Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

Аленникова Нина Сергеевна

Наконец, настал день экзаменов. Как всегда, было очень торжественно. Собрались представители всех школ, все преподаватели и профессора, читающие лекции по литературе. Не хватало Марии Гавриловны. Кроме того, съехались антрепренеры из многих больших городов. Они выбирали себе молодых, начинающих артистов. Мы с Сашей выступили в отрывке из «Горе от ума». Я в роли Софьи, он, конечно, был Чацкий. Почему-то я декламировала «Орленок» Эдмона Ростана¹⁹. Чувствовала я себя как во сне. Однако заметила, что Михаил Семенович находится среди зрителей. Во мне что-то загорелось; я с настоящим энтузиазмом исполнила свою роль. Шум аплодисментов придал еще большую бодрость. Когда я с облегчением спустилась с эстрады, мне самой показалось, что все сошло благополучно.

По окончании

экзамена ко мне подошли Анатолий Иванович и Андрей Павлович. С ними был какой-то незнакомый, элегантный, среднего возраста господин. Анатолий Иванович сказал: «Поздравляю тебя с блестящим окончанием нашей школы, но еще больше поздравляю с таким же блестящим началом карьеры. Вот антрепренер Киевского театра Синельникова, тебя приглашает. Ты заменишь Лёлю Шатрову, которую ты хорошо знаешь. Она перекочевывает к нам в Малый». Я была поражена. Застыла в полном недоумении. Тут же он меня представил антрепренеру, не помню его фамилию. Это было так неожиданно, так заманчиво. «Но ведь я замужем, муж моряк ждет меня», – мелькало в мозгу. Опомнившись, я объяснила все свои обстоятельства: невозможность принять столь лестное предложение. Все мужчины заговорили сразу. Они совершенно не могли меня понять. Упрекали в страшном легкомыслии. Находили мой поступок невозможным. Ругали меня. Да, действительно. Гастролировать в первый раз в Киеве у Синельникова – это значит, что карьера обеспечена.

Я смущенно молчала. Подошел Михаил Семенович. Он улыбался. Подал мне руку. Выслушал нападки моих начальников и представителя Синельникова, явно обиженного моим отказом. Он спокойно произнес: «Я это давно предвидел». Все поняли, что мы давно знакомы.

В буфете нам подали шампанское с другими угощениями. Шумно нас поздравляли. Саша был в восторге. Его пригласили в Харьков, тоже к Синельникову; там был отдел этого знаменитого театра. Он знал, что была перспектива после трехлетнего стажа вернуться в Петроград. Устроились все. Никто не остался без ангажемента. Отпраздновали шумно и весело. Меня ждала совсем другая, новая жизнь.

В Петрограде, с начала шестнадцатого года, атмосфера очень испортилась. Недоставало топлива, зажигали камины. В провизии недостатка не было, но дорогие продукты стали реже появляться, вздорожали. Нарядный магазин Елисеева сделался недоступным, хотя в его витринах были выставлены роскошные фрукты, особенно экзотические.

С фронта приходили невеселые вести, увеличилось число пленных. Имена убитых все также извещались в газетах. О Распутине ходили самые невообразимые слухи. Будто бы он развращал всех придворных дам, но вместе с тем останавливал припадки гемофилии у Наследника. Поэтому водворился совсем при Дворе и стал играть значительную роль. Вся эта удушливая атмосфера Петрограда мне ужасно надоела. Я с удовольствием начала приготавливаться к отъезду в Гельсингфорс.

Вова приехал на пару дней, чтобы помочь мне с отправкой кое-каких вещей. Его родители устроили нам прощальный ужин. Павла, к счастью, не было. Мать и сестра Вовы, обе обещали приехать навестить нас летом. Я забежала попрощаться с мамой дяди Жоржа и кузенами. Были также у Савицких. Уехали мы вечерним поездом. Нас провожало много друзей.

В Гельсингфорсе меня ожидал приятный сюрприз. Квартирка, которую Вова нашел, оказалась очень уютной и комфортабельной. Она состояла из трех комнат с просторной кухней и с комнатой для прислуги. Имелась ванна с душем, а также телефон. Вова плавал на «Громобое», но скоро предполагалось его назначение на «Гангут» с повышением в чин старшего лейтенанта.

Я очень быстро освоилась в новом помещении. Устроила как можно уютнее нашу спальню, повесила образа, постели покрыла нарядными покрывалами, подаренными Вовиной мамой. Агриппина Григорьевна перед нашим отъездом подарила на новоселье красивый персидский ковер. Он лег в столовой, туда же я поставила пианино и мой любимый маленький диванчик. Столовая была также приемной. Третья комната для приезжих, но впоследствии, когда собирались гости, она служила как курильная. После обеда обыкновенно туда переселялись поболтать, выпить кофе с ликерами и всласть накуриться.

Зажили мы с Вовой весело и приятно. Он часто уходил в шхеры. Иногда его корабль долго стоял в Або, на северо-западе Финляндии.

Я тогда ездила навещать его. Городок очень живописный. Суровая северная природа, старинные храмы в готическом стиле. Большой густой лес начинался тут же в городе; в нем мы часто отдыхали.

Поездка в Або всего несколько часов. По дороге на любой станции можно было отлично закусить. В буфете были выставлены мясные и рыбные холодные блюда; молоко, пиво всех сортов, вино, самые разнообразные закуски, большой выбор десерта. Опускаешь марку в железную кружку, а затем пользуешься всем, что есть на столе.

Гостиница в Або, в которой я остановилась, была очень уютная и комфортабельная. Там же находился ресторан. В Финляндии мне впервые пришлось попробовать медвежьи лапы, оленье мясо и бифштексы из дикого кабана. Все было так вкусно приготовлено, что мы вполне оценили эту незнакомую нам пищу.

Но муж проводил все дни на корабле. Я скучала, слоняясь по городу, который уже успела весь осмотреть. Часто уходила в лес, тянуло на природу. Но там мне становилось тоскливо, сжималось сердце при мысли о потерянном рае, о моей далекой родной Малороссии. Но надо было плыть по избранному течению.

В Гельсингфорсе оказался двоюродный брат мужа доктор Борис Андреевич Перотт [42] . Его жена, Нина Павловна, была уроженка Архангельска, где жила вся ее семья, очень многочисленная. У них был сынишка Славик, еще совсем малыш. Борис Андреевич был раньше главным врачом в санатории. Во время войны он получил назначение военного врача в Гельсингфорс. С ними жила его мать, Елизавета Павловна. Вова по секрету мне сообщил, что она убежденная революционерка. Что ее дочь, сестра Бориса Андреевича, погибла, запутавшись в подпольных политических организациях. Она, по вытащенному жребию, должна была убить какое-то очень важное лицо. Вместо этого она сама бросилась под поезд. Ей было всего девятнадцать лет.

42

Перотт Борис Андреевич (1882–1958) – врач-кардиолог; гитарист-исполнитель, историк гитары, председатель Лондонского филармонического общества гитаристов. С 1918 г. в эмиграции в Лондоне.

Я заметила, что Борис Андреевич не любил говорить о политике. Когда при нем подымался подобный разговор, он угрюмо молчал. Нина Павловна была типичная провинциалка, из семьи с одиннадцатью детьми; она была одна из старших. Мы с ней иногда ходили в «Брунспарк» и на пляж купаться.

Появились и другие знакомые. Лейтенант Лушков [43] , бывший сослуживец мужа по «Петропавловску». Он был женат на француженке, которую звали Марсель Августовна. Мы с ней быстро подружились; ей было приятно поболтать по-французски. Встретила также подругу по институту, Аню Янушкевич. Она была замужем за моряком Борисом Арским [44] . Мы стали часто встречаться. Когда Вова был в городе, мы много с ним выезжали, бывали у адмирала Пилкина, его бывшего начальника по «Петропавловску». Также бывали у Фоминых [45] , сослуживец Вовы по «Громобою», с которым он тоже сблизился.

43

Лушков Александр Николаевич (1886–1954) – выпускник Морского корпуса (1906), Артиллерийского офицерского класса (1911). Служил на Балтийском флоте. Флаг-капитан командующего флотом. В эмиграции во Франции.

44

Арский Борис Александрович (1890–1970?) – выпускник Морского корпуса (1911). Служил в белых войсках на Севере России. Старший лейтенант. В эмиграции в Норвегии.

45

Фомин Георгий Юрьевич (1886–1929) – выпускник Морского корпуса (1907). Служил во ВСЮР и Русской Армии, в Черноморском флоте. Капитан 2-го ранга. Участвовал в эвакуации русской эскадры в Бизерту. В эмиграции во Франции.