Русская судьба
Шрифт:
В конце марта 1944 года я выехал из Риги в Эстонию. Первая остановка была в Тарту (Юрьеве или Дерпте), где жили три члена и несколько друзей Союза. Я провел там день и бессонную ночь в разговорах. Бегло видел город и старинный Дерптский университет.
Из Тарту я выехал в Таллин, где было два больших лагеря русских беженцев. Кроме того, там находилось много девушек, насильно вывезенных из СССР и военнопленных. И те, и другие работали у крестьян. Местный член Союза мне осветил положение. Как в Латвии, так и в Эстонии жители и органы местного управления ненавидели русских из СССР, которые находились на положении бесправных рабов. Оплата труда была минимальная. Рабочее время — 10 и больше часов в день. Питание очень скудное. Передвижение, даже на короткие расстояния, ограничено. Работавшие у крестьян или на фабриках военнопленные
Положение в беженских лагерях тоже было нелегким. В жилых помещениях были разбиты окна, сломаны двери, протекали крыши. Эти помещения были переполнены взрослыми и детьми, спавшими вповалку на мокрых полах. Питание было отвратительным по качеству и недостаточным по калорийности. Особенно страдали дети, без молока и другого необходимого в их возрасте питания. В лагерях было много больных, смертность была высокой.
Несколько дней моего пребывания в Таллине я использовал для посещения лагерей и бесед с их жителями. Встречался с русскими военнопленными и русскими девушками, работавшими на фабриках. Объехал несколько крестьянских хозяйств, где тоже работали девушки и военнопленные.
Собрав достаточно материала, я посетил немецкого генерал-комиссара Эстонии, который выслушал мой доклад о нуждах русских беженцев. Он выразил сожаление, что русские живут в таких условиях, — и снабдил меня письмом к эстонскому комиссару: все дела, касающиеся беженцев, находятся, мол, в ведении эстонцев.
Эстонец принял меня значительно менее любезно. Начав разговор на ломаном немецком языке, он скоро перешел на русский, которым владел хорошо. Узнав, что я из Югославии, он стал немного приветливее. Он указал на трудности военного положения, на то, что и многие эстонцы бедствуют. Однако согласился, что, при наличии средств, нужно бы было улучшить питание детей в лагерях и починить жилища. Мы договорились, что необходимые суммы будут местным властям предоставлены, и что они примут на себя заботу о доставке продуктов питания и материалов для ремонта в русские лагеря. Эстонец также обещал принять меры, чтобы соединить матерей и отцов и дать им возможность оформить браки.
Из Таллина я отправился на юг к Чудскому озеру, передвигаясь на автомобилях, которые получал от немецких комендатур. Здесь, на территории Псковской области, в деревнях жили тысячи русских беженцев, выселенных немцами. Большинство из них не хотело покидать родину. Жили они в нужде и скучено в крестьянских избах. Спали вповалку на глиняном полу или в сараях на сеновале. Обнищавшие русские крестьяне делились последними крохами с проживавшими у них беженцами. Здесь я узнал об ужасах жизни псковичей, скрывавшихся в развалинах города. Здесь разыскал семью членов Союза, хранивших куклу, в которой был зашит «зеленый роман». В каждом селе, где находилось много беженцев, был создан беженский комитет. Объехав села по границе Эстонии и Латвии и составив список таких комитетов, я вернулся в Ригу, где были приняты меры срочной помощи беженцам в пограничной области.
Следующая моя поездка была по Латвии. Я знал о плохом отношении латышей к русским, но особенно почувствовал это по приезде в Либаву (Лиепаю). На вокзале я спросил по-русски у пожилого латыша, как попасть на нужную мне улицу. Он, как мне показалось, выругался по-латышски и отвернулся, не желая со мной разговаривать. Я спросил еще одного, намеренно по-русски. Та же картина. Обратился к третьему, по-немецки; тот сразу объяснил, на каком трамвае ехать и где выходить. Я сел в указанный трамвай и, когда подошел кондуктор, по-русски назвал улицу, куда ехал. Тот сначала по-латышски, а потом по-русски строго потребовал, чтобы я немедленно слез, так как русским запрещено ездить в трамваях в это время дня. Пришлось показать свои документы. Это охладило пыл кондуктора, и он объяснил мне, где выйти.
Найдя отель, я заговорил по-немецки и получил хорошую комнату. Но, спустившись в ресторан, я по-русски заказал официанту ужин. Тот ушел, не сказав ни слова. Вскоре он принял заказ от севшей неподалеку пары, и быстро принес им еду. Я поинтересовался, готов ли мой ужин. Официант грубо ответил, что русским вход в этот ресторан запрещен. Я попросил вызвать директора ресторана. Тот
Выйдя в город, я увидел длинную очередь у продуктового магазина. Стоявшие в очереди объяснили, что они русские беженцы, и что им разрешается делать покупки только с 5 до 7 часов вечера и только в трех магазинах в городе. Поэтому очередь перед этими магазинами простирается на несколько кварталов. Точно в 7 вечера магазины закрываются, и многие, особенно те, кто занят днем на работе, остаются без продуктов.
Узнав, где находится ближайший лагерь русских беженцев, я направился к нему. На большом пространстве, обнесенном колючей проволокой, видны были несколько зданий и десятка два деревянных бараков. У входа ворота и калитка, тоже из колючей проволоки. У ворот латыш с винтовкой проверял пропуска. Все производило впечатление лагеря пленных или арестантов, а не беженцев.
На следующий день я пошел в другой лагерь, где начальником был член Союза, Георгий Иванович Попов. Здесь не было колючей проволоки, и лагерь не производил такого удручающего впечатления: многое зависело от начальника. Георгий Иванович рассказал мне подробности о жизни русских беженцев в Либаве; например, что хотя жителям лагеря и разрешается в определенный день пользоваться городской баней, баню в этот день обычно закрывают «на ремонт». Рассказал он и про такой случай в лагере за колючей проволокой: русский мальчик-калека на костылях играл в мяч; мяч упал недалеко рт проволоки, и он старался его поднять. Пьяный охранник-латыш мальчика застрелил.
Проникнув внутрь лагеря за колючей проволокой, я выяснил, что его начальник находится всецело под влиянием латышских охранников. Последние пьянствуют непрерывно за счет живущих в лагере. Беженцы, снабжающие их алкоголем, получают преимущества, а не имеющие для этого средств или отказывающиеся, притесняются. Жители лагеря беззащитны, так как жаловаться некому, кроме тех же охранников.
После осмотра лагерей я отправился к немецкому коменданту города. Он меня выслушал, но тоже сказал, что вопросы, касающиеся беженцев, решают местные власти, в данном случае латышские. Обещал расследовать безобразия, о которых я доложил, и направил меня к городскому голове. Разговор с латышом-бургомистром был похож на разговор с эстонским комиссаром. Он сказал, что по делу убийства мальчика ведется расследование. При условии материальной поддержки со стороны новой организации помощи беженцам, которая должна была оказываться с участием выборных представителей от беженцев, он обещал принять меры для улучшения бытовых условий в лагерях, уладить вопрос с баней, дать больше времени для пользования магазинами и трамваями. По возвращении в Ригу я обо всем представил отчет немецкому генералу.
10. Деятельность НТС в Риге
Прибыв в Ригу из Пскова в начале марта 1944 года, я узнал, что временным представителем НТС в Прибалтике был Дмитрий Александрович Левицкий. Поскольку он же служил заместителем председателя Русского комитета, я был с ним в постоянной связи. Вскоре Исполнительное Бюро НТС поручило ему передать мне руководство союзной работой в Латвии, Эстонии и Литве.
В Риге в то время было несколько союзных звеньев, члены которых регулярно встречались. Они были довольно сплоченными, занимались разработкой союзных проблем в применении к текущей обстановке. Их члены проводили наши идеи в своей среде. Благодаря этому, в Риге создалась довольно большая группа друзей Союза. В большинстве своем, это были интеллигентные люди лет тридцати с лишним. Некоторые участники этой группы находились в связи с латышской национальной организацией, которая не страдала антирусскими настроениями и была идейно близка Союзу. Большинство ее членов намеревалось после ухода немцев оставаться на родине и вести работу за свободную Латвию. Мы устроили несколько деловых встреч с этой организацией, знакомили ее с союзным опытом, разбирали возможности будущей борьбы, взаимных контактов и контактов с Западом.