, хотя Ленин отвергал идею еврейской нации и сионистскую идеологию, на нее опирающуюся, в первый год после революции сионисты не привлекали его внимания. Гонения начались под влиянием бундовцев, которые ухватились за возможность расправиться с соперничающим движением, имевшим несравненно больше сторонников. В сентябре 1919 г. евсекции закрыли Центральное бюро сионистов, и в течение следующего года ЧК арестовала и выслала многих деятелей сионистского движения. В 1922 г. возобновилась кампания арестов и судов, прокатившихся по городам России и Украины. В сентябре 1924 г. прошли массовые аресты, жертвами которых стали несколько тысяч активистов сионизма. Однако корни сионизма были столь глубоки, что при всех гонениях движению еще несколько лет удавалось просуществовать в подполье.

В конце концов евсекции ожидала та же судьба, что и «Живую церковь»: в декабре 1929 г. они были ликвидированы на том основании, что нет необходимости в отдельных организациях для еврейского «пролетариата»^{1281}. Бывшие сотрудники евсекции в 1937 г. подверглись «чистке» и исчезли из поля зрения^{1282}. Председатель евсекции Семен Диманштейн был расстрелян.

* * *

Католическая церковь тоже не избежала репрессий. 21 марта 1923 г. власти устроили в Петрограде суд над польским архиепископом Яном Цепляком и 15 католическими священниками, тоже в основном поляками. Им предъявили обвинение в «контрреволюционной» деятельности и противодействии изъятию ценностей^{1283}. Этим представлением руководил Николай Крыленко, прокурор Российской Республики, год назад выступавший обвинителем по делу эсеров (см. ниже). Крыленко обвинил подсудимых в том, что они ставят каноническое право выше законов государства и ведут религиозное воспитание молодежи. Архиепископ Цепляк и каноник костела Св. Екатерины в Петрограде Константин Будкевич были приговорены к высшей мере. Под влиянием поднявшейся за рубежом волны протестов, особенно сильных в Польше, которая заявила, что суд нарушает условия Рижского договора, гарантировавшего соблюдение религиозных прав поляков в Советской России, Москва смягчила приговор, заменив архиепископу смертную казнь тюремным заключением. В конце концов его освободили и разрешили уехать в Польшу. Будкевич был расстрелян.