Русская стилистика - 1 (Фонетика, Графика, Орфография, Пунктуация)

Флоря Александр Владимирович

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился (...)

И он мне грудь рассек мечом (...)

Восстань, пророк, и виждь, и внемли.

Обратим внимание на некоторые детали. Во-первых, в словах "жажда" и "мрачная" подчеркнутые элементы - старославянского происхождения, но не они определяют принадлежность данных слов к высокому стилю, т.к. в СРЛЯ нет русских соответствий ("жажа" и "морочная"). Любой элемент может считаться стилистически отмеченным только тогда, когда у него есть нейтральная пара. Во-вторых,

в слове "рассек" нет III лабиализации, но относительность этого приема проявляется на фоне следующего же слова, в котором она происходит: "мечом".

Если нормой СРЛЯ стал старославянский вариант, то соответствовавший ему русский, вышедший из употребления, воспринимается как поэтический элемент - чаще народно-поэтический:

Я - Гойя!

Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое.

Я - Горе.

Я - Голос

войны городов головни на снегу сорок первого года.

Я - голод.

А. А. Вознесенский. Гойя

На фоне общеупотребительных полногласий (воронок, голос, городов головни, голод) достигается стилистический эффект ненормативного полногласия в слове "ворог".

б) Лексические.

В данном стиле используются книжные слова, нередко архаичные: лик, взор, дева, алкать, вкушать, ристалище, денница, лепота, юдоль и т. п.

Метафоры и другие средства переноса значения употребляются очень широко.

Фразеологизмы в целом менее характерны для высокого ФС, нежели для публицистического, и это понятно: художественная литература скорее создает крылатые выражения, чем использует готовые: "Любви все возрасты покорны", "А судьи кто?", "Без руля и без ветрил" и др. Когда высокая поэзия приближается к публицистике, чужие афоризмы входят в нее естественно, органично - например:

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Все это видите ль, слова, слова, слова.

Иные, лучшие, мне дороги права:

Иная, лучшая, потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа

Не все ли нам равно? Бог с ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь одному

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи.

А.С. Пушкин. Из Пиндемонти

(высокий ФС представлен здесь не в чистом виде, но в данном случае это несущественно).

Зато в собственно поэтических текстах чужие афоризмы не столько воспроизводятся, сколько обыгрываются:

– На дне она, где ил

И водоросли ... Спать в них

Ушла, - но сна и там нет!

– Но я ее любил,

Как сорок тысяч братьев

Любить не могут!

– Гамлет!

На дне она, где ил:

Ил!.. И последний венчик

Всплыл на приречных бревнах...

Но я ее любил,

Как сорок тысяч...

– Меньше,

Все ж, чем один любовник.

На дне она, где ил.

– Но я ее

любил??

М.И. Цветаева. Диалог Гамлета с совестью

в) На словообразовательном

уровне высокий ФС почти не отличается от публицистического. Для первого мало характерны окказионализмы (авторские неологизмы), но зато они возникают в гражданской лирике, приближающейся к публицистике:

Как надвинусь я, алчь,

все окутает мрачь,

будет в литературе помалчь ...

А.А. Вознесенский. Ров.

Поэт создает новые слова не из оригинальности, а по необходимости, когда нужно передать какой-то смысловой нюанс. "Алчь" - это не просто жадность. Это ее источник (суффиксы -Н- и -ОСТ'- как бы указывают на вторичность, производность "алчности" от чего-то другого, более страшного, потаенного, до чего добирается Вознесенский, в том числе отсекая аффиксы). "Алчь" - это бездуховность, низводящая человека до скотского состояния:

Как предотвратить бездуховный процесс,

что условно я "алчью" назвал?!

Слова "мрачь" и "помалчь", возможно, слишком искусственны, однако Вознесенский, во-первых, дает читателям понять, что они тоже порождены "алчью", во-вторых, это не просто "мрак" и "молчание": это мрак души, беспросветность жизни, молчание совести. Между прочим, похоже, что окказионализм Вознесенского может восприниматься современными читателями как слово, вполне освоенное русским языком. Например, в 1991 г. поэт Е. Каминский написал:

Ну, воздать за хулу, за бессовестно лающий рот.

Ну, за алч наказать... Но, цепной уподобив собаке,

Без любви, без надежды, без веры оставить народ?

Не покинь его, Господи, трижды слепого, во мраке.

Почему-то это слово изменило род, если, конечно, здесь нет ошибки или опечатки.

Можно отметить и такую деталь, как сложные эпитеты - напр., в поэзии Ф.И. Тютчева: "громокипящий кубок", "вседробящая струя", "инстинкт пророчески-слепой": "Пророческий" - сверхзрячий. И вдруг, через черточку "слепой"! Этим людям свойственно сильное.живое чувство природы, но ... без проникновения в ее тайну (...) "С того блаженно-рокового дня" - в раздвоенном эпитете философия жизни, в которой радостное слито со скорбным, перемешаны свет и мрак (...) "Над водой темнолазурной" - эпитет несет такую цветовую гамму, которая и радует, и печалит, и успокаивает, и тревожит, и обнадеживает, и сеет взыскательную настороженность" (Чичерин 1977: 394-395).

г) Морфологические признаки нередко связаны со старославянской или древнерусской грамматикой:

Не потребность в звезде

пусть еще, но уж воля благая

в человеках видна издали

И.А. Бродский. 24 декабря 1971 года

Множественное число образовано не супплетивно (в людях), а флективно. Стихотворение посвящено празднику Рождества, прорастанию вечных истин и ценностей в наш секуляризованный (нерелигиозный) мир. На стилистическом уровне это иллюстрируется легкой архаизацией современного по своему строю и лексике текста.